Добрый ангел - Гарвуд Джулия - Страница 25

Глава 7

По правде говоря, она вышла замуж за чудовище.

Джоанна пришла к этому печальному выводу, прожив со своим мужем три долгих месяца. Габриэль был совершенно бессердечен. Он был возмутительно упрям, ужасно настойчив и абсолютно неразумен во всех своих приказах. И это еще было не самое худшее. Он обходился с ней как с больной, как с умирающей. Ей не давали пальцем пошевелить, буквально носили на руках, и кто-нибудь из его людей всегда и повсюду сопровождал ее. Она мирилась с этой нелепостью добрых два месяца, но наконец раздражение прорвалось. Впрочем, Габриэль просто не стал слушать ее протесты. У него были странные представления о супружестве. Он хотел бы держать ее под замком и, когда бы она ни вышла из дома, чтобы хоть немного вдохнуть свежего воздуха, тут же начинал заставлять ее вернуться.

А их совместные обеды были просто невыносимы. Ни один из сидевших за столом воинов не имел хороших манер. Все они были ужасно шумными и грубыми. Она понятия не имела, как ей блюсти свое достоинство в таком хаосе.

Джоанна не осуждала солдат. Она решила держаться подальше от клана, оставаясь непричастной к здешним делам, чтобы достичь мирной жизни, к которой она стремилась.

Габриэль не позволял ей охотиться, поэтому она проводила почти весь день в одиночестве. Супруг полагал ее слишком хрупкой для такого утомительного занятия, как стрельба из лука, и как могла она оспорить такое нелепое суждение? Чтобы не потерять сноровки, она прикрепила на дереве, растущем у основания холма, мишень и практиковалась в стрельбе из лука. Ока действительно хорошо управлялась с оружием. В свое время она гордилась тем, что раз или два превзошла Николаса в состязаниях.

Никто не докучал ей, когда она предавалась этому занятию. Женщины вообще просто не замечали ее. Маклоринки были открыто враждебны. Их заводила — высокая, крепкая женщина с румяными щеками и белокурыми волосами по имени Глинис, частенько фыркала, когда Джоанна проходила мимо. Женщины нередко следовали се примеру. Но Джоанна не считала Глинис злой. В самом деле, что полезного для себя она могла видеть в своей госпоже? Нет, Джоанна никак не могла осуждать эту женщину. Пока Глинис с другими женщинами трудилась с утра и до позднего вечера на полях за деревьями, взращивая урожай, Джоанна праздно бродила по этой земле. Она была уверена, что являет собой просто ленивую хозяйку замка.

В том, что так сложилось, был отчасти повинен Габриэль, поскольку не позволял ей заниматься какой-нибудь работой вместе с ними; но Джоанна честно признавалась себе, что не делала ничего, чтобы изменить мнение женщин о себе. Она не пыталась быть дружественной к ним.

В Англии у нее не было близких друзей, потому что Рольф не позволял ей их иметь. В Нагорье все обстояло иначе; клан не мог заменяться, как прислуга в ее прежнем доме, или бесследно исчезать.

После трех месяцев бездеятельного уединения она поняла, что жизнь ее, хотя и была мирной и безопасной, оставалась одинокой и тоскливой. Она решила приноровиться к новым обстоятельствам, покончить со старыми привычками, усвоенными в прежней жизни. Габриэль, был ей здесь не помощник. Да она вовсе не собиралась жаловаться ему. Она во всем разберется сама.

Джоанна обдумала план действий и сформулировала проблему, которую собиралась решать. Она должна попытаться присоединиться к клану любыми возможными способами. При всей своей природной робости, она заставляла себя приветствовать каждую спешащую мимо нее женщину. Макбейнки всегда отвечали ей улыбкой или добрым словом. Маклоринки делали вид, что не слышат ее. Лишь две маклоринские девушки, Лила и Мэган, помогавшие ей принять ванну перед первой брачной ночью, казалось, любили ее. Все другие отказывали ей в малейших знаках дружбы.

Она понятия не имела, что ей нужно сделать, чтобы они изменили свое отношение к ней. В один из дней, когда за ней присматривал Кит, она спросила его об этом.

— Я бы хотела знать ваше мнение, Кит, об одном деле, которое меня тревожит. Как мне добиться расположения маклоринских женщин? Сама я ничего не могу придумать.

Кит, слушая ее, скреб свою бороду. Он не решался объяснить ей всего, зная, что заденет ее чувства. Собственное его отношение к ней смягчилось после нескольких дней, когда он охранял ее. Она была достаточно робкой, но вовсе не трусливой, как считали некоторые маклоринские женщины.

Джоанна заметила его колебания и подумала, что он не хочет обсуждать этот вопрос во дворе, вблизи людей.

— Не подниметесь ли вы со мной на холм? — предложила она.

— Конечно же, миледи.

— У нагорцев крепкая память, леди Джоанна, — сказал Кит, когда они вышли со двора. — Если воин умирает, не отомстив за причиненный ему вред, он все же умрет спокойно, потому что знает: в свое время сын или внук это сделают за него. Здесь вражда никогда не забывается, а грехи не прощаются.

Она не имела ни малейшего представления, о чем он толкует. Хотя выглядел он при этом ужасно серьезным.

— А разве это так важно, Кит?

— Да, миледи.

Она в растерянности покачала головой:

— Все же я не поняла, что вы хотели мне сказать. Пожалуйста, объясните еще раз.

— Хорошо, — отозвался солдат. — Маклоринцы не забыли того, что натворил здесь ваш первый муж.

— И они переносят его грехи на меня, не так ли?

— Некоторые — да, — признал Кит. — Но вы не должны беспокоиться или бояться возмездия, — поспешно прибавил он. — Месть — мужское дело. Нагорцы не трогают женщин и детей. К тому же ваш супруг убьет всякого, кто осмелится прикоснуться к вам.

— Я хлопочу не о своей безопасности, — ответила она. — Я и сама могу позаботиться о себе. Но как можно победить память? Я не могу изменить того, что здесь произошло. И все же, кажется, я завоевала уважение некоторых женщин. Я слышала, как одна из них назвала меня храбрецом. Она не воздавала бы мне такой высокой похвалы, если бы я не понравилась ей.

— Эта похвала — вовсе не похвала, — произнес Кит, и в его резком голосе послышался гнев. — Я не могу позволить вам обманываться на этот счет.

— Так в чем я обманываюсь? — растерянно спросила она.

Дать прямой ответ на этот вопрос для маклоринского солдата оказалось трудной задачей. Джоанна вооружилась всем своим терпением, ожидая, покуда он не разложит в голове по полочкам все, что его беспокоило.

Наконец он шумно вздохнул:

— Например, они зовут Огги умником. Она кивнула:

— Огги очень умен, — согласилась она. Он покачал головой:

— Но ведь они считают его сумасшедшим.

— Тогда, ради Бога, скажите, почему они зовут его умником?

— Потому что это не так.

Она все еще не улавливала, в чем тут дело.

— А вот вашего супруга они зовут милосердным.

— Лаэрд был бы рад услышать такую похвалу.

— Нет, миледи, он не был бы рад.

Она ничего не понимала. Но Кит решил довести свое объяснение до конца. Он не мог позволить ей оставаться в неведении.

— Ваш супруг пришел бы в ярость, если бы полагал, что маклоринцы искренне считают его милосердным человеком. Видите ли, наши женщины дают людям прозвища, которые им меньше всего подходят. Это глупая игра, они ею забавляются. В действительности они считают милорда безжалостным. Вот причина, по которой они якобы восхищаются им, — добавил он многозначительно. — Вождь клана не должен слыть ни милосердным, ни добросердечным. Он бы счел эти качества слабостью.

Она начинала улавливать смысл этой женской игры.

— Значит, если то, что вы говорите, правда, они считают Огги …

— Слабоумным.

Наконец она поняла его. Кит увидел, как ее глаза наполнились слезами, она не успела отвернуться.

— Тогда, значит, они считают меня трусишкой. Теперь я поняла. Благодарю вас, Кит, что вы терпеливо объяснили мне все. Я знаю, это вам было трудно.

— Миледи, пожалуйста, назовите мне имя женщины, от которой вы слышали это…

— Нет. — Она покачала головой — Пожалуйста, извините меня. Я хочу теперь вернуться домой.