Чаттертон - Акройд Питер - Страница 11

– Я не имею в виду ничего особенного…

– Естественно.

– …кроме того, что ты встречалась со множеством людей и написала множество книг. И прожила, – тут она сделала многозначительную паузу, довольно-таки долгую жизнь.

Взгляд Хэрриет упал на сеймуровскую картину с ребенком, стоящим перед разрушенным зданием, и она на мгновенье закрыла глаза.

– Мне бы хотелось, – сказала она, – все начать сначала.

– Не говори глупостей! – Сама мысль о подобном перерождении показалась Саре пугающей. – Ты же сама знаешь, что твоя жизнь удалась!

– Удалась? Ты только взгляни на меня. – Хэрриет повернулась, воздев руки, словно в смиренной мольбе.

Сара потупила взгляд.

– Что тебе нужно, так это помощник, – сказала она спокойно.

– Да есть у меня помощница. Эта безмозглая сучка – Мэри Уилсон. – Она изобразила высокий жалобный голос молодой женщины. – Которая начинает каждое предложение так: Мне представля-ается.

– Да нет, я имею в виду кого-то, кто поможет тебе писать. Тебе нужен такой человек, который тебя вдохновлял бы.

И тут-то Хэрриет пришел на ум Чарльз Вичвуд. В свое время, насколько она припоминала, он оказался не самым безупречным секретарем, но вроде бы он был поэт, – и к тому же ему удавалось рассмешить ее.

В тот же вечер она позвонила ему – как раз тогда, когда тот чистил портрет, найденный в Доме-над-Аркой. Ей не хочется подробно обсуждать свое дело по телефону, сказала она Чарльзу, который в это время возбужденно всматривался в глаза Томаса Чаттертона. "Как там сказал этот нелепый немец? – продолжала она. – О чем мы не можем говорить, о том мы должны молчать?[20]"

3

Хэрриет Скроуп готовила себе бутерброд. «Горчичка!» – крикнула она, с торжеством подняв желтый горшочек. «Огурчики!» Откупорила банку. «Лакомый кус!» Она погрузила нож в маленькую жестянку с пастой из анчоусов консервы «Гордонз» – и намазала ею два ломтя белого хлеба, прежде чем уложить на них помянутые лакомства.

«Ты только посмотри на себя, – обратилась она к сооруженному острому сандвичу. – Ты такой яркий! Ты слишком хорош, чтобы тебя взять да слопать!» Впрочем, это не помешало ей откусить немалую его часть и, широко раскрыв глаза, проглотить ее. Но, хотя ей и нравилось предвкушать насыщение, сам физический процесс еды внушал ей отвращение: всякий раз, принимаясь за еду, она с тревогой оглядывалась по сторонам. И вот сейчас, когда большие куски хлеба с анчоусами, маринованными огурцами и горчицей один за другим перемещались по ее пищеварительному тракту, она глазела на мистера Гаскелла так, как будто увидела своего кота впервые в жизни. Затем она подхватила его на руки и начала немилосердно целовать в усы, кот же яростно вырывался из ее цепких объятий. «Сдается мне, – сказала она, – что тебе хочется огурчиков, моя прелесть. Но они созданы для человеческого рода. А к нему-то, я думаю, Матушка и относится». Не выпуская кота, она вытянула руки вперед, и между ними началась привычная игра в «гляделки»; мистер Гаскелл моргнул первым, и Хэрриет с воплем «Победа!» снова бросилась его целовать. Тут кот стал принюхиваться к запаху анчоусов, который чувствовался в ее дыхании, и она быстро оставила его в покое. «Признайся, – прошептала она, тебе ведь иногда снится Матушка?» Она на миг закрыла глаза и попыталась вообразить себе кошачий мир: там повсюду двигались тени, а вот мелькнули и большие темные очертания ее собственных туфель. Тут раздался звонок в дверь.

Она поползла по темному коридору, нежно мяукая, и, лишь почти доползя до самой двери, вдруг вспомнила, что сегодня она ждет к себе Чарльза Вичвуда. «Одну минуточку!» – прокричала она и, промчавшись вверх по лестнице в ванную, принялась лихорадочно чистить зубы. Через окошко возле раковины она взглянула вниз и увидела своего гостя, стоявшего на выбеленной булыжной дорожке, которая вела к ее парадной двери. Казалось, он погружен в свои мечты, и – глядя, как его бледное лицо тихонько вздрагивает от какой-то потаенной мысли, – она пожалела его.

Внезапно он поднял взгляд и, заметив ее в окошке, улыбнулся.

– Леди из Шалотта,[21] – сказал он.

Она машинально подняла руку, приветствуя гостя, хотя оттуда, снизу, этот жест вполне можно было принять и за прощальный взмах. "Скорее леди Чаттерлей[22]", – пробормотала она, проносясь по лестнице вниз и снова в прихожую; но затем резко затормозила. Она осторожно приоткрыла входную дверь, желая окончательно удостовериться, что это и в самом деле Чарльз (ибо не раз уже бывало, что она не доверяла собственным глазам).

Чарльз, решив, что это одна из милых проделок Хэрриет, протиснул голову сквозь щель и произнес:

– Как поживаете, мисс Скроуп?

Она слегка взвизгнула и отпрянула, а затем уже открыла дверь как следует и впустила гостя.

– А я-то подумала, что это мистер Панч[23] по мою душу пришел, проговорила она. Выглядел он неважно, и одежда на нем была та же самая, что и четыре года назад, как смутно припомнила Хэрриет.

– А, Вольтер, – сказал он, проходя за ней в переднюю комнату. – И что же вы перечитываете – Кандида или Задига?

Голос его звучал как будто нетвердо, и на миг ей подумалось, что он, наверное, не совсем трезв. А может, это обстановка комнаты что-то навеяла: век париков, французские просветители?..

– Я что-то не вполне… – начала она, но Чарльз показывал в сторону книги, лежавшей на плетеном стуле. – Ах, вот оно что, – вздохнула она. – Да ты просто не так прочел. А я уж испугалась, что схожу с ума. – На стуле лежала книжка о жизни диких зверей в неволе, с единственным заглавием на обложке: ВОЛЬЕР.

Чарльза, по-видимому, не слишком смутила его ошибка: он сразу же перешел к дивану, где развалился мистер Гаскелл, и принялся его сосредоточенно гладить. Они с котом всегда отлично ладили, и когда-то это обстоятельство даже несколько испортило отношения самой Хэрриет с ее питомцем. Она громко прокашлялась, чтобы спугнуть кота.

– Ну, так как же ты поживаешь, Чарльз? – Она поколебалась. – Выглядишь прекрасно.

– Правда? – Он просиял. – Никогда не чувствовал себя лучше, как говорится.

– Именно так и говорится?

– Да, именно так и говорится. – Внезапно он ощутил подавленность, но, зная, что такое настроение долго не продлится, решил не обращать на него внимания. – А вы-то как? – спросил он, вытянувшись и заложив руки за голову. Он не был у Хэрриет уже четыре года, но теперь снова почувствовал себя здесь как дома. – Сколько же это времени мы не виделись?

– Ну, ты же знаешь, я никогда не меняюсь. Я все та же старая добрая Хэрриет. – Она подавила мгновенное желание придушить кота, который лизал Чарльзу руку, и принялась расхаживать по комнате и дотрагиваться до разных предметов, словно не зная, куда направить свою неугомонную энергию. Но, дойдя до посмертной маски Джона Китса, она вдруг остановилась. – Ты все еще пишешь стихи? – громко спросила она.

– Разумеется. – Она спросила об этом таким тоном, как будто речь шла о хобби. – Я принес вам свою последнюю книгу. – Он извлек из пиджачного кармана тоненькую брошюрку, отпечатанную на ксероксе.

– Как это мило с твоей стороны. Не стоило утруждаться. – Она бросила взгляд на содержание и, сознавая, что Чарльз внимательно за ней наблюдает, закивала, заулыбалась, перевернула одну страничку назад – видимо, чтобы перечитать какую-то понравившуюся строфу, – а затем, испустив легкий вздох удовольствия, уронила листки со стихами на ковер.

– Нужно познакомить тебя с моим издателем, – сказала она наконец, так как ей не приходило на ум ничего более дельного. – Он… – она призадумалась. – Он к поэтам хорошо относится.

Чарльз, развалясь на диване, откинулся назад и вытянул руки над головой, как будто собирался зевнуть.