Литургия красоты. Стихийные гимны - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 16

Не те же ль ужасы, и та же красота

Кидают любящих в безумные сплетенья,

И заставляют их кричать от наслажденья,

И замыкают им безмолвием уста

В порыве бешенства в себя принявши Вечность,

В блаженстве сладостном истомной слепоты,

Они вдруг чувствуют, как дышит Бесконечность,

И в их сокрытостях, сквозь ласковую млечность,

Молниеносные рождаются цветы.

Огнепоклонником Судьба мне быгь велела,

Мечте молитвенной ни в чем преграды нет.

Единым пламенем горят душа и тело,

Глядим в бездонность мы в узорностях предела,

На вечный праздник снов зовет безбрежный

                                        Свет.

2

Огонь в своем рожденьи мал,

Бесформен, скуден, хром,

Но ты взгляни, когда он, ал,

Красивым исполином встал,

Когда он стал Огнем!

Огонь обманчив, словно дух:—

Тот может встать как тень,

Но вдруг заполнит взор и слух,

И ночь изменит в день.

Вот, был в углу он, на полу,

Кривился, дымно-сер,

Но вдруг блестящей сделал мглу,

Удвоил свой размер

Размер меняя, опьянил

Все числа, в сон их слив,

И в блеске смеха, полон сил,

Внезапно стал красив.

Ты слышишь? слышишь? Он поет,

Он славит Красоту,

Вот — вот, до Неба достает,

И вьется налету!

3

Я закрываю глаза, и в мечтании

Вижу повсюду сияющий Свет,

Вижу Огонь я во всем Мироздании,

В травках, в росинках, в спиралях планет.

Вижу я Землю — сестрой меж планетами,

Землю опять ощущаю Землей,

Горы, долины, сады с их расцветами,

Ценные камни с подземною мглой.

    Медное небо, отяжелелое,

    Грозно нависло над знойной пустыней,

    В нем Электричество белое,

    С роскошью желтых изломанных линий,

    Желтых, и красных, лазурно-зеленых,

    В безднах эфирностей синих,

    Тучи как горы, там замки на склонах,

    Кони из пламени в вышних пустынях.

Снова я в Индии. Да, но не в той,

Где побывал соглядатаи ничтожный,—

В Индии древней, в отчизне святой,

Данной для всех, опьяненных мечтой,

В цельной, навек непреложной.

И меж светлоликих, меж дважды рожденных,

Открывши на миг в Запредельное дверь,

При свете огней, благовонно-зажженных,

Я слушаю Бурю теперь.

4

Рудра, красный вепрь Небес,

Ниспосылатель алых жгутов,

Отец стремительных Марутов,

В вихре огненных завес,

Гений Бури,

Враг Лазури,

Пробежал и вдруг исчез.

Где он почву Неба роет?

Образ пламенных чудес,

Вон, он там рычит и воет,

Между облачных зыбей

Тучи молнией своей

Беспокоит.

Рудра шлет блестящесть вод,

Льет их током плодородным,

Но, порвавши небосвод,

Вдруг пожар в домах зажжет,

Быть он добрым устает,

Хочет быть свободным.

Рудра-Сива, Смерть-Любовь,

Губит Жизнь, и любит вновь,

Равнодушен к звукам стона,

Вепря красного клыки

Ранят тело, рвут в куски,

Но в траве у склона,

Где убит был Адонис,

Лепестки цветов зажглись,

Дышит анемона.

Рудра-Сипа, Смерть-Любовь,

Смерть-Бессмертье, Пламя-Кровь,

Радуга над Морем,

Змеи молний, ток дождей,

Вечность зыбкая страстей,

Здесь мы Грому вторим!

5

Огонь приходит с высоты,

Из темных туч, достигших грани

Своей растущей темноты,

И порождающей черты

Молниеносных содроганий.

Огонь приходит с высоты,

И, если он в земле таится,

Он лавой вырваться стремится,

Из подземельной тесноты,

Когда ж с высот лучом струится,

Он в хоровод зовет цветы.

Вон лотос, любимец стихии тройной,

На свет и на воздух, над зыбкой волной,

Поднялся, покинувши ил,

Он Рай обещает нам с вечной Весной,

И с блеском победных Светил.

Вот пышная роза, Персидский цветок,

Душистая греза Ирана,

Пред розой исполнен влюбленных я строк,

Волнует уста лепестков ветерок,

И сердце от радости пьяно.

    Вон чампак, цветущий в столетие раз,

    Но грезу лелеющий век,

    Он тоже оттуда примета для нас,

    Куда убегают, в волненьи светясь,

    Все воды нам ведомых рек.

  Но что это? Дрогнув, меняются чары,

  Как будто бы смех Соблазнителя-Мары,

  Сорвавшись к долинам с вершин,

  Мне шепчет, что жадны, как звери, растенья,

  И сдавленность воплей я слышу сквозь пенье,

  И если мечте драгоценны каменья,

  Кровавы гвоздики и страшен рубин.

Мне страшен угар ароматов и блесков

                                  расцвета,

Все смешалось во мне,

Я горю как в Огне,

Душное Лето,

Цветочный кошмар овладел распаленной

                                    мечтой,

Синие пляшут огни, пляшет Огонь золотой,

Страшною стала мне даже трава,

Вижу, как в мареве, стебли немые,

Пляшут и мысли кругом и слова.

Мысли — мои? Или, может, чужие?

Закатное Небо. Костры отдаленные.

Гвоздики, и маки, в своих сновиденьях

                                бессонные.

Волчцы под Луной, привиденья они,

Обманные бродят огни

Пустырями унылыми.

Георгины тупые, с цветами застылыми,

Точно их создала не Природа живая,

А измыслил в безжизненный миг человек.

Одуванчиков стая седая

Миллионы раздавленных красных цветов,

Клокотанье кроваво-окрашенных рек.

Гнет Пустыни над выжженой ширью песков.

Кактусы, цепкие, хищные, сочные,

Странно-яркие, тяжкие, жаркие,

Не по-цветочному прочные,

Что-то паучье есть в кактусе злом,

Мысль он пугает, хоть манит он взгляд,

Этот ликующий цвет,

Смотришь — растенье, а может быть — нет,

Алою кровью напившийся гад?

И много, и много отвратностей разных,

Красивых цветов, и цветов безобразных,

Нахлынули, тянутся, в мыслях — прибой,

Рожденный самою Судьбой.

Болиголов, наркоз, с противным духом,—

Воронковидный венчик белены,

Затерто-желтый, с сетью синих жилок,—

С оттенком Буро-красным заразиха,

С покатой шлемовидною губой,—

Подобный пауку, офрис, с губою

Широкой, желто-бурою, и красной,—

Колючее создание, татарник,

Как бы в броне крылоподобных листьев,

Зубчатых, паутинисто-шерстистых,—

Дурман вонючий, мертвенный морозник,—

Цветы отравы, хищности и тьмы,—

Мыльнянка, с корневищем ядовитым,

Взлюбившая края дорог, опушки

Лесные и речные берега,

Места, что в самой сущности предельны,

Цветок любимый бабочек ночных,—

Вороний глаз, с приманкою из ягод

Отливно-цветных, синевато-черных,—

Пятнадцатилучистый сложный зонтик

Из ядовитых беленьких цветков,

Зовущихся — так памятно — цикутой,—

И липкие исчадия Земли,

Ужасные растенья-полузвери,—