Занимательная Греция - Гаспаров Михаил Леонович - Страница 85

Эти споры были очень полезны: они учили греков не только любить Гомера, но и понимать, почему они его любят. Но, конечно, как во всяких спорах, здесь было очень много и лишних слов, и лишнего самомнения.

Лишние слова выплескивались в комментарии — примечания к стихам. Комментированное издание «Илиады» выглядело так: крупными красивыми буквами писался текст Гомера, а на полях и между строк мелким почерком рябили примечания. Комментировалось буквально каждое слово: почему «в самом начале», а не просто «вначале»? кто такие «мески»? можно ли сказать «напал» о выстреле из лука? относится ли слово «празднобродных» (то есть попросту «бродячих») только к псам или также и к мескам? и так далее. Что не помещалось между строчек, о том писали отдельные книги. Один словесник о шестидесяти строчках «Илиады» (это был очень скучный перечень троянских войск) написал тридцать книг комментариев. Самым же плодовитым александрийским ученым был Дидим, сын Дидима, по прозвищу Меднобрюхий: за свою жизнь он написал то ли 3500, то ли 4000 книг, причем сам уже не помнил, о чем он писал, о чем нет, и некоторые книги сочинял по два раза.

Особенное раздолье здесь открывала мифология. Как звали няньку царя Агамемнона, сколько лет было Елене в начале Троянской войны, точно ли прозвище Аполлона «Сминфий» означает «мышиный» и почему — обо всем этом спорили до потери сил. Сами цари забавлялись этими спорами. Птолемей поддразнивал александрийских словесников: «Ахилл — сын Пелея, а чей сын Пелей?…» — пока один из них ему не ответил: «Вот ты — сын Лага, а чей сын Лаг?» И Птолемей умолк, потому что в цари он попал из не очень-то знатного рода.

Победами в этой ученой игре словесники хвастались как дети. Одного из них за вечную похвальбу дразнили «Сам себе бубен». Звали его Апион. Ему мало было вычитывать интересные редкости из старых книг, он уверял, будто изучил колдовство и нарочно вызвал с того света тень Гомера, чтобы спросить его, где же он все-таки родился и кто были его родители. Правда, когда его спрашивали: «Где же? Кто же?» — он отвечал, что Гомер запретил ему это разглашать. Другой словесник получил прозвище «Есть-или-нет» — это потому, что за обедом он не мог взять куска в рот, не припомнив, упоминается ли это кушанье у древних писателей и что о нем говорится. А третий, чтобы казаться начитанным, заучил начальные строчки множества стихотворений и щеголял ими в разговорах.

Арифметика в стихах

За уроком словесности следовало бы устроить урок математики. Но о математике в этой книге мы уже говорили; поэтому ограничимся здесь образцами математического жанра, редкого в наши дни: арифметическими задачами в стихах. Автора их звали Метродор, он жил лет через пятьсот после описываемого времени и был учеником Диофанта Александрийского, который считается отцом алгебры. Все задачи его похожи друг на друга и не так уж трудны, как вы сейчас увидите.

Первая из них посвящена поэтом своему учителю:

Урок астрономии

Третьим отделением александрийского Мусея было астрономическое. Что услышим мы здесь?

Земля — шар, говорят нам александрийские астрономы. Кто решил это первый — неизвестно; наверное, пифагорейцы, они ведь считали шар совершеннейшим телом. А теперь это признают уже все. Если спросить доказательств — скажут и о том, что на севере видны не те созвездия, что на юге, и о том, что при лунном затмении тень Земли на диске Луны всегда круглая. Это мы знаем. А дальше?

Земля — шар; это значит: центр этого шара — «низ», а со всех сторон от него — «верх». Все, что есть на свете твердого, падает «вниз» и сбивается здесь в ком, это и есть земной шар. Все, что есть на земле жидкого, тоже льется вниз, но вода легче земли, и она разливается слоем поверх этого шара. Все, что есть на земле воздушного, стремится уже не вниз, а вверх (посмотрите на пузыри в воде); поэтому воздух ложится вокруг центра мира третьим слоем, поверх земли и воды. Все, что есть огненного, тоже стремится вверх, и еще сильнее (посмотрите на языки пламени); поэтому огонь ложится поверх земли, воды и воздуха четвертым слоем — это здесь гремят грозы и сверкают молнии. Так все четыре стихии находят каждая свое место на земле и над землей. Они не враждуют, как когда-то у Эмпедокла: они дружно сплотились в устойчивое целое.