Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 15

А еще потому, что наша суровая хозяйка строго-настрого велела мне скрасить твое одиночество.

– Ты все время выполняешь только приказы? И никогда-никогда не хотел сделать что-то сам? Что-то свое собственное?

– Исполнять чужую волю всегда безопаснее: не несешь ответственности за сделанное или несделанное. И не чувствуешь угрызений совести… Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю.

Жмурится. Сжимает веки упрямо, сильно и совершенно бессмысленно. Потому что в следующее мгновение снова открывает глаза, виноватые и расстроенные:

– Я не могла иначе.

– Знаю.

– Почему ты не остановил меня?

– А разве нужно было?

– Но тогда бы…

Все верно. Если бы я схватил тебя за руку и вернул на место, получил бы пощечину и истерику на весь ресторан, зато фройляйн Нейман не лежала бы сегодня на мостовой под деловым центром. Скорее всего не лежала бы. Конечно, остается возможность умышленного убийства, инсценированного под суицид, но… В таком раскладе я сомневаюсь еще больше, чем в выводах относительно того прожорливого парня.

– Женщина осталась бы жива? Да. Возможно.

– Так почему же…

Ты и правда не понимаешь? Или притворяешься? А-а-а, ты просто не хочешь! Все кусочки головоломки у тебя есть, правила, по которым нужно сложить картинку, тоже известны, но ты знаешь, что, как только последний цветной кусочек картона займет свое место, отступать будет некуда. И все же, зачем пятиться назад, когда можно шагнуть вперед?

– Потому что каждый из нас вправе сам выбирать свою дорогу.

– Но это… жестоко.

– Это жизнь.

Мы не можем знать, чем отзовутся наши слова в чужих душах. Не можем, пойми. Собрать информацию, прописать методики и алгоритмы, построить модель, замкнуть цепь… И попасть впросак, потому что не учел насморка или вспышки гнева по поводу плаща, испачканного брызгами из лужи. Казалось бы, мелочи, но они могут перевернуть все с ног на голову, и человек поступит не так, как поступал во всех предыдущих похожих ситуациях, а совсем иначе. Добро бы, ровно наоборот, но в реальности вектор действия может направиться куда угодно.

«Но ведь можно… узнать мысли… Мы же делаем это!..»

О да! И много тебе помогали полученные из чужих голов знания? К сожалению, связь между мыслями и поступками настолько призрачна, что ее нет смысла учитывать. Лишь в половине случаев, прочитав намерения человека, можно быть уверенным в его действиях в следующий момент. Но только в следующий! Дай небольшую передышку, отвлеки внимание, позволь расслабиться или заставь напрячься, снова загляни в книгу чужого сознания и… Ужаснись от увиденного. Все будет не так, как прежде. И вовсе не так, как тебе думалось.

– Ты пробовал, да?

– Ради интереса. Несколько раз. Новизна ощущений и все такое.

– Это помогло тебе… стать черствым?

Ага, а еще – покрыться хрустящей корочкой. Что в том плохого? Я лично люблю сухарики. Особенно с пивом.

– А если серьезно?

– Я понял, что от меня почти ничего не зависит.

– Неправда! Если бы ты не позволил мне сказать те слова…

– Рано или поздно фройляйн Нейман услышала бы их. Может быть, не в сопровождении столь сильных эмоций, но поверь, сухое изложение фактов способно причинить не меньшую боль, чем напряжение чувств.

– Но можно было смягчить…

– И солгать? Любое искажение правды – это ложь. Даже комплимент, сделанный неискренне, из простой вежливости, является преступлением, потому что вводит в заблуждение, заставляя обманываться. Да, чаще всего никаких серьезных последствий не возникает, но и ты сама прекрасно знаешь, сколько вокруг примеров трагедий, произошедших из-за того, что маленьких девочек все детство называют принцессами, а маленьким мальчикам запрещают плакать, потому что слезы унижают мужчину.

Молчание.

Не хочешь спорить? Уже хорошо. Тебе сейчас важнее спрятаться за стеной чужих «умных» мыслей, чем думать самой. Пройдет время, придет спокойствие, вот тогда и вернешься к отложенным задачам.

– Ей было больно. Ей все еще было больно.

Знаю. Ты читаешь эмоции лучше меня, но даже я почувствовал…

Стоп. Экран телевизора донес до тебя ту же информацию, что и до меня? Уфф…

– Позвольте поздравить вас, фройляйн Цилинска.

– Поздравить? С чем?

– С началом долгого пути. В ближайшее время тебе нужно будет посетить Коллегию.

Затравленный взгляд из бахромы.

– Зачем?

– Внести свое имя в списки и получить удостоверение.

– Но…

– Думаю, ты вполне успешно сдашь экзамен на сьюпа.

Еще более глубокое молчание, заполнившее сознание Евы целиком.

– Не бойся. Все получится.

– А если… Если я не хочу?

Эх, девочка, девочка… Твое желание уже не имеет ни малейшего значения. Так решила природа, возражения и протесты не принимаются. Вот в чем не смогу тебе помочь, так это в осознании, потому что в свое время выбирал сам. Хотел и сделал, не думая о последствиях, а потом винить оказалось некого, жаловаться некому, и мало-помалу все утряслось, улеглось и устаканилось. А стаканов было много, как сейчас помню.

– И ничего нельзя сделать?

– Можно.

Светло-голубые глаза заинтересованно моргнули.

– Пойдешь к доброму дяде врачу, который выпишет тебе десятка два лекарств. Будешь принимать их без перерыва всю оставшуюся жизнь… Легкая заторможенность, вечная сонливость, зато никаких лишних ощущений. Счастье и покой.

– Откуда ты знаешь?

Хм. Оттуда же. Пробовал. Вернее, заставили попробовать, чтобы убедиться, доступна ли мне после всех изменений нормальная жизнь. Оказалось, вполне доступна. Только для меня она больше не была «нормальной».

Оказалось, что любое, даже незначительное подавление приобретенных способностей вызывает не только психологический, но и физический дискомфорт со всеми прелестями типа скачков давления, болей в сердце, мышечных судорог, спазмов головного мозга и прочая. То есть помимо специальных лекарств мне нужно было бы возить за собой тележку таблеток и микстур, которые обычно прописывают людям преклонного возраста. Правда, врачи туманно намекали: «Все еще может наладиться естественным путем», но не уточняли, как скоро и с какими усилиями. В конце концов, даже мама высказалась в том смысле, что пусть все остается, как получилось, лишь бы мальчик не страдал. Высказалась и сбежала, что называется, от греха подальше.

– Давай договоримся: сначала по возможности исследуешь открывающиеся перспективы, а потом решишь, стоит ли их реализовывать.

Ева вздохнула, откинула плед и села на кровати:

– Тебе бы подошло быть коммивояжером, уговаривающим обывателей приобрести то, что им не нужно. Или вербовщиком на призывном пункте.

– Почему?

– Умеешь убеждать.

– Вовсе нет.

– Вовсе да! – уверенно заявила девушка. – Мелкий интриган… Хотя по твоей комплекции скорее крупный.

– Я всего лишь не хочу, чтобы ты отказывалась от изысканного блюда, не попробовав ни кусочка.

– Почему же тогда ничего не сказал о важности и нужности? О долге перед обществом? Об ответственности избранных и…

– Прочей ерунде?

– Угу.

– Потому что ты никому и ничего не должна. Разве только самой себе.

Подрагивающие пальцы потянулись за пледом, сграбастали бахромчатый край, потащили вверх.

– Мерзнешь?

– Немного.

Я позволил креслу отдохнуть от моего присутствия и помог Еве укутаться.

– Пройдет.

– Если ты это говоришь, значит, так и будет.

Слово «ты» оказалось выделено, намеренно или непроизвольно, но весьма и весьма заметно.

– Не считай меня истиной в последней инстанции.

– Почему бы и нет? – Она улыбнулась впервые за все время разговора. – У меня есть для этого серьезное основание.

О, что-то новенькое.

– Какое?

– Ты всегда говоришь то, что думаешь.

Разве этого достаточно для непоколебимого доверия? Нет, не так. Для слепой веры. Нужно срочно что-то предпринять. Или хотя бы отшутиться.

– Привычка.