Хозяйка Судьба - Мах Макс - Страница 29

5

Через месяц после победы при Герлицких бродах[20] (за пять лет до смерти императора Яра)

— Маршал Ругер! — объявил глашатай, и Карл вошел в Большой Приемный зал.

— Ругер, — многие не удержались от того, чтобы повернуть головы и повторить, хотя бы и шепотом, его имя. Холодный воздух, пропитанный гарью каминов и запахами пота и сгоревших свечей, вздрогнул и зашелестел над головами собравшихся.

Согласно протоколу, придворные стояли двумя шпалерами слева и справа от широкого красного, расшитого золотом ковра, простиравшегося до самых ступеней трона.

«Очень символично», — Карл сделал первый шаг, вступая на красную, как кровь, тропу, и неожиданно «споткнулся» о случайную, в сущности, мысль.

«Символично… Символ? Символ чего, ради всех добрых богов?»

— Ругер, — все лица в зале были обращены к нему, но сам Карл смотрел прямо перед собой, туда, где на возвышении, в золоченых креслах сидели Евгений Яр и Ребекка Яриста. Расстояние было еще велико, но Карл отчетливо видел их устремленные на него глаза: голубые — императора и золотые — императрицы. В глазах Евгения чудилась — и не без причины — холодная синь безжалостной оружейной стали, в глазах Ребекки — жаркая полуденная нега вечного лета. Мед, красное вино и нестерпимое сияние солнечных лучей.

— Ругер, — Карл сделал второй шаг и медленно пошел сквозь сгустившийся от напряжения воздух.

«Маршал Ругер… Забавно!»

Вероятно, он был единственным в этом зале, не считая, разумеется, тех, кто довольствовался местами в самых задних рядах, кто не носил никакого титула. Просто Карл Ругер. Ну, может быть, лорд Карл, но, прежде всего и всегда, только Карл Ругер. Даже звание маршала империи, хотя Яр и вручил ему золотую булаву уже пять лет назад, прозвучало в этом зале едва ли не впервые.

«Маршал Ругер… Маршал Меч… Каково!»

А ведь присутствующие прекрасно знали, что пожелай он того, император давно бы украсил его имя любыми — на его, Карла, выбор — титулами. Вот только самому Карлу это было совершенно безразлично. Это было не нужно, и этого было вполне достаточно.

— Ругер, — воздух ощутимо дрожал, пытаясь заставить дрожать от чужого возбуждения и его собственное тело. Однако не случилось. Карл просто шел вперед к ожидавшему его на троне императору, на губах которого появилась теперь и зажила своей собственной жизнью странная улыбка. И к императрице, разумеется, на лице которой жили сейчас только ее чудесные глаза, читать в которых не дано было никому, кроме, быть может, Карла. Но он этим правом не воспользовался ни разу, интуитивно опасаясь, увидеть в них такое, чего не желал знать.

«Почему?»

Как много всего может случиться в такое короткое время. О скольких разных вещах можно успеть подумать, пока идешь между замершими — не по протоколу, а от силы охвативших их разнообразных чувств — придворными.

Карл уже почти приблизился к трону, когда боковым зрением поймал изумленный взгляд знакомых серых глаз.

«Ты удивлен, парень? Ты думал, это так просто убить триумфатора? Ты ошибся!»

— Здравствуйте, Карл, — сказал он, останавливаясь и поворачиваясь лицом к герцогу Дорогану.

«История повторяется, не правда ли, тезка?»

Возможно, хотя и не так, или не совсем так, как в первый раз. Однако много лет назад они уже стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Была ночь, и герцог был всего лишь баронским сыном, и вместо красного ковра под ногами Карла бугрилась булыжная мостовая Горбатого моста.

«Долг…»

— Здравствуйте, Карл, — сказал он и понимающе улыбнулся. — А у меня для вас есть подарок.

— Подарок? — Карл Дороган не нашелся с ответом и легко упал в выкопанную им же самим ловчую яму. — Какой подарок?

— Ежик, — тихо ответил Карл. — Я принес вам ежика, ваша светлость.

Карл отцепил от пояса приличных размеров мешок из зеленой замши, на который, уж верно, успели обратить внимание все присутствовавшие, и не торопясь, стал его развязывать.

— Ежик? — Дороган, по видимому, никогда не бывал в Приморье, но кое-кто, если судить по прокатившемуся по залу шороху, знал, что это значит.

— Да, — улыбка исчезла с губ Карла, и он протянул герцогу Дорогану извлеченную из мешка квадратную дощечку, на которой лежал мертвый ёжик, пришпиленный к дереву тонким длинным стилетом с витой серебряной рукояткой.

— Это что-то значит? — голос герцога сорвался и он закашлялся.

— Непременно, — ответил Карл и повернулся к императору.

— Ваше величество, — сказал он, сделав еще один шаг, и опускаясь на левое колено. — Я…

… Дорога из Гайды в Цейр долгая и трудная — тем более поздней осенью — но Карл проделал ее чуть больше, чем за три недели. Он не жалел лошадей, и людей он тоже не щадил. А сам он, как, по-видимому, думали гвардейцы конвойной роты, был отлит из бронзы или высечен из гранита. Они ошибались, разумеется, и, если бы не воля, которая держала его, как контрфорсы обветшавшую крепостную стену, Карла уже мотало бы в седле от слабости. Он спешил в Цейр и сам удивлялся этому, пока усталость и недосыпание — а спал он не более четырех часов в сутки — не изгнали из головы все мысли, кроме одной: «Боги, как я хочу спать!»

Его упорное стремление в Цейр, весь этот заполошный бег по кое-где раскисшим от дождей, а кое-где уже припорошенным первым снегом дорогам, были иррациональны, потому что не определялись ровным счетом никакой необходимостью. И, однако, Карл спешил, что было каким-то образом связано с тем, что довелось ему испытать там, у Сухой пустоши, в ночь Нового Серебра, через четыре дня после битвы у Герлицких бродов. Справедливости ради, следует отметить, что даже эта невнятная мысль была, в конце концов, стерта неимоверной усталостью, которая овладела Карлом в пути. Но цель была уже определена, задача поставлена, и Карл рвался в Цейр так, как будто от этого зависели его жизнь и посмертная судьба, то есть так, как никогда никуда не спешил. Однако сутки назад, он все-таки сделал одну — первую и единственную — дневную остановку. Он задержался на три часа в Ливо, от которого до Цейра оставался всего лишь один дневной переход. Карл мог, разумеется, миновать, не останавливаясь, и этот чудный — едва ли не игрушечный — городок, примостившийся на Беличьем холме, слева от старого тракта. Мог и, вероятно, должен был так поступить, раз уж нетерпение сердца гнало его вперед, как безумца, стремящегося догнать ускользающий горизонт. Однако, по случаю, именно в Ливо жили два симпатичных ему лично человека, которых Карл не видел уже очень много времени. И он решил, что три часа это такая малость, которую он может себе позволить, тем более что ее вполне можно было затем компенсировать, украв время у ночи. Да и в любом случае, он просто изнемогал от усталости. Проделав столь изнурительный путь настолько быстро, что в это невозможно было даже поверить, Карл нуждался в отдыхе, пусть даже и кратковременном.

— У меня всего три часа, — сказал он прямо с порога, заставив онемевшие мускулы, растянуть губы в улыбке. Извещенные посланным вперед гвардейцем, Кумар и Зима уже сидели за столом в малом зале корчмы с простым и незатейливым названием «Жареное и вареное». — Но эти три часа я хочу провести с вами друзья, ведь ко мне, в Цейр, вас не дождешься, не так ли?

— Так, — с ухмылкой ответил Яков Кумар, вставая навстречу Карлу. Он был худ и сутул, седые длинные волосы обрамляли его узкое темное лицо.

— А что мне делать в том Цейре? — пожал широкими плечами Верен Зима и, демонстрируя озабоченность, почесал свою плешивую голову.

Оба они, и Яков, и Верен, были уже сильно не молоды, и оба — в свое время, разумеется — считались едва ли не лучшими живописцами Южного края. Однако времена, когда они яростно конкурировали, расписывая на заказ храмы и дворцы в разных концах империи или исполняя портреты знати в Цейре и Цуре, давно миновали. Скопив достаточно денег и обзаведясь многолюдными семействами, оба они осели в Ливо и тихо доживали свой век, окруженные преданными учениками и подмастерьями и, естественно, любовью и заботой своих домочадцев.