Малохольный экстрасенс - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 9

– И много вы так… собрали? – вновь полюбопытствовал Панов, приходя в себя.

– Много, – лесовичок захихикал. – Нечистый, Димитрий, вот здесь, – он постучал сухим пальцем по груди, – в душе людской. А отсюда его только священник может изгнать, да и то не всякий – я таких и не встречал почти. В помещениях нечистому откуда взяться, тем паче в городе. Хотя водою святою их покропить, порою, и не бесполезно, – старичок вновь потянулся к рюмке.

– Значит дурите народ? – без обиняков спросил Панов.

– Дурю, – охотно согласился лесовичок. – Отчего не дурить, когда они сами того хотят? Грех это небольшой, а вот деньги за него дают хорошие. Я, милый ты мой человек, на этом деле троим детям в России помощь оказываю – без меня бы они там сейчас на одном хлебушке с молоком жили бы – да двух внучек в институтах держу. А в институтах тех, помимо прочего, за науку платить надо – не казенное заведение.

– А дети ваши науку не переняли? – не отставал Панов. – А то бы как славно сейчас жили бы!

– А-а! – досадливо сморщился старичок. – В мать они пошли. А покойница, прости меня Господи, глупая женщина была. В партию эту вступила, на собраниях выступала и детей туда же потащила. Меня все малахольным перед ними выставляла, темным. В церковь, видишь ли, ходит, блажененький. Они меня и сейчас таковым считают. Поэтому я и уехал сюда и живу в отдалении от чад своих. Старушку вот себе нашел хорошую, опрятную, живем по-малу…

– А от денег не отказываются? – старичок Панову нравился все больше.

– От денег – нет, – лесовичок снова захихикал. – От денег, тем паче дармовых, хороший ты мой человек, никто не отказывается. Приезжают. Подарки привозят, на мои же деньги купленные, почет и уважение оказывают. А мне и приятно. Знаю, что как помру, и хоронить все приедут – за папашиными деньгами. Слетятся…

К концу застолья лесовичок развеселился настолько, что запел, да так заразительно, что Панов и, заглянувшая к ним на кухню жена, невольно подтянули. Лесовичок попытался и сплясать, ловко вытанцовывая вокруг дородной супруги хозяина, но та оказалась слишком неповоротливой и неумелой – скоро смущенно шлепнула на табуретку. Вечер, одним словом, удался.

Расстались они совершеннейшими друзьями. Напоследок Панов по просьба лесовичка "поправил" ему плечо: у старичка оказался застарелый периартрит, видимо здорово мешавший ему исполнять профессиональные обязанности. Прощаясь, они троекратно облобызались, и лесовичок пригласил Панова в гости – "на ушицу с кореньями". И предложение это было с благодарностью принято…

8.

Неприметный человек в сером костюме сидел на лавочке в сквере и листал газету. Прохожий, случись ему в этот непривычно жаркий день начала сентября забрести в этот пыльный городской сквер, не обратил бы на незнакомца в сером внимания: человек, как человек, не молодой, но и не старый; не красавец, но и не урод; одет не бедно, но и не богато – словом, обыкновенный гражданин, каких миллионы вокруг. И только по взглядам, который гражданин на лавочке время от времени бросал то на часы на своем запястье, то – по сторонам, можно было понять, что он кого-то ждет. "Ну и пусть! – подумал бы в этом случае посторонний прохожий. – Ждать в сквере у нас никому не возбраняется." Что, конечно же, было чистой правдой.

Ждал, впрочем, неприметный гражданин недолго. Вскоре после его водворения на лавочке на аллее показалась молодая женщина: высокая, хорошо сложенная и броско одетая. Ее, вдобавок ко всему, можно было бы назвать и красивой, если бы не заметные следы душевных переживаний на лице и обильный макияж, призванный все это скрыть, но, как чаще всего бывает в таких случаях, только эти следы подчеркнувший.

Когда женщина приблизилась к лавочке, гражданин с газетой встал и, церемонно поздоровавшись, предложил неизвестной присесть. Та, не ожидая дополнительных приглашений, устало опустилась на вымазанные тусклой зеленой краской брусья скамьи, гражданин в сером примостился рядом. Они завели разговор, негромкий и неслышный любопытствующему со стороны. Однако, любопытствующих в этот жаркий полуденный час в сквере не было, поэтому двое на скамье могли говорить откровенно и все, что им хотелось. Так оно, впрочем, и было.

– Вы не представляете, Юрий Александрович, как я измучилась, – говорила незнакомка, всхлипывая и аккуратно промокая набегавшие из густо покрашенных ресниц слезы шелковым кружевным платочком, – каждый день только и думаю: а вдруг сегодня? Вдруг вот позвонят…

– Все-таки, Аллочка, давайте сначала, – попросил Юрий Александрович, судя по всему не разделявший тревоги своей собеседницы. – С чего все началось?

– Ему позвонили… – начала Аллочка и громко всхлипнула.

Человек в сером костюме терпеливо дождался, когда соседка по лавочке успокоится и продолжил тем же ровным тоном:

– Позвонили. И что сказали?

– Что не пройдет и двух месяцев, как его похоронят…

Женщина закрыла лицо платком и зашлась в рыданиях. Юрий Александрович (а именно так, как можно было понять, звали человека на лавочке) вздохнул и погладил соседку по плечу. Та зарылась ему лицом в грудь и так застыла, бурно всхлипывая.

– Ну ладно, будет, – Юрий Александрович погладил ее по спине и сказал тем же спокойным тоном: – Если мы с вами тут будем долго плакать, лучше не станет, Аллочка. Так что давайте все-таки поговорим.

Аллочка послушно оторвала голову от его груди и, в очередной раз промокнув глаза платочком, села рядышком. Посторонний, посмотревший на нее в эту минуту, понял бы, что больше плакать она не будет. Но посторонних, как уже упоминалось, рядом не было; единственным, кто заметил изменение в поведении молодой женщины, был все тот же гражданин на скамейке.

– Это, наверное, была шутка? – спросил он.

– Нет, – Аллочка покачала головой и повторила: – Нет. Я, когда Славик мне об этом сказал, сразу поняла. Хотя он и пытался улыбаться, говорить, что вот, какой-то дурак позвонил…

– А какой у него был голос? – вновь поинтересовался Юрий Александрович. – Муж вам рассказывал?

– Да. Какой-то механический и страшный, как у робота. Я сразу поняла, что что-то здесь не то…

– Так, – сказал Юрий Александрович и отложил в сторону газету, которую до этих пор держал в руке. – Такой ровный, густой. Да?

– Да, – женщина смотрела на него широко раскрыв глаза. – Вы знаете, кто это?

– Боюсь, что да, – Юрий Александрович нахмурился.

– Это действительно серьезно?

Юрий Александрович хмуро кивнул.

– Вы можете мне рассказать?

– Наверное, – человек в сером костюме пожал плечами, – подписки насчет этого я не давал, да и никто не требовал у меня молчать по этому поводу. Несколько лет назад я, Аллочка, о чем вы, конечно, не знали, служил в воинской части, оперуполномоченным особого отдела дивизии. Время тогда было сами помните какое, страна разваливалась, ну и утащили у нас со склада несколько ящиков с автоматами и патронами к ним. Скандал, сами понимаете. Сначала все думали, что кто-то из солдат побаловался, мигом найдем. А тут нет. Комдив на ушах, штаб армии тоже, из части контразведка не вылазит – словом, хватило…

Гражданин в сером полез в карман и достал пачку сигарет. Женщина тут же извлекала из сумочки свою, и они оба задымили, пуская дым к знойному небу.

– Вот тогда, – продолжил Юрий Александрович, – мне и привели этого. Прапорщик один наш из части сосватал. Он и в первый день предлагал, да только я его послал: какие еще экстрасенсы? Ну а потом… Утопающий за соломинку хватается…

– И что? – нетерпеливо спросила женщина.

– Первым делом он сказал, где оружие спрятано. Не само место, конечно, вот в этом леске ищите, говорит. Ну, послали роту, нашли. Сами понимаете, тут уже по-другому на него смотреть стали. А он попросил документы всех, кого мы подозреваем, принести. Собрали мы военные билеты и удостоверения личности – штук восемьдесят набралось. Всех, кто мог хоть как-то… Он три документа отобрал. Эти, говорит. Взяли мы их, нажали – те и раскололись. Хотели в Карабах автоматы продать – тогда там только все начиналась. И один из этих троих – заместитель мой… – человек в сером костюме горько усмехнулся.