Баллада об ушедших на задание - Акимов Игорь Алексеевич - Страница 22

Он ничуть не нервничал и не сомневался в благополучном исходе начатого им торга. Правда, вначале он совершил небольшую оплошность, взяв несколько оскорбительный тон, но это было легко поправимо; вторые пятьдесят тысяч были достаточной компенсацией за причиненный им моральный ущерб и в прошлом и в будущем.

– Мне очень жаль, – сказал наконец капитан Сад.

– Перестаньте шантажировать! – рассердился граф. – Мое слово твердо: больше не набавлю ни гроша.

– Если вы верите в бога, можете помолиться, – сказал капитан Сад. – Несколько минут ваши.

– Но это же неприлично! – боднулся граф и вскочил легко, словно в его желтых крагах были спрятаны пружины. Впрочем, он тут же инстинктивно обернулся. Ствол автомата был в двух метрах от его груди. Володька Харитончук – весь плотный, округлый какой-то, упругий, как бильярдный шар – было в нем что-то такое, – даже чуть согнул колени и присел, чтоб удобней было стрелять. Одно неверное движение – разрубит десятком пуль пополам.

Граф медленно опустился на валежник.

– Может быть, вы не знаете, так я готов объяснить, как это делается в цивилизованном обществе, – сказал он. – Любой шантаж имеет свою крайнюю цену. Ваш – тоже. Я презираю деньги, но с какой стати…

– Ладно, граф, – перебил его капитан Сад, – если я правильно понял, вы неверующий?

– Продолжаете комедию?

– Очень жаль, но мы не имеем возможности заниматься вами дальше. Как ваше мнение, Алексей Иннокентьевич?

Малахов подмигнул Саду и громко сказал:

– Харитончук, отведи его подальше, тут слева есть овражек, – сказал капитан Сад. – Только гляди в оба. Парень он шустрый.

– Слушаюсь.

Капитан поднялся, обошел корневище и костер и присел на корточки возле Бори Трифонова. Тот уже сбросил и гимнастерку, и майку, и все-таки его очевидно спортивный торс блестел от пота.

– Ну как?

– Будет жить, сказал хирург.

Харитончук отступил в сторону, повел стволом ППШ.

– Ком! Божья коровка. Только сначала хенде хох!

Граф не двигался.

– А ведь я могу разозлиться, – сказал он наконец. – И тогда даже из этих ста тысяч…

– Не нужны нам ваши деньги, Райнер! – с досадой сказал Алексей Иннокентьевич, неожиданно для себя назвав его по имени. – Хоть перед смертью перестаньте их считать. Или и это тоже не может вас унизить?

Граф вдруг словно прозрел. Он сидел ошеломленный, и сквозь спесь, которая таяла, словно тонкий ледок, все явственней проступало его истинное лицо, так старательно им хоронимое. Просто лицо взрослого немецкого мальчишки. Он не бессмертен… Он сейчас умрет… И ни деньги, ни титул его не могут спасти, Это было открытие, каких он еще не делал в своей жизни. Свет перевернулся!

Несколько секунд черты его еле заметно ломались, выдавая внутреннюю борьбу, и в какое-то мгновение Малахову даже показалось, что вот сейчас он не выдержит и расплачется. Но он выдержал, и, когда заговорил, голос его лишь однажды дрогнул – большего он себе не позволил.

– Господа, позвольте спросить: за что?

– Вы не внушаете нам доверия, молодой человек, – сказал Алексей Иннокентьевич. – Если бы вас взяла в плен фронтовая часть, вас бы отправили в тыл и возились бы там достаточно долго, чтобы установить истину. Не исключено, Райнер, что вас просто-напросто отпустили бы… Но мы не имеем права рисковать попусту. Да и не желаем.

– Вы ничем не рискуете, господа! Порукой этому моя честь!

– Оставьте это! О какой чести может быть разговор, если ваша родина истекает кровью, а вы, королевский отпрыск, здоровый парень, бродите по лесам, высматриваете места для охоты… Какой вздор! Во-первых, для этого существуют специалисты – егеря. Во-вторых, лгать вы так и не научились, и фантазия у вас бедная, вот и сочинили впопыхах, как у нас называют, «дешевую» версию. Три вопроса, и от нее ничего не останется. Ну, допустим, вы случайно потеряли своих людей и машину, но кто вас надоумил при этом тащить с собою изрядный запас еды? Если вы собирались вернуться к машине, зачем вам нести с собою гамак? Наконец, Райнер, вы назвали оленей – и тотчас же вспомнили, что сейчас у них еще не кончилась линька и рога никудышные; назвали кабанов – боже! да ведь и эти жируют на осенних желудях; и тогда вы называете верную дичь – птица! Вот это почти в сезон! Только зачем было приплетать неведомое загадочное озеро? Ведь у вашего приятеля в штабе есть такие подробные карты – там каждая лужа указана…

– Тут вы правы, – сказал граф. – Признаю.

– И не только тут! Объясните такое обстоятельство. Ну вы знатны, вы богаты, Райнер, предположим. Но ведь при всем этом во время тотальной мобилизации вам не открутиться от службы, если не на фронте, так хотя бы в тыловых частях, например с СД. Наконец, вас схватили поблизости от места, где, по нашим данным, располагается крупный разведцентр. Да, ваши личные бумаги, граф, безукоризненны, но где гарантия, что они рисуют полную картину? Кто поручится, что в этом прелестном замке нет сейфа или хотя бы письменного стола, в котором лежит ваше служебное удостоверение?

– Какой позор! – прошептал граф. – Неужели вы и в самом деле так думаете?!

– Согласитесь, что все сходится.

– Я – шпион… О господи, только этого не доставало!

– Вам больше нечего сообщить? – Капитан Сад вернулся на место и сделал Харитончуку знак рукой.

– Обождите! Я вел себя резковато. Возможно, вызывающе. Возможно, оскорбил вас. Если дело только в этом, я готов принести извинения.

Капитан Сад улыбнулся.

– Очень мило, граф, – сказал Алексей Иннокентьевич. – Но недостаточно.

– Хорошо. Я обещаю рассказать все, ответить на любые вопросы, но не сейчас. Давайте условимся так: вы отпускаете меня, а я сообщаю вам расположение разведшколы. Вы ее ищете, не так ли? Но дайте мне сутки, чтобы я успел выполнить то, ради чего сюда приехал, поскольку в этом сейчас вся моя жизнь, – и ровно через двадцать четыре часа я отдаю себя в ваши руки.

– Прекрасно сказано. В лучших рыцарских традициях.

– Вы смеетесь надо мной.

– Нисколько. Но меня изумляет ваш темперамент. Если не ошибаюсь, нордическая…

– Я из Лотарингии, – перебил граф Алексея Иннокентьевича. – Это французская Германия, да, на карте! Но здесь, – он ткнул пальцем в свою грудь, – мы и не французы и не германцы. Мы – лотарингцы!

– Тем более мы надеемся услышать от вас правду.

– Но я не могу рассказать ее вам!

Капитан Сад посмотрел на часы.

– Даю три минуты, это в последний раз.

Граф с тоской поглядел вокруг. Черный лес не оставлял надежды. И усталые лица русских – тоже.

– Спрашивайте.

– Где вы служите?

– Летчик. Но это в прошлом. С этим покончено навсегда.

– Вы хотите сказать, что дезертировали?

– Фактически – да. Я уже давно искал повода, чтобы выйти из этой безумной игры. В апреле удалось. Меня сбили под Чистерна-ди-Рома. Проклятые янки! Мне ни разу не пришлось сразиться с ними один на один – всегда налетали кучей, сразу со всех сторон. Другое дело англичане. Я имел поединки с ними над Тобруком и Эль-Аламейном. Это были джентльменские схватки, уверяю вас, хотя «харрикейн» почти непригоден для такого боя.

– Выходит, вы ветеран африканской кампании?

– Я попал к Роммелю прямо из училища. Там была честная война. Мы и понятия не имели, что творится на материке. Мы бы победили и англичан и пустыню, но нас предали в Риме, а потом фортуна отвернулась от фельдмаршала.

– Ну да. А потом на ваших глазах были потеряны Африка, Сицилия, Южная Италия… Выходит, все дело в военных неудачах?

– Нет! Я стал иначе думать. У меня переменились убеждения.

– Ах, даже так!.. Представляю, чего это стоит: отказаться от веры, от идола, которому поклонялся много лет.

– Вы иронизируете надо мной, – устало сказал Райнер. – Возможно, вы правы. И я заслуживаю только иронии… Тем более, что все произошло иначе – в одну ночь. В одну минуту! И совсем без боли, без мук… Правда, я никогда не был нацистом. – Он помолчал. – Это случилось в октябре прошлого года. Как раз мы оставили Неаполь. Я перегнал свою машину на новый аэродром, под Субиано, это километрах в двадцати восточнее Альбанских гор. Одно название, что аэродром: посадка на него была опаснее воздушного боя, – и получил недельный отпуск: надо было выполнить кучу формальностей в связи с наследством.