Пелко и волки (сборник) - Семенова Мария Васильевна - Страница 13

Редкий гридень не схватится за меч, когда при нём трогают князя. У Ратши затлели в глазах желтые огоньки.

– Не так слаб был Вадим, как тебе кажется, готландец. И воины у него все один к одному, я-то с ними сражался. Били они вас всегда, если только вы не успевали на лодьях удрать. Затем лишь Рюрика звали сюда, чтобы море вам запереть!

Хакон отмахнулся:

– Хрёрек такой же викинг, как Эймунд или я, вот только родился вендом. Да и люди его, я слыхал, всё больше свеи и селундские датчане!

Ратша не торопясь положил пустой рог, расправил плечи... Всеслава смотрела на него со страхом. Да не она одна – теперь уже вся гридница к ним повернулась. Ратша сказал:

– Князь Рюрик в дружину меня принял. Похож я на датчанина?

Хакон вытер ладонь о рубашку, чтобы в случае чего не соскользнула с черена.

– Не похож ты и на человека, которого я мог бы испугаться. Ты ведь, как мне известно, покинул конунга и войско из-за раны, которую я бы и перевязывать не стал!

Всеслава всё-таки ухватила жениха за руку, но он даже не заметил. Начал подниматься из-за стола.

– А повтори-ка, гость, что сказал, да погромче, я тут малость не разобрал...

Хакон засмеялся – ему было весело, да и руки, похоже, чесались. Эх, не миновать бы тут отчаянной сшибки и крови, а всего скорее, и смерти! Но вдоль стола уже стремительно шагал воевода, а по другую сторону, не отставая, поспешал Эймунд, гётский вождь.

Широкая рука Ждана Твердятича легла Ратше на плечо – не вдруг стряхнешь.

– Сядь! Не срами гридницу и князя, да и меня, старого!

Ратша обернулся к нему, глянул в глаза: покориться ли? И кое-кто затаил уже дух, предчувствуя, как Ратша-оборотень, слушавший обыкновенно лишь князя, сцепится ещё и со старым храбрецом... Но Ратша всё-таки покорился.

– Разве что вправду гридницу замарать жаль, – проговорил он угрюмо. И опустился на лавку.

Эймунд что-то говорил Хакону вполголоса, но тот едва его слушал. А потом вовсе перебил старшего, бросив через стол:

– Не хочешь ты сражаться против меня, как следовало бы мужу, но, может, хоть простого боя не побоишься?

Ратша молча покосился на воеводу: уберешь, мол, руку-то с плеча? Или уж давай отвечай сам! Но тут наконец озлился и Ждан Твердятич. Многое прощается гостью, но не всё же! Не поступаются своей и княжеской честью из-за того только, что догадала судьба посадить злоречивого в твоём доме за стол...

– Ладно, ежели так! – тяжело глядя на Хакона, пообещал воевода. – Будет тебе простой бой!

Испытанным храбрецам всегда легче поладить между собою; бессчётные раны и сама жизнь обучают их особому благородству – брататься с былым врагом и чтить друг друга, не замахиваясь оружием, не растрачивая мужества и доблести в бесполезной вражде. Юных больше тянет на безрассудное соперничество, на неразумные подвиги, приносящие немедленную славу; недавно надевшим мечи хочется утвердить себя в битвах, им редко есть дело до выстраданной мудрости старших...

Хорошо, когда вождю удается держать в узде такого задиру, покуда сам не наберется ума. Бывает же всякий раз по-разному, смотря как распорядится судьба.

5

От словоохотливых гридней о поединке прослышала вся Ладога. И на следующий день множество народу стекло на высокий берег Мутной, во двор детинца, в кольцо бревенчатых стен. И хоть Ратшу-оборотня по-прежнему жаловали немногие, ныне, как и тогда, на рабском торгу, будут ладожане одной рукою на его стороне. И те, кто втайне оплакивал удалого Вадима, и принявшие в своё сердце князя-варяга. Всех сразу обидел молодой гёт, и волей-неволей придется Ратше постоять сразу за всех. Уж так оно выходило.

Воевода Ждан Твердятич сидел на низком крылечке, на разостланном ковре. Подле него поместилась же-на-бодричанка, пригожая, в дочки годящаяся сивобородому мужу. А за спиной воеводы, сосредоточенный и гордый, стоял с копьём Святобор, стройный беленький отрок, Всеславе ровесник. Воевода негромко беседовал с Эймундом. У Эймунда седые волосы вились красивыми крупными кольцами, спадали из-под ремешка на широкие плечи. Эймунд глядел невесело: не нравилось ему, что словене уже загодя косо посматривали на гётов, а гёты – на словен... Не затем они остались здесь зимовать, чтобы в самом начале искоренить даже ту шаткую дружбу, которая им здесь доставалась!

Поединщики молча подошли каждый к своему вождю, сложили наземь пояса с мечами, а после и рубашки. Стащили с ног сапоги, с тем чтобы все видели – ни один не припрятал за голенищем ножа... Земля, крепко схваченная ночным заморозком, уколола босые ступни.

Молодые девчонки по сторонам подметенного круга щелкали белыми зубами вкусные лесные орехи, подталкивали друг дружку локотками, обсуждая, кто был красивее – Хакон или Ратша. Умудренные боевым опытом парни сокрушали твердые скорлупки в загорелых жилистых кулаках, угощали девчонок ядрышками и объясняли им, что дело не в красоте. Хотя красота для воина, конечно, тоже не последнее дело.

Ратша стоял неподвижно, хмурился. Всё это лето он провел в броне, в ратном походе, и был белокож. На груди у него багровели два длинных рубца от свейских мечей. Рубцы эти рассказывали знающему взгляду о великом искусстве и мужестве воина: многие учатся принимать телом безобидный обмотанный клинок, да многие ли на это решаются в смертном бою?

А по левому плечу, глубоко вдавленный в живую белую плоть, бежал стремительный волк. Давний знак, наложенный, ещё когда Ратшу-мальчика принимали к себе в мужской дом мужи его рода. Век не видать оружия тому, кто испугается горячего железа или, того хуже, заплачет от боли! Где жил тот род, Ратша никому не рассказывал. Люди же думали, что знак был неспроста. А не рождались ли в том роду все оборотнями вроде него?..

Хакон с удовольствием разминал руки, красуясь перед пригожими ладожанками. Он-то с весны сидел у весла, подставлял себя солнышку. Оно и выкрасило его сильное тело в цвет спелой луковой шелухи. Не было на нём уродливых шрамов – под чистой гладкой кожей перекатывались твердые бугры.

Вот сошлись!.. Приглядываться, разговоры разговаривать не стали: сразу сгребли один другого за плечи и долго стояли так, будто обнявшись, чуть покачиваясь и неспешно разведывая живущую в сопернике силу...

Пелко вытягивал шею, разглядывая боровшихся, и всей душою желал Ратше поражения и срама. Пусть-ка поднатужится молодой гёт и переломает ему все косточки, разорвет жилы, вывернет суставы! И да поможет ему в том суровый Туони-бог, уводящий людей за чёрные реки, в бессолнечные края! Пусть-ка пережмет Хакон Ратше всё нутро, пусть закричит Ратша страшным криком в его цепких руках, пусть польется у него по светлым усам густая смертельная кровь!

Так мечтал мстительный корел, призывая в помощники злобного Лемпо и доброго Тапио, могущественного хозяина лесов, и даже самого небесного Старика, хоть бы уж этот Хакон с острова Вуоя расплатился с Ратшей, раз ему, Пелко, всё никак не было удачи!

Потом он разглядел в толпе Всеславу... Она стояла неподвижно, сомкнув белые пальцы, и, конечно, болела сердцем о женихе. И странное дело – на сей раз Пелко позабыл на неё обидеться за то, что на уме у неё снова был Ратша, а не отец. Поняв, он сам этому удивился, но удивился запоздало, начав уже протискиваться к ней между плотно сгрудившимися людьми. А путь к Всеславе неожиданно оказался опасным и трудным: парни досадливо пихали его, девки щипали в сердцах – вот ведь ещё растопыра, выбрал же времечко перебираться с места на место! Бой без оружия редко затягивается надолго, чуть моргнешь – как раз всё и пропустишь. Сейчас кто-нибудь из двоих поймает соперника одному ему известной уловкой и с маху грянет о землю, утоптанную и подмороженную до твердости дубовой доски! Либо так скрутит его, что тот, не вынеся муки, сам взмолится о пощаде. Или не взмолится – и долго будет носить на больном покалеченном теле повязки и лубки...

Хакон первым начал ломать врага по-настоящему. Поддел Ратшу под колено и с силой рванул, едва не опрокинув его навзничь. Но Ратша был начеку: устоял и так отшвырнул гёта, что тот мало не пропахал головой серую пыль. Пальцы Хакона оставили багровые следы у Ратши на плечах. И оба дышали, как после долгого бега.