Жениться и обезвредить - Белянин Андрей Олегович - Страница 22

Я решил сдержать слово и, поманив за собой кота, увлёк его в сени, где на ухо и пересказал всю информацию. Вася сначала очень внимательно слушал, потом, зримо приобалдев, посмотрел на меня округлившимися глазами и без оглядки дунул в горницу. Вернулся буквально через минуту, притащив на хвосте недовольного Назима с большущим кухонным ножом. Я так понял, что придётся всё повторять по второму разу. Отбарабанил быстро, как на экзаменах, потом, косо взглянув на подрагивающий в руках домового тесак, осторожно спросил:

– Ну и как вы считаете, могу ли я лично рассказать такое нашей Яге?

– Нэ можешь! – Назим зыркнул на меня, как сельский учитель на журнал «Плейбой». – И Васка тоже нэ может! Нэкто нэ может, и я нэ могу! Всэ молчать будэм… Кто нэ так – зарэжу!

– А-а, что ж, вполне разумное и взвешенное решение, – переглянувшись с котом, признал я.

Азербайджанский домовой вытер вспотевший лоб грязным фартуком и ушёл к себе под печь. Васька задержался ненадолго, вяло шлёпнул меня лапкой по щеке, зачем-то подмигнул, после чего вышел во двор, вальяжно покачивая бёдрами и призывно задрав роскошный хвост! Скотина эдакая… Всё бабке расскажу, мысленно поклялся я, потому что в столь дурацком положении не был давно. Ага, аж со вчерашнего вечера…

– Ну-кось, выйдем, Никитушка. – Из своей спаленки решительно выдвинулась Баба-яга. – Чего ж энто мы вечера ждать будем, есть у меня мыслишка одна, и сейчас провернуть не грех. Чай, не великое волшебство, управимся.

Мы вышли во двор, предупредили еремеевцев, чтоб не лезли под ноги, и скрылись на пустыре за баней. Я сразу понял, зачем мы сюда пришли. В наше первое дело моя домохозяйка успешно произвела вызов птиц, зверей и всякого прочего насекомо-пресмыкающегося рептилиеобразного зверья. Тогда ещё одна престарелая гадюка (наверняка знавшая Ноя лично!) подсказала нам бесценную информацию о тайне перстня с хризопразом. Видимо, и сейчас Яга намеревалась повторить нечто подобное…

– Зверя лесного звать не будем, чего зря народ дивить, не цирк приехал, – деловито бормотала она себе под нос, разминая хрустящие в суставах пальцы. – Змеям да лягушкам болотным тоже, поди, несподручно будет по улицам скакать. Думаю, мы и птицами поднебесными распрекрасно обойдёмся. Ежели повезёт, я те в сей же миг имя злодейское назову!

– А если не повезёт?

– В энтом и смысл, сокол ты наш, – задумчиво протянула неутомимая бабка и, подняв руки к облакам, певуче зачастила: – Ой вы, птицы поднебесные, перелётные, домашние да водоплавающие, ночные, дневные, из гнёзд, из дупел поднимайтеся! С веток, полей, речек, озёр да болот срывайтеся! Кто крылом, кто бегом, кто вприпрыжечку, – станьте передо мной как лист перед травой!

Сколько помнится, заклинание ничуть не изменилось, да и чего там, собственно, менять. Минуты не прошло, как воздух над нашими головами загудел от прилёта массированных птичьих стай. Я уставился вверх, придерживая фуражку на затылке, – японский городовой, сколько ж их там?! Над нами кружились голуби, парили орлы и коршуны, плавно летали лебеди, крыльями мельтешили дикие утки, горланили вороны и галки, а нахальные воробьи, те вообще едва не садились на голову. Ну и ну, натуральный птичий рынок, попугаев только не хватает…

Сейчас они с шумом усядутся на заборе и Яга спросит их: «А не слышали ли вы про…» Про кого, кстати? Я повернулся к бабке, дабы уточнить формулировку, и… То, что произошло потом, мне до сих пор неудобно вспоминать даже перед зеркалом. Вместо того чтобы усесться на заборе и выслушать нашу эксперт-криминалистку, вся огромная разнопёрая птичья стая одновременно обстреляла нас помётом и нагло скрылась в небесах. Мы стояли как два помеченных собаками столбика. Оба в птичьем дерьме с ног до головы, разноцветные, дурнопахнущие и так авангардно раскрашенные, что и сам Савва Новичков удушился бы от зависти! Я осторожно поднял взгляд на Ягу. Бабка замедленным движением сняла каплю помёта с кончика носа и тихо попросила:

– Вот тока слово одно скажи, Никитушка… Я за себя не отвечаю!

Мне оставалось только кивнуть.

Но если бабуля думала, что одного моего молчания достаточно, то, увы, она ошиблась. Причём глубоко…

– Ох ты ж, мать честная! – восхищённо раздалось за нашими спинами. – Тока бы успеть хоть кому исповедаться, а там уж и помирать не страшно. Та-а-кое своими глазами видел…

– Митька! – не оборачиваясь, опознали мы.

– А не пойти ль мне, добру молодцу, широким шагом в баню? – задумчиво произнёс он, исчезая ровно за миг до того, как бабкина ярость развернула её на сто восемьдесят градусов.

– Сей момент водичка горячая для мытья подготовлена будет! Вам оно сейчас ой как надо-о!.. – проорал он, захлопывая за собой дверь. Хорошо ещё догадался запереться изнутри – моя тихая домохозяйка ломилась туда с кулаками и матюгами, так что мне едва удалось её оттащить. Хотя, по существу дела, я должен был бы сначала сказать ей спасибо, ведь экспертиза-то прошла удачно…

Отматерившись, бабка ушла в дом приводить себя в порядок, а мне соответственно выдала направление на помывку. Бледный Митенька охотно (после долгих уговоров и угроз) впустил меня в баньку, восемь раз заставив поклясться всем на свете, что Бабуленька-ягуленька за спиной моей не прячется и сироту, к стенке прижатого, не обидит… Вся моя форма была сложена в лохань для отдельной стирки, а мне пришлось в очередной раз сдаться на милость своего младшего сотрудника. Парить Митя умел как никто! И тело и мозги…

– Так вот, Никита Иванович, идём, значит, мы сегодня вдоль базару. Ну, сами знаете, время послеобеденное, народец торговые лавочки понемногу сворачивает, тока самые упёртые всё ещё покупателей кличут. Бабуленька наша, чтоб её в аду черти за три версты обходили, такой список чего надо накатала – на три телеги грузи, не уместится!..

– Мить, – тихо попросил я, пока он отвлёкся на намыливание огромной мочалки, которую он сам едва удерживал двумя руками, – ты этим орудием пытки меня насмерть замыть решил? Не усердствуй так уж… Как моя Олёна и царица, всё ещё покупки в дом таскают?

– Не-э, это вряд ли… Небось на базаре ещё. Кто ж их так быстро отпустит…

– В каком смысле? – напрягся я.

– В каком смысле «быстро» или «отпустит»? – уходя от ответа, вывернулся он и крепко пришлёпнул меня горячей мочалкой к мокрой лавке.

– Митя, ты что, один в отделение вернулся? А девушки где?!

– Ну… – на миг призадумался он. – Одна из них уж точно не девушка, а у другой свадьба скоро… может быть… Ох, да что ж это я, будет у ней свадьба – небось Господь-то милостив!

– Где… Олёна?! Уволю, мерзавца… – пыхтел я, пытаясь выбраться на волю, но могучая мочалка накрыла меня как одеяло, почти с головой. А наш старательный умник с абсолютно невозмутимой рожей честно объяснял сложившуюся обстановку:

– А я-то чего? Это государыня-матушка, храни её Николай-угодник, всё устроила… Ходила, смотрела, спрашивала, она ж обычно в палатах царских сидит, ей простой базар, поди, в диковинку. Вот она, кормилица, возьми да и спроси: «А как есть милиция следить за порядок и закон на такой шумной месте?» Я и объяснил – дескать, товар проверяем на недовес, недомер, недосол, недоградус креплёности. Ну она опять спрашивает: а можно ли и ей попробовать? Конечно, говорю! Ить кто я такой, чтоб самой царице запрещать?! Ну… вот они и того… этого… увлеклись!

– М-м-м… – сквозь зубы простонал я, скорбно постукивая лбом об лавку.

– Мама дорогая, – перевёл меня Митя. – Я тока это и успел сказать, когда ей купцы руки крутить начали. Она ить, немчура австрийская, в суконной лавке натуральный погром устроила, а уж стеклярусу индийского набила-а… Небось Горох за год не расплатится!

Суду всё ясно. Расплачиваться будем мы. Этот (мягких выражений нет, кончились)… этот гад настропалил законопослушную государыню на проверку базарных лавок и внаглую смылся, якобы к нам за подмогой. А увидев, что мы тут с бабушкой и без того по уши в птичьем дерме, просто-напросто забыл про брошенную царицу. Для торговцев она, кстати, царица, только когда на троне, а на базаре – все равны! И это мой напарник, преданный делу сыска человек, герой, с которым столько пережито…