День всех влюбленных - Лубенец Светлана - Страница 6

– Так скучно же, Катька! – отозвалась Таня Бетаева, бывшая Бэт. – Уроки, уроки и еще раз уроки! С ума сойти можно! А тут праздник! Почему бы не порадоваться жизни?

– Представляешь, Катька… – начала Вероника.

– Я говорила, что остаюсь Кэт! – перебила ее хозяйка квартиры.

– Еще чего! Проиграла так проиграла! Надоели эти дурацкие прозвища. Все смеются.

– Знаешь, Катька, оказывается, ей Мишка Ушаков сказал, что у нее очень красивое имя – Вероника! – вставила Таня.

– Да! И он прав! С сегодняшнего дня я запрещаю называть меня Ник!

– А ты? – Кэт перевела взгляд на Бетаеву. – Тоже сделаешь официальное заявление, чтобы тебя теперь звали только Таней?

– А что плохого в моем имени? У Пушкина, между прочим, тоже Татьяна, а никакая не Бэт! А я, может быть, даже буду читать на концерте письмо Татьяны.

– Для кого? – быстро спросила Кэт.

– Как это для кого? Концерт же традиционный, для родителей!

– Концерт – это само собой, а письмо! Для кого ты будешь читать письмо?

– Знаешь, Катька… ты какая-то странная сегодня, – сказала Таня. – Что-то я тебя не понимаю.

– Чего же тут непонятного? Я тебя русским языком спрашиваю: в кого ты влюбилась?

Таня вдруг жутко покраснела, дрожащей рукой поправила волосы и задушенным голосом ответила:

– Ни в кого… с чего ты взяла?

– С того! Мы сегодня как раз с мамой на эту тему разговаривали. Она сказала, что девчонки это письмо со сцены читают специально для того, в кого влюблены! Так что колись, подруга!

Таня заерзала на диване, но так ничего и не сказала.

– Да это же ясно, как день! – рассмеялась Вероника. – Она в твоего Шмаевского втрескалась!

– Нет! – вскочила с дивана Таня. – Ничего и не в Шмаевского!

– Садись. – Вероника легонько подтолкнула подругу к дивану. – Ты уже всем своим поведением себя выдала!

– Ты тоже с Ушаковым все время кокетничаешь! Думаешь, я не вижу… – тихо сказала Таня.

– Подумаешь, пару раз прогулялись по Питеру! Меня же не трясет при его появлении, как тебя от Катькиного Русланчика!

– Что ты несешь, Вероника? Никакой Шмаевский не мой! Что еще за новости! – возмутилась Кэт, у которой почему-то вдруг стало сухо во рту и сильно захотелось пить.

– Какие же это новости! Мы тебе уже говорили, что Руслан перестал пялиться на Ирку и теперь все время на тебя поглядывает. Да и ты как-то странно повела себя. Зачем-то спорила с нами, поцелуи у спортзала обещала, а сама… Лучше бы рассказала, что у тебя с ним произошло. Вы встречались, да? Ну скажи, Кать!

– Ничего у меня с ним… не было… Просто я подумала, если поцелуюсь, то потом от него не отвяжешься… – еле шевеля шершавым языком, ответила Кэт. – А зачем это мне? Вы же знаете, как я отношусь ко всяким дурацким чувствам!

– Знаешь, Катька, вот я не уверена, что насчет любви права ты, а не Пушкин! – сказала Вероника. – Ленский из-за Ольги даже на смерть пошел!

– А эта Ольга что? – рассмеялась Кэт. – Если бы любовь была, то Ольга покончила бы с собой на могиле Ленского, а она выскочила замуж за какого-то гусара!

– Ну не все же такие!

– Все!

– И ты?

– И я, и вы все тоже!

– Ну уж нет! – вдруг громко произнесла Таня. – Если я полюблю, то ни за что не предам!

– Ну и дура! – объявила ей Кэт.

– Сама ты… – бросила Таня и, схватив куртку, выбежала из комнаты.

После хлопка входной двери Вероника сказала:

– Что-то мне тоже не очень нравятся твои идеи, Катька. И я, пожалуй, домой пойду.

– Скатертью дорога, – зло процедила Кэт. – Только не плачьте потом, когда выяснится, что я права.

Вероника пожала плечами и действительно ушла домой, а Кэт так и осталась сидеть в кресле. Провожать подругу она не пошла. Ей по-прежнему хотелось пить, но она специально не вставала с места и боролась с собой. Эта сухость во рту появилась у нее, когда подруги в разговоре упомянули Шмаевского. К чему бы это? Если честно, то такое с ней уже не первый раз. Стоило ей в школе наткнуться взглядом на Руслана, как у нее тут же в горле появлялся шершавый ком, мешающий глотать. А Шмаевский действительно на нее посматривает. Девчонки думают, что у него какие-то чувства к ней, а на самом деле он наверняка разглядывает ее как буйно помешанную. Как еще можно относиться к девчонке, которая ни с того ни с сего явилась на дом с поцелуями?

И все-таки права она, Кэт, а не Пушкин! Вот возьмем маму. Она читала письмо Татьяны со сцены для какого-то мальчика – и что? Помогло оно ей? Нисколько! Они все равно расстались. Если письмо не читать, результат тот же самый! Приезжают всякие тети Ларисы, и мужчины забывают про все свои клятвы и даже про то, что у них есть дочери! Так что никакой Шмаевский со своими взглядами ей и даром не нужен! Только зря тревожит… Ей хорошо и так, без него. Спокойно. А от добра, как известно, добра не ищут!

– Почему твои подружки так быстро ушли? – спросила Кэт мама, просунув голову в дверь ее комнаты.

– Уроков много задали, – ответила она.

– А тебе еще много осталось?

– Да я почти все уже сделала.

– Отлично! Я на пироги все масло извела. Не сходишь в универсам?

– Схожу, – быстро согласилась Кэт. Ей больше не хотелось говорить с матерью о подругах и школьных делах.

Сбегая по ступенькам универсама с двумя пачками масла в карманах, она почти столкнулась с одноклассниками. Вероника и Мишка Ушаков шли плечо к плечу, о чем-то разговаривали и не замечали никого вокруг. Вероника даже задела подругу локтем, не глядя, извинилась, и они с Мишкой торжественно проплыли мимо. Кэт, провожая их глазами, прижалась спиной к фонарному столбу. Все, пропала подруга. Дуреха неразумная! Потом, когда Мишка ее бросит, конечно же, станет рыдать. Она ни за что не будет ее жалеть.

Подойдя к дорожке, которая вела к подъезду Шмаевского, Кэт вспомнила, что Ушаков – друг Руслана. Они могли бы гулять вчетвером: Мишка, Вероника, Руслан и Кэт, если бы… Впрочем, она никогда не опустится до того, чтобы, как Уткина, из-за какого-то рыжего Мишки не замечать лучших подруг! Она поумнее некоторых и гораздо больше, чем другие, знает о жизни!

Глава 4

Серая мышь по имени Кэт

В школе полным ходом шла подготовка к Дню влюбленных. Все суетились: что-то придумывали, рисовали, клеили и, с точки зрения Кэт, гнусно подхихикивали, подмигивали и кривлялись. Одноклассники вовсю репетировали сцены из «Онегина». Нинуля выпросила в драмтеатре списанные костюмы, и девчонки, забыв обо всем на свете, обновляли их, пришивая кружева, ленты, перья, блестки, и еще мастерили веера. Целыми днями одноклассницы обсуждали, как завьют локоны, какую бижутерию укрепят в прическах, разучивали поклоны и реверансы. Даже парни увлеклись. Они роились возле Нинули, упрашивая ее обязательно поставить сцену дуэли, а Ушаков обещал принести сувенирные пистолеты, которые его отцу подарили сотрудники на день рождения.

Кэт из предпраздничной суеты выпадала. Она категорически отказалась участвовать в концерте и сделалась совершенно лишней среди своих одноклассников. С Ник и Бэт, то есть с Вероникой и Танькой, она почти не разговаривала. Не то чтобы они поссорились после последнего разговора. Девчонкам просто некогда было с ней общаться. Темноволосую Веронику утвердили в одной из сцен на роль Татьяны. Она ежедневно репетировала с Ракитиной, которая в конце концов все-таки согласилась на Ольгу. Танька намеревалась читать со сцены письмо своей тезки, а потому все перемены бубнила текст. В общем, все были заняты. Кэт чувствовала себя неприкаянной и злилась на весь свет.

– Ну и как там движется ваш «Онегин»? – как-то вечером за ужином спросила дочь Наталья Николаевна.

– Не знаю. Движется как-то… – нехотя отозвалась Кэт.

Мать удивленно округлила глаза:

– Как это не знаешь? Ты что, не участвуешь в спектакле?

– Во-первых, это не спектакль, а отдельные сцены, а во-вторых, да… не участвую.