Крупнейшие мировые аферы. Искусство обмана и обман как искусство - Башкирова Валерия Т. - Страница 9

Однако купцы многие столетия, особенно в нашем отечестве, стояли в этом ряду особняком. На Руси их хоть и именовали почтительно «ваше степенство», но не особенно любили. Собственно, ничего другого в стране, где родилась поговорка «не обманешь — не продашь», и быть не могло. А обманывали они почти всегда, везде и как только могли.

На протяжении веков в Москве и других русских городах у приезжавших в базарные дни крестьян товар скупали посредники. И если будущая прибыль не радовала их своими размерами, они безо всякого стеснения прибегали к разным трюкам. В «Записках сыщика» Михаил Максимов рассказывал о них так: «В Москве проживают мужики, торговцы хлебом, овсом, крупой, дровами и сеном; их почему-то называют одни кулаками, другие — хлыновцами.

Промышленность их заключается собственно в том, что они, покупая у приезжих степных мужиков в зимнее время хлеб, овес и крупу, рассыпают все это на свои воза, делая из трех четыре, а из пяти — семь. И когда у них покупают, бессовестно обманывают.

В возы с сеном для весу укладывают бревна, или во время взвешивания один или двое из них, прицепясь сзади или сбоку воза, усиливают вес незаметным образом. Укладывая на свои воза дрова, они середину делают пустой или перекладывают незаметно сучками и редко продают на сажень, а всегда повозно. При перемере овса и крупы, если не осмотреть, они меры три-четыре насыпят на дно. С кучерами и дворниками они в деле.

Каждого покупателя они строго рассматривают и, если увидят невозможность к обману, никогда не продадут.

Один мой знакомый купил по незнанию своему у этих кулаков десять возов дров. По цене и по обширности возов сделка показалась ему очень выгодной. Дело было к вечеру, и дрова ему все покидали в сарай, без укладки на место. На другой день, разговаривая с кухаркой, он сообщил ей:

— Теперь у нас дров, кажется, хватит до весны. Я полагаю, что тут будет около пяти сажен.

— И каких тут, сударь, пять сажен! Да тут едва ли наберется и три, — сказала ему кухарка. — Вы извольте-ка посмотреть, что вы купили — большую часть сучков, а не поленьев.

Богатый человек, скупец, имел привычку у заставы покупать на известных рынках все, что он находил для себя выгодным, а потому постоянно шатался там для покупки по дешевой цене различных припасов. Этого человека давно знали кулаки, но не находили возможности, как бы его обмануть.

В трескучий мороз, увидав его на базаре около возов с кучером покупающего для своих лошадей овес, они тотчас, договорившись с кучером, приступили к делу.

Один из этих хлыновцев, подойдя к скупцу, предложил ему купить 20 возов овинного овса, объявив решительную цену, самую выгодную. В возах этих в самом низу находилась мякина. Посмотревши овес и найдя его довольно хорошим, скупец начал еще выторговывать у них несколько копеек, в чем и преуспел.

Но впоследствии, увидав в своем закроме, что в овсе наполовину мякина, сказал сам себе: „Как это я недосмотрел, что попал на кулаков? Эки мошенники!“».

Весьма распространенным в Москве и Петербурге трюком была торговля спитым чаем. Купцы скупали в трактирах и ресторанах использованную заварку, высушивали ее, паковали и продавали по крайне привлекательной для покупателя цене. Естественно, во избежание неприятностей «особый товар» продавали главным образом приезжим крестьянам, которые назавтра собирались домой.

Подобными трюками баловались не только мелкие купчишки и лавочники, но и вполне солидные купцы первой гильдии. И не только во времена царя Гороха, но и в начале XX века. Русский военный атташе в Дании граф Алексей Игнатьев вспоминал об осмотре датской столицы вместе с русским дипломатом Бибиковым: «Осматривая из любопытства Копенгагенский порт, я только увидел, как грузились на английские пароходы с их пестрым красно-синим флагом бочки с большим ярлыком, изображавшим корову на зеленом поле.

— Полюбуйся, это наше родное сибирское масло, — объясняет Бибиков. — Вон видишь под этим навесом бочки в грязных рогожах? Здесь масло перекладывают в датские бочки, что, правда, необходимо из-за встречающихся в нем булыжников — знаешь, для веса. Сибирское масло превращается в датское и отправляется в этот всепожирающий Лондон».

Русские газеты пестрели подобной же информацией. К примеру, в феврале 1903 года они поместили сообщение Российского телеграфного агентства из Копенгагена: «В прибывшем вчера из России пароходном грузе сибирского масла, адресованном здешней фирме „Зунд и Петерсен“, снова оказалось несколько бочек, наполненных вместо масла камнями, землей и льдом».

Но заработанная такими способами дурная репутация на внешних рынках ничуть не мешала представителям отечественного бизнеса создавать о себе красивые легенды для внутреннего употребления.

Одним из самых распространенных объектов мифологизации была история накопления первоначального капитала. Практически каждая уважающая себя купеческая династия имела предка, пришедшего в лаптях из забытых богом мест на заработки в Петербург, Москву или иные места. Затем этот самородок каторжным трудом, выплачивая оброк барину, зарабатывал деньги на выкуп из крепостной неволи и разворачивался во всю широту своей новой, теперь уже купеческой души.

В некоторых случаях подобные рассказы были почти правдой. К примеру, известная до революции и не забытая поныне династия Кузнецовых владела фарфоровыми заводами, контролировала немалую часть российского рынка посуды, их фирма даже удостоилась звания придворного поставщика. Их предок — кузнец Яков Кузнецов, который, согласно легенде, вполне соответствовавшей истине, перешел от подковывания лошадей к производству чашек и плошек. Правда, о том, на какие деньги он поставил первое производство, в дореволюционных изданиях не говорилось. Ответ нашли и опубликовали уже в советские годы: «На большой дороге между деревнями Речица и Новохаритоново высился добротный рубленый дом. Рядом — кузница. Владелец кузни Яков Васильевич Кузнецов и сыновья его Терентий и Анисим ковали коней, мастерили оси к телегам, выделывали косы, вилы, топоры, грабли. Товар ходкий, без него ни в одном крестьянском хозяйстве не обойтись.

Ничем не гнушался Яков Васильевич, чтобы добыть денег, скопить капитал. Приторговывал пиленым лесом, пускал на постой проезжающих. Кормил, поил, ночлег предоставлял и за все плату взимал. Но не каждого встречного привечал и пускал в дом. Звенят деньги в карманах — получай кров и хлебосольство, нет за душой ни гроша — кати мимо.

Дождливым осенним вечером подъехал к дому кузнеца богатый купец во хмелю и остановился на постой. Когда уехал купчина, никому то не известно. Только по прошествии некоторого времени начал Кузнецов на окраине деревни, на правом берегу речушки Дорки, рубить большой сруб. Вслед за плотниками пришла на стройку артель каменщиков. А потом к новому зданию потянулись обозы с кварцем, шпатом, глиной. Вскоре запылали огнем трубы двух горнов фарфорового завода.

Было это в 1810 году. Тогда же пополз по деревне слушок, что богатый купец не уехал восвояси, а исчез бесследно и что в происшествии этом повинен Яков Васильевич. На купцовы, дескать, деньги поставил он завод».

Практиковались и другие способы обзаведения капиталом. Одним из самых надежных считалось фиктивное банкротство. И потому его довольно широко применяли на протяжении всего XIX века. Технология этого процесса в те времена была проста и безыскусна. Купец набирал в кредит товара, затем продавал или прятал его, составляя фиктивные бумаги о неудачной продаже и грандиозных убытках. Как утверждали знатоки, по существовавшей тогда практике потерпевшему удавалось сговориться с кредиторами о возврате 25 копеек с рубля, после чего он божился вернуть остальное, как только поправятся дела, и брал у них вновь товары в кредит. И лишь после этого объявлял о своей полной несостоятельности. Успех дальнейшего процесса целиком и полностью зависел от его правильной подготовки. За взятку мнимый банкрот добивался назначения состоящего с ним в деле конкурсного управляющего — конкурсиста, а затем выстраивал очередь из фиктивных кредиторов, чьи требования конкурсист удовлетворял в первую очередь. Так что реальные кредиторы в итоге оставались ни с чем. Но самое любопытное заключалось в том, что большинство проведенных таким образом купцов не обижались на мошенничающего коллегу. Ведь каждый из них либо пользовался таким трюком, либо мог прибегнуть к нему в будущем. Максимов в своих записках приводил слова опытного конкурсиста, рассказывавшего о трижды обанкротившемся с его помощью фабриканте: «Мало ли какими средствами люди приобретают капитал! При каждом торговом обороте есть своего рода мошенничество. Нужно уметь орудовать делом и уметь концы хоронить. Ты вот указываешь на фабриканта и, быть может, удивляешься: как, дескать, он все это обработал? А так. Он был человек трезвый, деятельный. Он заранее заготовил от кое-каких лиц на свое имя векселя да кое у кого векселей-то скупил на умерших, платя по 5 копеек за рубль. Тогда уже и начал подготовляться к несостоятельности, постепенно жалуясь на неплатеж ему денег. А потом некоторых кредиторов склонил на сделку по 60 копеек за рубль. После, окредитовавшись у них вновь товаром, он предложил им вторичную сделку, в которой ему также не отказали. Да и кредиторам-то уже было делать нечего, потому что он ловко сумел всех запутать. Потому и соглашались на предложенные им сделки. Ведь стоит только с сильными лицами повестись — о мелких-то и толковать нечего, — поневоле согласятся. После хотя они и узнали о его проделках, да взять-то уже было нечего: они только кланялись ему и пожимали дружески руку. Конечно, это делали только богатые, а те, которых он сделал нищими, посылали ему вечное проклятие, да он об этом мало думал — был уже богат и счастлив.