Платье от Фортуни - Лейкер Розалинда - Страница 35

Когда Жюльетт прибыла домой, Париж уже светился первыми вечерними огнями. Дениза еще не вернулась из ателье. В коридоре на подносе для писем лежала записка от Николая. Жюльетт вскрыла конверт – письмо написано три дня назад. Николай в Париже, но уже получил указание от дяди отправиться в Брюссель по дипломатическим делам. Николай сообщал, что пытается оттянуть отъезд, чтобы увидеться с Жюльетт. Она тут же позвонила в его номер в отеле. Слуга Николая, узнав ее имя, сообщил, что граф Карсавин уезжает из Парижа завтра в полдень, а сейчас находится в своей мастерской. Даже не переодевшись, прямо в дорожном платье, Жюльетт выбежала из дома и наняла экипаж.

Задыхаясь от волнения, она увидела светящиеся окна мастерской. Жюльетт бросилась к двери, широко распахнула ее.

Николай стоял у завершенной скульптуры. Резко повернувшись, он радостно улыбнулся.

– Боже, ты вернулась! – воскликнул он охрипшим от волнения голосом.

Жюльетт бросилась к нему в объятия. Они поцеловались так страстно, словно пытались утолить голод разлуки. Одежда упала на пол, и через мгновение два тела, казалось, слились воедино. Их охватила такая страсть, что Жюльетт не смогла сдержать стонов почти невыносимого удовольствия. Они закончили одновременно…

Нежась в объятиях друг друга, они улыбались, вновь целовались, наслаждаясь прикосновениями тел, чувствуя, что только вдвоем могут быть счастливы.

– Ты – моя жизнь, – прошептал Николай, – моя единственная любовь.

Она прижалась губами к его рту, боясь, что Николай снова заговорит о будущем. Сегодняшний день принадлежит ей, ничто во внешнем мире не имеет право проникнуть сквозь запертую дверь, сквозь окно с задернутыми шторами.

Николай вновь любил ее, уже неторопливо, успокаивая поцелуями и лаской, от которых страстная натура Жюльетт словно поднималась к небесам. Так прошла ночь. Только под утро они уснули в объятиях друг друга. Ее медные волосы опутали его плечи и шею.

Утром Жюльетт еще спала и не слышала, как Николай вышел на кухню и приготовил кофе. Девушка проснулась, когда он вернулся в комнату с двумя дымящимися чашками в накинутом на плечи халате натурщика.

– Здравствуй, cherie.[14]

Жюльетт привстала в кровати, отбросив со лба волосы, и улыбнулась.

– Который час? – спросила она, уютно подоткнув подушку под спину.

Николай протянул ей чашку.

– Девять. Рано, не хотел тебя будить, но должен еще побывать в посольстве до того, как уеду. Сегодня в полдень, с вокзала Сент-Лазар, – его лицо стало серьезным. – Мы не говорили об этом ночью, может быть, стоит сейчас…

Она неохотно кивнула, зная, что пришло то время, которое несет им тревогу, беду. – Да.

Его откровенные слова заставили девушку вздрогнуть.

– Я должен вернуться домой в конце следующей недели прямо из Бельгии. Мои дни в Париже… Их больше нет.

Жюльетт, потрясенная, неотрывно смотрела на него.

– Я многое понял, – хмуро продолжал Николай. – Во Франции я жил, словно в раю – раю для глупцов, стараясь не замечать, как нужен на родине.

– Твой отец болен? Николай покачал головой.

– Нет, хотя уже далеко не молод. Доктор уверил меня, что при наличии ухода и заботы, отец протянет еще много лет.

– И ты принял решение? – Жюльетт боялась услышать ответ. Взгляд Николая стал жестким.

– Дело в том, что в России неспокойно, – он провел по лицу рукой, словно стремясь отогнать сцену, свидетелем которой стал. Казаки на лошадях разгоняли толпу голодных людей. Николай навсегда запомнил испуганные лица, вопли женщин, плач детей, стоны раненых. А он не мог им помочь, не мог вмешаться. – На второй день моего прибытия в Петербург я отправился во дворец, к царю, когда улицу неожиданно запрудили обезумевшие люди, пытающиеся уклониться от казаков с саблями. Я выпрыгнул из автомобиля, но ничего, ничего не мог… Одна женщина погибла прямо у меня на глазах. На лице Жюльетт застыл ужас.

– И когда кончится все это?

– Не знаю. Нужно что-то менять. Я должен вернуться, не могу оставаться здесь, пока там… Я знаю многих важных людей в государстве, некоторых – с детства. У меня есть, как говорят, влияние, но только, если буду в России, мой голос может иметь вес. Нет, я предан царю, но честно хочу сказать: он слабый человек, под сильным влиянием своей жены, которая, в свою очередь, находится под воздействием страшного человека – Распутина, она считает, что этот дремучий монах спас жизнь бедного царевича, больного гемофилией,[15] – Николай взял руку Жюльетт, сжал ее пальцы. – Скажи, что ты готова поехать со мной. Я не смогу уехать без тебя.

Жюльетт задрожала всем телом.

– Все случилось так быстро. Как твоя семья отнеслась к идее жениться на мне?

– Плохо, – честно ответил Николай, – но это не имеет значения для нас. Впереди – трудности, грядут перемены. Когда ситуация в России станет стабильной, мы сможем надолго приезжать в Париж, – он нежно сжал ее плечо. – Конечно, все будет непросто. Я не смогу предложить тебе ту жизнь, о которой когда-то мечтал, но хочу, чтобы ты всегда была со мной.

Жюльетт отстранилась, чувствуя, как сердце разрывается на части:

– Что хорошего может получиться, если твоя семья отвернется от тебя?

На какое-то мгновение он заколебался, но быстро опомнился: нет, он не может отпустить ее.

– У меня много хороших друзей. России сейчас нужны мужчины. Я смогу быть связующей нитью между правительством и простыми людьми, я понимаю их. В предыдущие приезды мне удавалось найти нужные слова. Рабочие, крестьяне доверяют мне, – он наклонился к Жюльетт, глядя прямо в глаза. – Итак, что ты ответишь, любимая? Я люблю тебя. Ты – все для меня. Я не уеду из Парижа до тех пор, пока ты не пообещаешь приехать в Брюссель на следующей неделе, а потом мы отправимся в Петербург.

Ее губы дрожали, в глазах застыло отчаяние. Сердце, казалось, кричало от боли. Нет, она не сумеет ему отказать. Жюльетт ясно видела, как потрясла его сцена убийства, свидетелем которой он стал в России. Здесь, на Западе, его жизнь была простой и легкой. Странно, но Жюльетт гордилась, что надвигающиеся грозные события уже пробудили в нем силу и мужество. Николай уверен, что нужен сейчас своей стране. И уверен, ему нужна она, Жюльетт! Разве может она отвернуться от любимого человека во имя собственного эгоизма? Даже привязанность к Франции уступит место любви к этому русскому…

Закрыв глаза, Жюльетт попыталась представить себе, как встретит ее семья Николая, как все будут поворачиваться спиной, как на лице Анны Долоховой появится презрительная улыбка… Но на другой чаше весов – разлука. Которую невозможно перенести. И он просит ее о помощи в своем крестовом походе против предрассудков.

Жюльетт медленно подняла голову. Любовь должна светить, даже если дорогу жизни окутала полночь.

– Я приеду в Брюссель.

Николай крепко обнял ее, нежно целуя. Он понимал: Жюльетт многим жертвует ради него.

– Ты никогда не пожалеешь! Клянусь!

Жюльетт сказала, что должна подготовить сестру к мысли об отъезде. Они говорили еще о многом. По словам Николая, жить в Петербурге они будут не во дворце отца, а в городском доме, принадлежащем лично графу Николаю Карсавину. В нем – множество комнат, и Жюльетт может любую превратить в мастерскую моделирования одежды. Николай уже договорился, чтобы его инструменты, скульптура Жюльетт, все материалы были отправлены по этому адресу.

Одевшись, оба еще долго стояли молча, не в силах разомкнуть объятия, стараясь продлить светлые мгновения накануне важных жизненных перемен. Жюльетт знала, что всегда будет помнить эту комнату – гавань их любви, где каждый забывал о своих делах – о дипломатической службе и о мире моды.

– Когда-нибудь, – тихо сказала девушка, – на стене этого дома появится мемориальная доска, свидетельствующая, что русский скульптор Николай Карсавин создавал здесь свои ранние работы, принесшие ему известность.