Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 52

– Ну, у тебя и харя, – с бесцеремонной прямотой сообщил Пухлый проковылявшему мимо него Балдорису.

Обычно спросонок он был неразговорчив. Такая неестественная для Вована активность настораживала. Пухлый словно разогревался, как разминается бегун перед стартом. А может, просто курнул анаши спозаранку. Его поведение заставляло задуматься, какие упражнения нам сегодня предстоят: безобидный бег с препятствиями либо опасный биатлон. Ни носиться, ни тем более стрелять расположен я отнюдь не был. Остальные трофейщики, думаю, тоже.

Жизнь постепенно загоняла меня в цейтнот.

– Неужели я так плохо выгляжу, насколько себя чувствую? – сохранил остатки юмора синявинский Рэмбо.

– У тебя ебало как у Ганнибала, – ответил непредсказуемый Вова.

Балдорис не стал спорить, только задумчиво поправил за козырек гансовку и прошествовал дальше, почесывая искусанную комарами щеку. Какого из Ганнибалов – римского полководца или предка Пушкина – имел в виду Чачелов, осталось неизвестным, потому что из чащобы, откуда мы вчера пришли, донесся пронзительный вопль.

– Курочка в гнезде, яичко в пизде! – Я быстрее остальных сообразил, что это может означать, и вскочил, схватив винтовку.

Кто-то попался в ловушку. Шел в потемках по примятому папоротнику и угодил на острые колья. Сильно вряд ли поранился – выемка в земле была не настолько глубокой – но пропороть бедро, рассадить бок или руку вполне мог.

А кому ходить по лесу в начале шестого утра? Только «немцам».

Раненый в любом случае задержит преследователей. Из леса доносились неразборчивые возгласы. Как я определил, все с одного места. Оступившемуся товарищу оказывали медицинскую помощь.

– Собираемся, быстро! – скомандовал Пухлый, закидывая на спину рюкзак.

– Что случилось? – не понял Глинник. – Кто кричал?

Причитания от капкана затихли.

– Немцы идут.

– Какие немцы???

Все остальные принялись торопливо навьючиваться.

– Вчерашние, – отрезал Пухлый. – Постой немного и узнаешь.

Глинник перестал задавать глупые вопросы и присоединился ко всеобщему копошению.

– Есть, – негромко сказал Аким. – Легки на помине.

Промеж деревьев шустро сновали люди в цветастом, а потому хорошо приметном камуфляже.

– Придется стрелять. – Пухлый снял затвор МП-40 с предохранительного взвода. – Аллее пункер.

Не знаю, были ли нападающие панками, но повоевать они любили. По нам открыли огонь. Боря с Димой попадали на землю. Аким сноровисто вскинул к плечу шпалер и шарахнул по воякам стоя. Я припал на колено, захватил в целик фигуру немца. Он бежал прямо на меня, пестрое пятно дергалось. Я нажал на спуск, подведя мушку под центр силуэта. Куда-нибудь да попаду. Куда конкретно, значения не имеет. Пуля в туловище выводит человека из строя. «Немец» упал.

– Шнель-шнель! – во всю глотку заорал Пухлый, ускоряя пинком под зад нерасторопного Балдориса. Сам он не стрелял. – Держаться берега, на дорогу не выходить!

Он был прав. На открытом пространстве нам из автоматов быстро наведут решку. В зарослях предпочтительнее одиночный прицельный огонь.

«Немцы» больше не шмаляли – сами залегли в страхе. Мы сквозанули от них, пронеслись через дорогу, нырнули в лес и вскоре выдохлись. Партизанская жизнь с ее недоеданием, ночевками под открытым небом и постоянными маневрами здоровья не прибавляла. Балдорис стер ноги и поэтому все время отставал. Мы были вынуждены приноравливаться к его скорости. Соответственно, снизили темп марша.

Именно благодаря этому Акимов заметил мину и сумел вовремя остановиться.

Черный капроновый шнур был натянут на высоте бедра. Деревья впереди редели, видно было реку. Кто-то установил натяжник, чтобы идущие к поляне не могли пройти опушку незамеченными. К сосне была привязана сигнальная мина. Мы с Акимом аккуратно сняли ее.

– Они от нас не отстанут, – сказал Глинник.

– Уже отстали, – дернул я башкой в ту сторону, откуда мы пришли.

– Надо все-таки позвонить, – завел старую песню Дима.

– Никуда не надо звонить, – осадил его Пухлый. – Сам видишь, что это не менты. Это мастодонты какие-то уродские вроде нас, лесные братья. Немцы, короче. Войну нам объявили.

– Придется воевать, – хмыкнул Боря. Из-под каски его текли струйки пота. Таскать на горбу, помимо вещмешка, двенадцатикилограммовый деготь, да еще бегом, занятие изнурительное. Меня самого уже одолела трешка, хотелось бросить ее и забыть, что оружие вообще есть на свете.

– Чисто по жизни, впереди должна быть засада. – Пухлый снял рюкзак, убрал в него мину и достал бинокль в твердом кожаном футляре. – Надо произвести разведку. Пойдем, Ильен, и ты, Аким. Остальным – тусоваться, не давать Димону звонить. Наблюдать за лесом, немцы могут догнать.

Раздав ценные указания, Пухлый бесшумно двинулся к опушке. Я натянул капюшон своего маскировочного комплекта, словно это делало меня невидимым. У кромки леса мы остановились. Пухлый достал из футляра «цейсе».

– Вижу снайпера, – шепнул он, передавая бинокль Акиму. Тот посмотрел в указанном направлении и протянул оптику мне.

– Гляди на двойную сосну, – негромко сказал Аким. – Видишь в развилке снайперское гнездо?

Я приник к окулярам. Мощная цейссовская оптика давала двенадцатикратное увеличение. На приметном дереве я без труда различил мохнатый, неброской зеленой расцветки ком, из которого торчал вороненый ствол. Человек, замотанный в масксеть, примостился на рогатине, наблюдая за лесом. Ждал сигнала красными ракетами, указывающими местонахождение противника, а при нашем появлении на открытом пространстве – множил на ноль кого мог. Тактика, не свойственная милиции. Подобным образом действовали финны в приснопамятную кампанию. Ныне так могли поступить только люди, зацикленные на той эпохе, изучившие ее столь подробно, что решили воплотить на практике. То есть отмороженные трофейные мастодонты.

– Нам и впрямь объявили самую настоящую войну, – молвил я, отдавая бинокль.

– Всамоделишную, – процедил Аким, двигая желваками. Борода его грозно топорщилась. Заметно было, что по отношению к подонкам, затеявшим с нами смертоубийственную игру, он настроен весьма категорично. – Чудом на растяжку не нарвались.

– Проворонь ты нитку – и капут, – вполголоса сказал Пухлый. – Запросто могли осколочную мину поставить – у них в голове ведь накакано.

– Интересно им, петухам, – поддакнул я. – Развлекаются, ребятишки.

– Обходить снайпера не имеет смысла, – продолжал рассуждать вслух Чачелов. – У него наверняка другие натяжники стоят.

– Да и наблюдатель такой может быть в лесу не один, если его запросто на ночь в засаде оставили, – поделился я своими соображениями. – Если только нас на него не гнали специально.

– Вряд ли всю ночь сидел. Недавно вылез, – высказался Аким и сделал неожиданный вывод, – а потому у него глаз сейчас весьма острый.

– Как плохо, – пробормотал я. – Будем отступать?

На меня не обратили внимания.

– Сможешь его застрелить? – спросил Пухлый Акима.

Помедлив, тот кивнул.

– Сниму. До него метров сто пятьдесят. – Он сдвинул на затылок ушанку и пристально вгляделся в цель. – Попаду, будь уверен. «Кукушка» эта из своего гнезда вылетит – только перья посыплются.

– Тогда вали.

Участь снайпера была решена.

Акимов снял шпалер с предохранителя. Медленно вскинул к плечу. Без бинокля снайпер казался лиственным пучком-переростком, неизвестным образом очутившимся на сосне. Аким пару раз глубоко вздохнул, на миг прикрыл тыльной стороной кисти правый глаз, уверенным движением положил руку на спусковой крючок, прицелился и задержал дыхание. Хлобыстнул выстрел. Пучок свалился на землю.

– Готовченко, – доложил Аким, передергивая затвор. – Пошел на удобрения.

«Где-то за лесом что-то полыхнуло, и сквозь чащу леса Иван стремительно отправился на тот свет».

– Не двигается, – оторвался Пухлый от бинокля. – Хорошо шандарахнулся.

– Знатно, должно быть, с такой-то высоты, – согласился Аким.