Лилипут — сын Великана - Иванов Альберт Анатольевич - Страница 26

— А что, — самодовольно заявил Людоед. — Лично себя я круглым не считаю, — и снисходительно добавил: — И тебя тоже. Мы неплохо потрудились. Если бы каждый так!

— Вот-вот. Если б да кабы, во рту росли б шампиньоны.

— И был бы то не рот, а целый огород, — со смехом подхватили ребята.

— Ну, уж вы скажете… — запротестовал Людоед. — На таких отчаянных храбрецах, как мы, свет держится. — Он гордо развернул плечи.

— Послушаем, что ты запоёшь, когда на катапультах другие «ложки» поставят, — усмехнулся Леший.

— И другие утопим!

— Как бы тебя не утопили… — Леший снова повернул ухо к приёмнику. — Потому ты и круглый, что только на себя надеешься.

— Не на тебя же! — вскричал Людоед. — А ты-то сам?..

— И я.

Пальчик внезапно смешал фигуры.

— Значит, ничья? — обрадовался противник.

— Еще посмотрим, ничья или чья.

— Ты мне? — спросил Людоед.

— Просто так… — задумчиво сказал Пальчик.

НИЧЬЯ ИЛИ ЧЬЯ

В городской типографии давно приступила к работе ночная смена, набиравшая утренний выпуск газеты.

Это была особая смена: одни мальчишки. Ну, как всем известно, ребята не любят рано ложиться спать. Вот и поработай себе на здоровье. Да и хозяину выгодно: дети обходятся дешевле, чем взрослые, — вдвое. И втрое, и даже вчетверо! У него было железное правило: во сколько раз ты весишь меньше отца, во столько раз меньше получишь. Допустим, твой папаша тянет аж на девяносто килограммов, а твой вес — только тридцать. Составим уравнение: 90: 30 = 3.

Значит, получай, что заслужил. В три раза меньше!

Хозяин был взрослый человек. В отличие от ребят он любил по ночам спать, притом на работе. В самом укромном уголке полуподвального помещения стояла кровать с пышными подушками, на которой каждую ночь он сладко посвистывал и похрапывал, несмотря на шум типографии. Рано утром он просыпался, просматривал свежий оттиск, открывал, зевая, дверь на площадь, где уже нетерпеливо ожидали другие мальчишки — уличные газетчики, и провозглашал: «Налетай!» Они расхватывали толстые кипы и разбегались по городу с криком: «Утренний выпуск!» А сами печатники, сонно пошатываясь, разбредались по домам, сжимая в кулаке по две-три монетки, в зависимости от веса отца.

В эту ночь хозяин, как всегда, закрыв дверь на ключ, спал на своей мягкой постели. Постукивали свинцовые шрифты, клацали линотипы. Мальчишки сновали среди мелькания ременных шкивов…

— Гляди! — неожиданно воскликнул кто-то. — Да это никак сам Пальчик! Видали его в цирке?

Это и впрямь был Пальчик. Протиснувшись сквозь узкий вентиляционный люк, он спустился вниз по скобам в стене. Мальчишки гурьбой окружили его. Из-за шума механизмов не было слышно, что он говорил и о чём возбуждённо галдели они. Затем, отталкивая друг друга, ребята поочерёдно пожали ему руку, и Пальчик полез обратно. Мелькнули в люке подошвы его башмаков и исчезли.

Вовремя успел он выбраться, потому что вновь подрос сразу, как только очутился на улице. А если б это случилось в тесной вентиляционной трубе?!

Он помахал в зарешеченное оконце мальчишкам внизу и убежал.

На. них можно было положиться. Они были не глупы, эти мальчишки. Предусмотрительно отпечатав лишь один экземпляр газеты, они рассыпали готовый набор и быстро взялись за новый.

Когда хозяин проснулся, всё уже было упаковано в кипы, а перед ним на столе лежал сегодняшний выпуск. Он внимательно прочитал его — за ним следили полсотни насторожённых глаз — и буркнул, потягиваясь:

— Порядок.

Заскрежетал ключ в замке, впуская в типографию солнечный свет и мальчишек-газетчиков.

И вот они уже мчатся по улице, размахивая листами:

— Утренние новости! Утренние новости!

ВЕЧНЫЙ ДВИГАТЕЛЬ

День был голубым и солнечным. Кстати, таким он бывает в сказках чаще, чем в жизни.

Во дворе Людоеда царило необычное возбуждение. Собрались все обитатели дома. Гук, Пальчик и сам Людоед стояли на крыльце. Ведьма с неразлучной метлой сидела на краю крыши. А Домовой удобно устроился на трубе, пуская дымки из своего трёхметрового мундштука.

Посредине двора стоял Леший — возле загадочного бесформенного сооружения из пружин, блоков, подшипников, чайных чашек и колб, в которых бурлила знаменитая гремучая жидкость.

— Перед вами вечный двигатель, — смущаясь, признался он. — Сотни лет весь человеческий и нечеловеческий мир бился над этим вопросом. И какой-то леший… То есть не какой-то, а вполне определённый, хорошо знакомый вам Леший Шестой за каких-то триста лет нашёл-таки достойный ответ! Из своей скромности он не показывал вам до поры до времени эту поистине удивительную машину, которая предназначена для переливания воды и других напитков. Но сегодня…

— Да запускай! — нетерпеливо крикнула Ведьма.

— Слова не дают сказать, — возмутился изобретатель. — Вот так всегда! Ну, ладно… Итак, начинаю!

Он достал из карманчика для часов большую бутылку шампанского и привязал её длинным ботиночным шнурком к своему вечному двигателю.

— Спуск корабля? — усмехнулся Людоед. — Ты прав, в такой торжественный день ничего не жаль!

Но Лешему было все-таки жаль. Он открыл пробку и, в два глотка осушив посудину, лихо разбил её о плитки двора.

— Ура! — закричали Пальчик и Гук.

— Пожалел машину, — поджала губы Ведьма. Домовой невозмутимо заметил с трубы:

— Сам убирать будешь.

А Людоед лишь хмыкнул. Его хмыканье было похоже на мычание большой коровы.

Леший отошёл на несколько шагов. Тут только все заметили, что он волочил за собой какую-то верёвку, тоже привязанную к вечному двигателю.

— Включаю, — и дёрнул.

Раздался ужасающий взрыв!

Ребят кувырком унесло за ворота. Домовой свалился в трубу. Самого изобретателя забросило на крышу, а Ведьму сдуло с неё: ругаясь, она высоко парила на своей метле. А Людоед, как ванька-встанька, согнулся до самой земли и тут же выпрямился.

«Несгибаемый человек! — как сказал бы Леший и наверняка уточнил бы: — Почти что человек».

Вечный двигатель исчез. На его месте осталась глубокая яма, из которой курился тоненький дымок.

— Это, наверно, всё от погоды, — робко объяснил с крыши изобретатель, потирая бока. — Погодка не та. Реакция на солнце… Я сделаю другой! — твердо сказал он.

Из трубы высунулся чёрный от сажи Домовой. В зубах у него торчал коротенький огрызок мундштука.

— Какого лешего!.. — пронзительно закричал он. — Учёный! Исчез и мгновенно появился снова:

— Изобретатель!

Исчез и опять высунул голову:

— Диверсант!

Вновь исчез и уже надолго. До самого вечера.

Во дворе появились оборванные, исцарапанные Пальчик и Гук.

— Эй, подрывник, — окликнул Людоед возмутителя спокойствия, — я давно хотел спросить: твой вечный двигатель для переливания воды, да?

— И напитков, — строго добавил Леший.

— Ну-ну, пусть. А куда? Для переливания откуда и куда?

— Было б откуда, найдется и куда. И наоборот.

— Лучше не темни, — пригрозил Людоед.

— Из пустого в порожнее, — важно произнёс Леший. — Странные вы все, право. Для чего ж ещё нужен вечный двигатель! Дом освещать? Лук жарить? Землю копать? Ему же всё равно, что делать, пойми ты, садовая голова, — только останавливаться нельзя. На то он и вечный!

— Действительно, — опешил Людоед. — Постой, дом-то освещать можно?!

— А кто ночью при свете спать будет? — Леший слез по водосточной трубе, чуть не прихватив её себе на память. — Эх ты, недоучка!

— Мрракобесие! Кррупоррушка! — донёсся откуда-то сверху резкий голос.

Все задрали головы.

На ветке дерева сидела знакомая сорока с газетой, вдетой в перья хвоста. Она старательно счищала концами крыльев сажу с макушки.

— Потррясающе! Фейеррверрк! — бросила вниз газету и улетела.

Людоед поймал лист и недоуменно взглянул на крупный заголовок: