Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович - Страница 42

– С тобой – куда захочешь, только пальцем помани!

– Счастье ты моё ясноглазое. – В воодушевлении я расцеловал любимую в обе щеки, а в дверь деликатно постучали. Мы сдержанно отодвинулись друг от друга.

– День добрый, сыскной воевода, – сняв шапку, зашёл Фома Еремеев. – Звал?

– Здорово, Фома, заходи. Чай будешь?

Стрелецкий сотник бросил косой взгляд на разгром у печки (блин, ну никто же не подумал убрать!) и отрицательно покачал головой.

– Ладно, как хочешь. Есть такая тема, ты ведь о шамаханах наслышан? Кашкин говорил, что ждут их к обеду.

– За стол сажать будут, что ли?

– Фома, ты ещё не язви! Есть новости об их приближении?

– Народец окрестный с утра за стены городские со всем хозяйством едет. Животину в лесах прячут, дома бросили, сожгут – так не жалко, до зимы и новые поставим. А вот тока странность одна есть…

– Именно?

– Медленно они идут, – задумчиво потеребил бороду Еремеев. – Обычно ведь степняки на скорости берут, на лошадей своих надеются. Налетят внезапно, людей порубят, добро похватают – и назад давай бог ноги… А эти идут шагом, коней не торопят, по пути ничего не грабят, не палят, не трогают. Народ без спешки спрятаться успевает, телегами нажитое увезти. Какой же это набег?

– Действительно, странно, – с сомнением признал я. – Сколько помню из школьного курса истории, подобное поведение нехарактерно для буйной и недисциплинированной орды. Ну, положим, идут не спеша – это от уверенности. Знают, что сейчас в городе Лихо и нам будет не до них. Да что деревеньки и хутора не разоряют, тоже можно как-то объяснить – не хотят распылять силы и берегут своих. Соответственно, по логике вещей можно предположить лишь одно: они терпят и держат себя в узде, чтобы потом по полной программе оторваться в Лукошкине!

– Видать, решили за стенами нашими кровавую жатву снять, – в тон моим мыслям продолжил сотник. – В недоброе время ты с женитьбой затеялся, сыскной воевода… Много народу на свадьбе той пьяными полягут, да не поднять их с хмеля того смертного… Ни мужиков, ни баб, ни стрельцов, ни люд служилый, ни бояр, ни голытьбу городскую… Не фатою брачною невеста твоя лик скроет, а саваном погребальным… Не с любезной женой ты поцелуем сочетаешься, а со смертушкой белолобою…

– А ну цыц! – Неожиданный окрик Бабы-яги заставил всех нас вздрогнуть и сбросить холодящее оцепенение страшных пророчеств Еремеева. – Тоже мне вещун-краснобай нашёлси! Постыдился бы людей пугать, а ещё при отделении, с шевроном милицейским ходишь…

– И впрямь, – смущённо икнув, опомнился он. – Чегой-то повело меня… Ровно и не своим языком с вами разговаривал, простите, Христа ради!

– Бог простит, ежели о службе прямой не забудешь. Ты его зачем звал, Никитушка?

– Хотел попросить проконтролировать развешивание на воротах в город новых картин Саввы Новичкова. Они могут помочь в плане визуального давления на психику шамаханской конницы.

– Слыхал? Вот и иди, стрелец-молодец, исполняй приказание! А не то… сам знаешь… вдругорядь не проквакаешься!

Еремеев мигом поклонился, нахлобучил шапку и, открыв дверь лбом, бросился из горницы. В сенях раздался грохот и сдержанный мат.

Минутой позже чисто умытый, в новой рубахе, расчёсанный до прилизанности Митя важно поднялся к царице наверх проводить «психологический тренинг». Следы вчерашних побоев заживали на нём как на собаке…

– Тоже дело срочное, – объяснил я Яге. – Надеюсь, нам удастся до начала боевых действий вернуть Гороху жену. В конце концов, они оба погорячились, и короткая разлука наверняка пойдёт на пользу обоим. Обновит чувства, так сказать…

– Добро, – согласилась моя домохозяйка. – Ты, девка, помоги-ка Назиму порядок в доме навести, а мы покуда с участковым прогуляемся под ручку, тут недалече…

Пока бабка собиралась, кутаясь потеплее (всё-таки осень на дворе, хоть и ранняя), я вышел во двор. Еремеевские стрельцы у ворот привычно собирали в специальную корзинку прошения, жалобы и заявления. Большинство этих бумажек мы впоследствии успешно использовали на растопку, но иногда попадалось что-то и по существу. В любом случае читал я их все! Это и работа, и развлечение, и прицел на дальнюю перспективу – когда-нибудь я соберу большую подборку особо выдающихся «перлов» местных литературных талантов, а потом издам где-нибудь в церковной типографии. Думаю, раскупаться будет, как пирожки с вязигой на Великий пост.

За этими коммерческими планами меня и застал главный поставщик заявлений – дьяк Филимон Груздев. Спрятаться я не успел, и пришлось выслушивать…

– А вот и доброго тебе здоровьечка, батюшка сыскной воевода! Хранитель ты наш, спаситель да от всякого зла защита и опора! Дай хоть ноги твои натруженные обойму, облобызаю обувь начищенную, потом уж и к устам сахарным…

– Что надо, гражданин? – Я спрятался за спины стрельцов, их наш перевоспитанный скандалист ещё как-то где-то побаивался.

– Прошение имею. К государю нашему любезному на службу вернуться хочу! Ведь ждёт он меня, ненаглядный, точно ждёт… Как вспомню о нём, так сердечко ретивое и тоскует и томится-а! По очам его соколиным, по речам его царственным, по ухваточкам молодецким, по щёчкам румяным, по устам сахарн…

– Так в чём проблема-то?! Возвращайтесь, ради бога, кто вас тут держит!

– Дак ведь бояре нежные не пускают! – возопил праведно дьяк, по-прежнему не имея возможности выговорить ни одного грубого слова. – Порицанию нечеловеколюбивому через кола оседлание предать обещалися! Ужо посодействуй, отец и благодетель! Ужо похлопочи, а я тя за то хоть в груди белые, хоть в уста сахарные, хоть в…

Мне удалось выскользнуть за ворота, стрельцы придержали ретивость Филимона Митрофановича, да, впрочем, он и сам не рискнул бы высунуть нос на улицу днём. Мстительные бояре всерьёз вознамерились поквитаться с предателем, а в закон об охране жизни свидетелей гражданин Груздев у нас пока не вписывался. Да и чем мы вообще, в сущности, могли быть ему обязаны?! Тем, что как прыщ в ермолке выскакивает на каждом нашем расследовании, так что даже в деревне на каникулах от него продыху не было…

– Никитушка, ты чегой-то грозный такой? Али съел чё неудобоваримое… – Из калиточки неспешно вышла Яга.

Я неопределённо дёрнул уголком рта, мол, так, мелочи, не стоит обращать внимания. Не жаловаться же ей на дьяка, что с него, переколдованного, теперь взять…

Мы пошли по окраинным улочкам, в обход базара и особо людных мест. Должен признать, к чести лукошкинцев, что никакой паники или хотя бы явной тревоги по поводу наступающих шамаханов нигде заметно не было. Народ занимался повседневными делами, даже жалоб на «невезение» стало гораздо меньше. То ли попривыкли, то ли просто решили не обращать внимания, исходя из чисто русского фатализма – если долго не везёт в мелочах, то потом точно повезёт по-крупному!

Яга в это наверняка не верила, но у неё и своих колдовских заморочек на все случаи жизни хватает. Я первое время долго привыкал к тому, что нельзя плевать через правое плечо, надевать первым левый сапог, поднимать найденную монетку, качать ногой, свистеть в доме, стряхивать воду после умывания, зевать с кем-нибудь одновременно, класть ключи на стол, вертеть в руках фуражку, брать деньги вечером и самое странное – сидеть на дверном пороге…

Всё бабка отвадила, от наиболее злостных привычек даже подзатыльниками. Последние, конечно, не при свидетелях, а так вполне обходились уговорами и объяснениями. Как, надеюсь, обойдёмся и сейчас…

– Кхм… – прокашлявшись, начал я. – Мне кажется или мы специально выбрали такой маршрут, где с нами не может случиться ничего чрезмерно неприятного?

– Не искушай судьбу, участковый, – рассеянно пробормотала наша эксперт-криминалистка. – Кой в чём ты и прав: Лихо сейчас в толпе людской себя проявлять будет, да на складах оружейных, да в погребах с запасами зерновыми, а за нами двумя, глядишь, и не уследит…

– Вы хотели сообщить мне нечто важное?