Враг у порога - Гаррисон Гарри - Страница 19

– Зачем?

– Затем, что эти войска прибыли из многих уголков Британской империи. Из Китая и Индии. А североамериканцы по-прежнему воюют с англичанами, хоть сами и не желают этого. Они полагают, что, как только дорога будет достроена, войска британцев вторгнутся в Соединенные Штаты.

– Теперь все совершенно прояснилось, – в голосе Диаса внезапно не осталось ни единой теплой нотки. – Ваши американцы хотят загребать жар моими руками. Но я патриот, а не наемник.

– По-моему, было бы вернее сказать, что враг моего врага – мой друг. Эти британские войска вдобавок союзники французов. Их надлежит изгнать с мексиканской земли. И в подтверждение своих слов я привез вам еще кое-что. – Вынув из-за борта сюртука конверт, О’Хиггинс передал его собеседнику. – Адресовано лично вам. От Бенито Хуареса.

Взяв конверт обеими руками, Диас задумчиво воззрился на него. Хуарес – президент Мексики. Человек и страна, во имя которых Диас сражался столько долгих лет. Вскрыл конверт и приступил к чтению – неторопливо и основательно. А дочитав, поднял глаза на О’Хиггинса.

– Ведомо ли вам, о чем тут речь?

– Нет. Я знаю лишь одно: мне было велено отдать его вам только после беседы об оружии и англичанах.

– Он сообщает, что подписал с американцами договор. Что возвращается из Техаса со множеством винтовок и боеприпасов. И ведет американских солдат с пушками. Они соединятся с гверильеро на севере. Атакуют Монтеррей, а затем двинутся на Мехико. Захватчиков погонят обратно за море. И просит, чтобы я и гверильеро на юге сражались, дабы помешать англичанам построить эту дорогу. Пишет, что таким путем я послужу Мексике лучше всего.

– Вы согласны?

Диас колебался, вертя письмо в руках так и эдак. Потом выразительно развел руками – и улыбнулся.

– Что ж, почему бы и нет? Как ни крути, они тоже захватчики. Да и враг моего врага, как вы говорите. Так что я сделаю все, что полагается делать для доброго друга, – сражаться. Но первым делом встает вопрос об оружии. Как он будет разрешен?

Вытащив из кармана многократно свернутую карту, О’Хиггинс разложил ее на коленях и указал на побережье Мексиканского залива.

– Американский пароход берет на борт винтовки и амуницию вот здесь, в Новом Орлеане. Через неделю он прибудет сюда, к этой рыбачьей деревушке Салтабарранка. Чтобы встретить его, мы должны прибыть туда.

Поглядев на карту, Диас нахмурился.

– Эти места мне не знакомы. А чтобы добраться туда, мы должны пересечь главный тракт, ведущий в Веракрус. А выставлять себя на обозрение на открытой равнине крайне опасно. Мы горцы, в горах мы можем атаковать врага и постоять за себя. Если же французы обнаружат нас на открытой местности, нас попросту перебьют.

– Человек, пришедший со мной – Мигель, – прекрасно знает дорогу. Он проводит вас туда. Вам потребуется раздобыть как можно больше вьючных животных. Мигель и остальные будут постоянно следить за французами. Он говорит, что сейчас поблизости нет крупных скоплений французских войск. Мы сможем добраться до берега ночью совершенно незаметно. Как только оружие будет у вас, вы сможете дать отпор любым мелким подразделениям противника, какие встретятся нам на обратном пути. Это вполне осуществимо.

– Да, пожалуй, этот план может удаться. Мы получим оружие и пустим его в ход против англичан. Но не ради вас или ваших друзей-гринго. Мы сражаемся за Хуареса и Мексику – да еще за тот день, когда наша страна будет свободна от иноземных захватчиков.

– Я тоже бьюсь за этот день, – откликнулся О’Хиггинс. – И мы победим.

Вероломный Альбион

Бригадир Сомервилл дожидался на пристани, придерживая шляпу, чтобы ее не унесло ветром. Крепкий норд сек его лицо брызгами прибоя и дождем; май в Портсмуте больше напоминал декабрь. Стоящий на рейде флот рисовался во мгле лишь неясными силуэтами. Пелена дождя почти застилала от взора темные корпуса с нок-реями. Мачт не было лишь на одном корабле, над палубой возвышалась только одинокая дымовая труба.

– «Отважный», сэр, – сказал сопровождавший его военный моряк. – Брат «Смелого», который прибудет завтра. Как я понимаю, его импровизированный круиз оказался весьма успешным. Возникли мелкие проблемы с течами в районе орудийных портов, но с ними быстро разобрались.

– Уродина, а? Мне как-то не хватает мачт.

– А мне – нет, – с грубоватой прямотой заявил моряк. – У меня были друзья на «Воителе», затонувшем со всем экипажем. И мы уж позаботимся, чтобы такое больше не повторилось. «Отважный» не уступит, а то и даст фору судам янки. Мы кое-чему научились с тех пор, как «Монитор» с «Виргинией» бились, пока не разошлись ни с чем. Я был свидетелем этого сражения. Мой корабль тогда стоял близ Хэмптон-Роудс как раз с этой целью. С той поры будто целый век пролетел. То была первая битва между стальными кораблями. В тот день искусство морского боя преобразилось – необратимо и навсегда. Я моряк чуть не с пеленок и люблю жизнь под парусом. Но вдобавок я еще и реалист. Нам нужен боевой флот, флот современный. А сие означает, что парусу пришел конец. Военный корабль должен стать боевой машиной, с более мощными орудиями и куда более крепкой броней. Вот в том-то и беда «Воителя». Он был ни то, ни се, ни посередке – не парусник и не пароход, а всего помаленьку. Эти новые военные корабли построены по тому же принципу, но с серьезными усовершенствованиями. Теперь, когда парус и мачты приказали долго жить, а вместе с ними и такелаж, и парусные рундуки, стало больше места для угольных бункеров. А это значит, что мы можем оставаться в море гораздо дольше. Но куда важнее тот факт, что теперь мы можем сократить экипаж вдвое.

– Боюсь, я не улавливаю связи.

– Все достаточно просто. Без парусов нам не нужны и бывалые матросы, которые должны карабкаться на мачты, чтобы ставить паруса. Добавьте сюда и тот прискорбный факт, что на борту «Воителя» паруса и якорь поднимали вручную, в силу каких-то архаичных соображений адмиралтейства. Теперь паровые лебедки делают эту работу быстрее и лучше.

Кроме того – хоть это и слабое утешение для погибших на борту «Воителя», – мы изменили конструкцию цитадели, бронированного корпуса, который должен был защитить батареи. Но не защитил. С той поры мы кое-чему научились. Снаряды янки пробивали вертикальный броневой лист насквозь. Теперь броня стала толще, да вдобавок конструкция «Виргинии» тоже нам кое-что подсказала. Как вы помните, ее броня была наклонена под углом сорок пять градусов, так что болванки попросту рикошетировали от нее. Так что теперь наша цитадель тоже имеет наклонные стенки. Кроме того, в отличие от «Воителя» мы обшили броней и нос, и корму. Это воистину лучшие боевые корабли на свете.

– Искренне надеюсь, что вы правы, капитан. Как и вы, я считаю, что мы, военные, должны изменить стиль мышления. Как говорится, приспосабливайся или погибай.

– В каком отношении?

– Ну, взять хотя бы стрелковое оружие. Во время последнего конфликта я наблюдал, как американцы расстреливают наши ряды в пух и прах снова и снова. Я уверен, что наши солдаты лучше всех на свете, уж по дисциплине-то наверняка. И все же мы проиграли сражение. Просто американцы стреляли из своих ружей, заряжающихся с казенной части, быстрее. Если… когда мы снова пойдем на войну, мы должны иметь оружие вроде того.

– Да, я слыхал о таком, – отозвался моряк, – но ставлю дисциплину куда выше. На судне без нее определенно нельзя. Только дисциплинированный и хорошо обученный орудийный расчет не дрогнет под огнем. Такие люди будут вести огонь, что бы вокруг ни творилось. Морские пехотинцы тоже. Я видел, как их обучают; я видел их в бою. Они – как машины. Заряди, прицелься, выстрели. Заряди, прицелься, выстрели. Если им дать эти хитроумные штуковины с зарядкой с казенника, они смогут палить, когда вздумается. Никакой дисциплины. Наверняка будут растрачивать боеприпасы попусту.

– Я согласен с вашим подходом к выучке орудийных расчетов. Дисциплина видна под огнем. Но, увы, никак не могу согласиться с вашим отношением к самовзводным винтовкам. Когда солдаты выходят против солдат, побеждают те, кто успеет обрушить на противника больше свинца. Уверяю вас, сэр, я видел такое собственными глазами.