Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна - Страница 32

Нет, Рыска хотела замуж, и даже очень. Но ради того, чтобы у нее наконец появился свой дом, где она была бы полноправной хозяйкой. Пусть небогатой, пусть работающей с темна до темна, зато единственной! Надо было сразу сказать Сурку, чтоб Пасилка даже не надеялся! Ничего ему не обло…

Рыска споткнулась. Это над парнем власть матери кончается в пятнадцать лет, а отца – в девятнадцать. Девушка же принадлежит родителям до свадьбы, а после нее – мужу. Рыска не сомневалась, что «батюшка» с готовностью продаст ее брату навсегда. За ту же корову. И раз девушка начала бунтовать, случится это очень скоро.

«Убегу, – запальчиво пообещала Рыска, – вот прямо этой ночью! Все заснут, а я тихонечко вещи соберу, выведу корову – и поминай как звали!»

Подумала – и самой страшно стало. А ведь сделать это проще простого, главное – решиться! Двор ночью охраняют только собаки, которые на своих не брешут. Ворота просто на засов закрываются, любой открыть может. И заморозки уже отступили, можно в лесу без костра ночевать. Впрочем, почему без костра? Взять пару кремней, сухого мха на трут…

Рыска мотнула головой, прогоняя заманчивое видение. А если на огонь хищники сбегутся? Или, того хуже, разбойники?! Это только в сказках заносчивая девица им меч показывает – они и разбегаются. В жизни же не успеешь опомниться, как скрутят и по траве разложат.

Кстати, можно разделочный нож прихватить, он большой, острый, почти как меч…

– Рыска! – сердито окликнула женка. – Ну где ты там запропастилась?! Пироги лепить пора!

Девушка вздохнула, понурилась и побрела обратно в кухню.

Сборщик налогов заехал в веску перед самым ужином, однако на угощение его никто не пригласил. Хоть и понимали: человек подневольный, с ножом у горла деньги не вымогает, но радости от его вида все равно мало.

Впрочем, незваный гость и сам не собирался засиживаться в Приболотье. Дальше по дороге стояла кормильня, и сборщик надеялся успеть туда до темноты. Как бы хорошо ни охраняли карету с сундуком путник на нетопыре и трое тсецов (возница тоже хлюпиком не казался), а коротать ночь за крепкими стенами все равно приятнее.

Голова, как обычно, вынес общинный мешочек к воротам. Поздоровались, раскланялись. Сборщик повесил на шею лоток вроде торгового и у всех на виду пересчитал на нем монеты. Дважды, прежде чем равнодушно объявить:

– Десяти не хватает.

– Как?! – всполошился голова. – Я же сам только что их в мешок складывал, ровно шестьдесят было!

– А нужно – семьдесят. – Сборщик вытащил из-за пазухи книжицу в кожаной обтрепанной обложке. Поворошил рыжеватые, мягкие, слипающиеся страницы. – Во, Приболотье – семьдесят сребров. Сам читай: за землю – пятнадцать, за тсарскую охрану и заботу – десять, за лес – семь, за болото…

Голова медленно, шевеля губами, заскользил пальцем по списку.

– Э-э-э, погоди, а этот откуда взялся? «Военный»?!

Сборщик устало (видать, в каждой веске приходилось объяснять, а то и ругаться) вытряхнул из середины книги сложенный вчетверо лист иной, плотной и белой бумаги. Расправил – сразу бросились в глаза ярко-зеленые чернила, с которыми вечно приходили плохие новости, – ткнул толстым пальцем в печать:

– Тсарским указом. На нужды тсарни.

– А мы чего – воюем с кем? – изумился весчанин.

– Мне откуда знать? Дали список – и езди, собирай. – Сборщик упрятал лист обратно. – Так как, будете платить? Или задолженность вам ставить?

– Не, погоди, сейчас принесу! – заторопился голова. Тсарь соглашался терпеть должников до года, но каждый месяц размер платы удваивался. Лучше сразу пояса подтянуть, чем потом вовсе по миру пойти.

Пока голова ходил в избу за недостающими деньгами, весчане взяли гостей в кольцо и встревоженно загомонили:

– А в городе-то чего слыхать?

– Вербовщики, часом, не ходят?

– Никак опять с Саврией что-то не поделили?

– «Опять», – фыркнул лавочник. – Будто мы с ними когда-то миром расходились.

– А договор?

– А что договор? Покуда раны зализывали – бумагой прикрывались, а оклемаются – подотрутся.

– Не знаю, не слыхал, – разом отмахнулся от всех сборщик. – Как ездили к нам саврянские купцы, так и ездят. А вербовщики каждый год ходят, куда ж без них? Вам же покуда с три короба не наврешь, с печи не слезете.

Несколько мужчин рассмеялись – видать, слыхали горластых зазывал со штандартами, сулящих молодым простакам должность тсарского генерала, славу и богатую добычу. Хотя мало-мальски умному человеку ясно: весчанину выше десятника нипочем не выслужиться, и, если повезет, приведет он с войны хромую трофейную корову, а нет – славу ему пропоют вороны.

– Видать, просто крепости да сторожевые башни подновлять собираются, – спокойно закончил сборщик.

– А чего только сейчас спохватились?

– Саший их знает… Может, рассыпаться уже стали, почти восемнадцать лет без дела-то. – Удовлетворенный сборщик пересчитал деньги еще раз, распрощался и уехал. А люди судили-рядили до глубокой темноты, заторопившись по домам, только когда голова спохватился, кто же будет возвращать ему заложенные десять сребров.

Рыска упала на тюфяк, и в курятнике почти сразу же заорали петухи. Голоса у птиц были сонные и хриплые, кукарекали они только из чувства долга: надо ж середину ночи обозначить. Фесся и вдова уже спали, а девушке, как самой молодой и здоровой, еще пришлось мыть пол и расставлять по местам высохшую посуду. Зато завтра можно валяться хоть до полудня!

Но не успела Рыска уютно закутаться в покрывало, как в сенях послышалась какая-то возня, приглушенные голоса, а потом робкий стук в кухонную дверь.

– Кто там еще?! – мученически простонала девушка.

– Рысочка, – смущенно зашептала щелка дедковым голосом, – выйди на пару щепочек.

– Зачем?!

– Да к тебе тут… просительница. – Дедок мялся, как под дверью нужника, пытаясь потактичнее намекнуть, что ему ну очень приперло.

«Очередная бабка с больной козой, – с досадой подумала девушка. – Сдохнет, если не лечить, или обойдется? На скотского лекаря пять медек жалко, а видунье и черствого бублика хватит».

– Да! – сердито сказала Рыска.

– Чего – да? – растерялся дедок, решив, что не расслышал.

– Ответ на ее вопрос! – Девушка отвернулась и натянула покрывало на голову.

Увы, покой длился недолго.

– Рысонька! – Теперь голос у дедка был жалобный и как будто даже испуганный. – Ты б это… хоть вопрос узнала.

– Да выйди ты уже! – зашипела разбуженная Фесся.

– Ну их к Сашию, я тоже спать хочу!

– Вот выйди и прогони, чтоб не мешали, а то ж не отстанут!

Деваться было некуда. Рыска сползла с печи, ощущая каждую натруженную жилку. Откинула щеколду, выскользнула в приотворенную дверь, чтобы не выстуживать кухню, – и испуганно вжалась лопатками в стену.

В сенях за дедковой спиной стояла мама. Толстая самодельная свеча, прилепленная к крышке корыта, давала больше теней, чем света, словно в нехорошем, муторном сне.

– Здравствуйте, – глупо ляпнула Рыска, позволив себя обнять, но сама так и оставшись стоять столбом. Мать, почувствовав это, тоже вскоре разжала руки.

– Вот, пришла узнать, как ты тут, – льстиво зачастила она. Глаза были знакомые, а взгляд чужой, настороженный, словно мать ее побаивалась. – Давно не виделись, соскучилась по своей кровиночке. Гляди, пирожков тебе принесла, картофельных.

Пирожки уже сами о себе заявили, на все сени. Но после целого дня готовки их запах вызвал у Рыски лишь дурноту.

– Ага. – Неестественность беседы отбивала всякое желание ее поддерживать.

– Что тут у вас, на хуторе, слышно? – Мать покрутила головой, словно надеясь обнаружить в сумраке сеней занятную новость.

Девушка неопределенно пожала плечами. Ну, Ласточка вчера двух телят родила, один черный, а другой белый, весь хутор сбежался посмотреть. Только вряд ли матери это будет интересно. Она и Ласточку-то никогда не видела, не поймет, в чем шутка.