Кладоискатель и доспехи нацистов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 44

– Но щербины на Исаакиевском соборе имеют место?

– Там зенитки стояли, – отмахнулся Аким. – К тому же были случайные бомбежки, когда летчики сбрасывали груз не по назначению из-за обстрела тех же зениток или наши истребители их пугали. Вот и спешили избавиться от лишней тяжести, чтобы горючего хватило обратно долететь. А наши летчики «юнкерсам» покоя не давали, особенно когда из Горелово на место нынешнего Сосновского парка аэродром перебросили, поскольку отступали.

– Было дело. – Я знал Сосновку как свои пять пальцев. – Как-то давно я там на болотах, что у Тихорецкого проспекта, на сожженный блиндаж наткнулся. Патроны от «нагана» нашел.

– Жил, что ли, рядом?

– Вырос там.

– Забавно, – улыбнулся Акимов. – В Сосновке, наверное, можно копать. Там, похоже, бои шли.

– Навряд ли, – неуверенно сказал я, – уж слишком близко к городу.

– В сороковых годах это место еще не было городом, – резонно возразил Аким. – Там был лес. Немцы вполне могли дойти до аэродрома. Чего ты хочешь, если линия обороны проходила по Кировскому заводу?

– Так ведь это южное направление. – Я помешал в котле бурлящий супец, он был почти готов.

– А Сосновка была тогда дальней окраиной. Это я к тому, насколько фрицы к городу близко подошли. До Стрельны можно было на трамвае доехать, прямо в немецкую комендатуру, а это уже тыл! Касаемо Сосновского парка, я думаю, война там все же была. Чего ты хочешь, если на Суздальском проспекте, когда его строили, находили стреляные немецкие гильзы!

Тут даже я, поднаторевший в языковых баталиях, не мог ему прекословить. Акимов познавал историю с лопатой в руках, как заправский археолог. Он был своего рода экспертом по Великой Отечественной. Я завидовал ему. У меня такого мощного опыта не имелось. Очевидно, для этого было необходимо воспитываться в семье трофейщика.

И очень Родину любить.

– Странно, что ты по примеру Глинника не носишь фельдграу, – расплющил я на щеке очередного комара, – прикид красного партизана с твоими убеждениями не сочетается.

– А я так над ними стебусь! – загоготал Аким, хлопая себя по коленкам.

– Взаимно, – пробормотал я, и тут пришли наши.

С ними притащилось большое черное существо. Сначала я подумал, что они захватили в плен лешего, но, приглядевшись, узнал в существе Балдориса, только он был покрыт коркой торфа. Навернулся в болото. Оступиться на картах просто. В результате собрал на себя все трясинные нечистоты. Балдорис грузно ступал. В ботинках у него чавкало.

– Ого, да ты весь в говне! – приветствовал я Бал-дориса.

– Поистине в говне. – Болт аккуратно положил на свой рюкзак револьвер и стал разуваться.

Я разлил суп по котелкам. Шобла принялась жрать. Балдорис развесил куртку, штаны и рубашку вокруг костра, затем присоединился к нам, шуруя ложкой с удвоенной энергией. Должно быть, купание в болоте возбуждало аппетит.

Незаметно подкрались сумерки, ознаменовавшие конец рабочего дня. Он, несмотря на смурное утро, выдался удачным. Нашли цинк патронов, две винтовки и револьвер. По синявинским меркам это было неплохо, и мы остались довольны.

На свежем воздухе пробило на жор. Супа показалось мало. Достали сосиски, помидоры и сало. Стали жарить шашлыки. Крейзи почти воплотил в жизнь каннибальские замыслы Пухлого. Во всяком случае, сильно к ним приблизился. На щуп, который он использовал вместо шампура, были нанизаны похожие на пальцы сосиски, какие-то палые листья и фрагменты ископаемого позвоночного столба. С гигиеной Сашка был не в ладах. Я вспомнил, как он однажды откопал сапог, содержащий вместе с останками какую-то необыкновенную солдатскую ложку. Ничтоже сумняшеся Крейзи обтер находку о штаны и сунул в карман. Вечером он этой ложкой ел. Слава Богу, из своего котелка, иначе мы бы его убили. Пухлый все равно надавал Крейзи по шее, но Сашку это не остановило. Он оказался упрямым до безумия. Ложка была самодельной, удобной и приметной. Я ее узнал сегодня.

Крейзи был до омерзения небрезглив. Он обгладывал сосиски со щупа, задевая зубами обугленные позвонки. Балдорис воротил от него рыло. Одежда его подсыхала, распространяя вонь горелой тухлятины.

От нее валил пар. Сама жертва карт примостилась неглиже с наветренной стороны костра. Комары с отвращением облетали его. Балдорис грелся, вытянув к огню руки, с гордостью поглядывая на диковинный револьвер. До поры до времени ему перла трофейная масть.

– Можно будет дойти до Апрашки, – подал голос Крейзи, – я знаю яму, где два пэтээра лежат.

ПТРы были мои. Я даже помнил, что один без сошек, – ума не приложу, чем их можно было оторвать. В свое время у Апраксино наши здорово стопорнули гансовскую бронетехнику. Мы там нашли много противотанковых ружей. Одно Пухлый обменял на «парабеллум». Ружья были в идеальном состоянии – такому большому куску железа ничего не сделается. Ствол сохранил крупную квадратного сечения нарезку с острыми, непроржавевшими углами. Еще три ПТРД у нас с Пухлым отобрали менты. Видимо, машинист сообщил мусорам о пассажирах с подозрительным грузом, севших к нему в поезд на станции Апраксино. Наказание ограничилось парой оплеух и конфискацией трофеев. Заодно мусора упрекнули, что в войну один ПТР на двоих выдавался, а мы вдвоем заграбастали сразу три штуки. Досадно, ну да ладно.

Последнюю пару ружей я отыскал вместе с Крейзи. В тот день «черных следопытов» копошилось у Апраксино довольно много. Мы постоянно встречали коллег, с некоторыми даже познакомились. Попили вместе чаю. Ребята были нашими ровесниками. Крейзи затусовался с ними, а я стал копать и наткнулся па стрелковую ячейку, парный окопчик, в котором упокоился расчет ПТРа.

Потревожив прах отважных истребителей танков, я извлек на свет божий их орудие труда. Могильник я забросал землей, в ту пору относился к павшим защитникам Отечества с должным почтением.

Противотанковое ружье оказалось с дефектом – отвалились сошки и рукоятка для переноски, что было явлением редким. Возможно, их повредило во время боя. Ну и сгнили деревянные накладки – это в порядке вещей.

Я показал орудие прибежавшему Крейзи. Он заорал, что я офигенный парень, так как есть штук триста патронов. Сашка с новыми знакомыми раскопал «хозяйственный» блиндаж, превращенный бойцами в помойку. Свалки вообще содержат массу интересных вещей. Мы находили там неисправные винтовки, а также вполне пригодные патроны и гранаты. Случалось набредать и на отхожие места. По уставу, нужники должны были отрываться в каждой траншее, но иногда русскими засирались целые окопы, утратившие изначальную функцию в связи с изменением обстановки на поле боя. Надо заметить, что грешили этим только наши. Немцы на своих позициях поддерживали европейский порядок. Напластования фекалий с годами хоть и стали землистее, но запах… Запах остался прежним. Однажды Дима откопал ведро. Обрадовался, думал, полное патронов. Оказалось – кал!

На сей раз ровесники порадовали нас более полезными вещами. Сашка приволок два десятка боеприпасов. Мы разобрали ПТРД (к тому времени приучились брать из дома масленки), привели его в порядок и опробовали.

Ввиду отсутствия сошек стрелять пришлось с бедра. Я открыл затвор, скомандовал Сашке: «Патрон!» Крейзи протянул снаряд.

Я поднял ружье. Оно показалось мне большущей трехлинейкой. Нажал на спуск. Толчок был немыслимым. Отдача кинула меня на пятую точку. Под ноги вылетела дымящаяся гильза. Следующие выстрелы пошли значительно мягче – должно быть, прочистился ствол. Благодаря дульному тормозу лягался ПТР не очень сильно, из него вполне можно было вести огонь стоя.

На выстрелы заявились знакомцы. Патронов у них оказалось немерено. Пока трофейщики под предводительством Крейзи увлеченно сокращали боезапас, я прошелся по позициям и, к своему изумлению, обнаружил еще один ПТРД.

Вдоль разрытого траншейного хода вытянулся прилежно сложенный костяк бронебойщика с противотанковым ружьем у плеча. Не иначе как кто-то, откопав ПТР и не имея к нему патронов, поленился тащить на своем горбу тяжеленную приправу. Или уже наездился в электричках. Бывает и такое. Я быстро обследовал оружие на предмет дефектов и нашел его абсолютно исправным, даже дерево было почти целехонько, наверное, лежало плотно запрессованное глиной.