Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович - Страница 33

За воротами действительно шумел народ. Хотя правильнее было бы сказать – пошумливал. Так, два-три десятка бездельников и любопытствующих прохожих остановились у нашего забора, где авангардный богомаз Савва Новичков готовился к открытию очередной художественно-патриотической выставки. Семь или восемь картин было развешано вдоль забора и аккуратно прикрыто длинной полосой небелёного холста. Видимо, исключительно интриги ради.

– Готовитесь к торжественному открытию? – Я от души пожал руку Новичкова, богомаз всегда мне импонировал.

– Благодарствуем, – радостно откликнулся он. – Вот вас только и ждали. Уж открывать – так при всём начальстве. А бабушка Яга будет?

– Нет, она на задании. У неё два допроса с экспертизой. Так что мы неполным составом. А вы, надеюсь, старые картины не выкинули? Хотелось бы их сохранить как оригинальный взгляд на преступников через призму иконописной живописи.

– Да разве б я посмел! Всё в целости, дома лежит, ну а новые намалевать дело недолгое, – застенчиво улыбнулся художник. – Манера самая что ни на есть реалистичная.

– Т-точно, – весомо подтвердил подошедший стрелец Заикин. – Б-батюшка сыскной во-вое-вода, надо б-бы речь! Люди со-о-о-бра-лись, ждут… У-уж извольте!

Я поморщился. Ненавижу выступать с речами на публике. Разумеется, приходится время от времени, но сейчас желания ноль. Митьку попросить, что ли? Вроде здесь-то портить особенно нечего…

– Дорогие граждане лукошкинцы, – прокашлявшись, начал я. Шум мигом стих. – Спасибо, что пришли, рад вас всех видеть, позвольте от лица всего отделения нашему сотруднику Дмитрию Лобову произнести короткую, но ёмкую и выразительную речь! Митя, давай…

Мой младший сотрудник поплевал на ладошки, пригладил вихры и смело шагнул вперёд. Вот за что люблю этого увальня – за безграничную веру в мудрость командования. Ему всё равно, что делать: речь толкать, с медведем бороться, уголовнику руки заламывать – без разницы! Приказ есть приказ! Свойский парень, одобряю.

– Братья и сестры, – неожиданно по-церковному начал он. – Вот в миг сей откроем мы вам рожи злодейские, что в государственном розыске значатся. Вглядитеся! Вглядитеся в них повнимательнее! Чтоб потом завсегда знать, в кого пальцем тыкнуть, милиции отечественной помогаючи. Бдите! Бдите ежеминутно! А если какой гад парик налепит на лысину али бороду фальшивую, чтоб всё едино распознали. За то каждому от казны награда будет – цельный червонец золотом! Прикиньте! Прикиньте, выгода какова, а, братья и сестры?! Засим откланиваюсь; дёргайте, Никита Иванович…

Я одарил его одним, но очень многозначительным взглядом. Через десять минут вернёмся в отделение и я этому провокатору всё припомню – от братьев и сестёр до червонца золотом. Да у меня всё отделение разорится после таких выплат! Все на паперть пойдём за групповое растранжиривание бюджетных средств!

Новичков глядел на меня со счастливой детской улыбкой, Заикин подмигивал, дежурные стрельцы вместе с народом вытянули шеи и… Делать нечего, пришлось дёрнуть за верёвочку. Холстина медленно упала. На долгую секунду стихли все звуки. ВСЕ! Шёпот горожан, смех детей, скрип ворот, птичье чириканье – всё замерло… Потом кто-то из стрельцов выронил пищаль, а потом…

– Спасайся, православные!

– Антихристово войско явилося! Предупреждало Святое Писание, а мы, грешные, не верили… Спасибо родной милиции, ужо не забудется!

– Детей уводите, детей! Да глаза им закрой, дура, ить не уснут теперича до старости! Ой, страх Господень…

– Поднимайте бабу, мужики! В тенёчек её тащи от зверства энтого подалее… И кто беременную на зрелище такое без охраны отправил? Как, рожает уже?!!

Минуты через три вся территория перед нашими воротами была чиста. Кое-где клубилась пыль, валялись брошенные шапки, чей-то лапоть и недососанный леденцовый петушок на палочке. Удрали даже стрельцы! Мы с Митей неуверенно покосились на недоумевающего Новичкова.

– И в толк не возьму, что не так-то? – огорчённо развёл руками бедный богомаз. – Трудился, как мог, – ни авангарду, ни письма иконного, один реализм во всей красе его неприкрытой.

– Да уж, неприкрытей некуда… – признал я, волевым усилием избавляясь от мурашек под коленями.

Новичков в очередной раз предстал перед народом во всей мощи своего непризнанного таланта. Портреты уголовных элементов не то что были фотографичны, куда более того – они ужасали неприкрытыми порочными наклонностями! Попробуйте представить в красках…

«Варфоломей-душегубец. Пятидесяти трёх лет от роду, людишек извёл немерено. Пьёт. Зело опасен (кусается!)». Ну и сам портрет – одутловатая морда лица, рыжие патлы, чёрная борода, злобные кабаньи глаза и кривые зубы в хищном оскале. Увидишь – вздрогнешь, а встретишь на улице – так прямо в обморок и энурез до гроба!

Сразу за ним «Митрофан-шельмец. Роду неведомого, росту двух саженей, поперёк себя в плечах шире, убивец и соврёт недорого возьмёт»… Лысый кадр в раме, густющие брови, зенки налиты кровью, а изо рта сбегает зеленоватая струйка слюны. Хотели бы лично увидеться? Я – нет…

А тут ещё и «Алёшка-сластолюбец. Возрасту неопределённого от восемнадцати до сороковнику будет. Любить любит. Что баба, что мужик – ему без разницы. Ядами не брезгует. В речах сладок, чуток грассирует»… Описывать портрет не буду – типичная смесь молодого Ди Каприо с Борманом, розовые щёчки и вялотекущая шизофрения в глазах. Про остальных даже говорить не хочется, вышеописанные ещё самые безобидно выглядящие. Правда-правда!

То есть, согласитесь, выставка в целом впечатляла. Если у нас после этого вернисажа треть города не хватит кондратий, то я не лейтенант милиции, а полевая мышь в русском сарафане.

– Мить, снимай всё это.

– А? Чего? Вы мне, что ль, Никита Иванович? – всколыхнулся он, словно пробудившись. – Сию минуточку! В баньке завсегда дрова нужны, а произведения искусства, говорят, горят дюже жарко.

– Вы уж простите, что опять не угодил, – со вздохом подал голос вконец убитый художник. – Ежели надо, так я переделать могу…

– Не надо! – твёрдо заявил я, и… одна очень-очень-очень хорошая мысль тихо заглянула ко мне под фуражку. – А вот… к примеру, размножить их вы можете?

– С готового портрету повторить? Чего ж легче, а…

– А зачем – это наша служебная тайна, – вовремя прервал я богомаза. – Митя, собери всё, и дуйте оба в мастерскую к Новичкову – до завтрашнего утра мне надо примерно сотню таких красавцев!

Мой напарник ничего не понял, но послушно приступил к исполнению. А я с улыбкой до самых ушей вернулся в терем. Шамаханы на подходе, уж чем там намерен их отражать надёжа-государь, неизвестно, но одно оружие психически-массового поражения мы им предоставим…

Встретил меня гражданин Филимон Груздев, добросовестно подметающий наш двор большущей метлой. А это, интересно, куда отнести – к везению или к невезению? Да чтоб думный дьяк наводил порядок на территории милиции, словно схлопотавший пятнадцать суток за мелкое хулиганство?! Точно, к невезению. Он ещё это нам потом не раз припомнит…

жутко противным, но полным вдохновения голосом распевал бывший скандалист, став на тернистый путь исправления. Вещица показалась мне знакомой, наверняка свистнул у запорожцев, наезжавших к нам зимою, помните?

Я вежливо козырнул ему, пожелав трудовых успехов, и взбежал на крыльцо, уворачиваясь от клубов поднятой пыли. В сенях столкнулся нос к носу с Олёной. Добрых пять минут (целых пять!) мы просто целовались, забыв обо всём на свете.