Находка - Тайц Яков Моисеевич - Страница 23

После мёртвого часа Таня снова пошла на курганы. Теперь она была чистенькая, умытая, причёсанная. В косах были белые шёлковые ленты, которые мама попросила у нянечки в санатории. А под мышкой Таня несла завёрнутую в газету плоскую коробку с папиным письмом.

Солнце уже не так пекло. Стало прохладней. Таня прошла по мостику, увидела старые, заросшие травой окопы и вдруг ясно представила себе, как в этих окопах стоят бойцы. Один из этих бойцов — папа.

Они смотрят вперёд, ждут. И вот оттуда, может быть из-за того бугра, выползают фашистские танки. Они ползут вперёд, на ходу стреляют из больших пушек по окопам. Рвутся снаряды, но бойцы не убегают, нет! Они смело стоят на месте. И папа тоже не убегает и тоже ждёт.

И вот, когда танки подходят совсем близко, раздаётся команда: «Огонь!», и бойцы чуть приподнимаются над окопами и изо всех сил швыряют гранаты, связки гранат на танки, под гусеницы. И вот взрывы, и громадные танки останавливаются, некоторые горят, дым стелется над речкой, над деревней Шумилове.

А папа достаёт свой солдатский портсигар и торопливо пишет на папиросных листочках: «Дорогие мои…». Он спешит — время не ждёт, вон ползут ещё танки, и снова гранаты, снова взрывы, и огонь, и бой…

И Тане кажется, что вот наконец-то она ясно-ясно вспомнила своего папу и видит его как живого.

…Когда она подошла к курганам, там всё уже было кончено.

Все — и московские и шумиловские — собрались под старой берёзой. Пришла даже сама председательница колхоза.

Алексей Кузьмич объяснил:

— Вот мы и закончили наши раскопки. Это курганы вятичей. Вятичи и кривичи — наши предки.

Алексей Кузьмич подробно рассказывает про вятичей. Все внимательно слушают.

Садится солнце, и на западе всё небо красное, словно там пожар.

Потом небо погасло, спустились сумерки и окутали синевой и старую берёзу, и разрытые курганы, и толпу, собравшуюся вокруг седой, древней земли. Только речка внизу блестит, и слышно, как там поют-заливаются лягушки.

Таня пробралась сквозь толпу к Лёше и дёрнула его за рукав:

— Лёша, а знаешь, что в коробке-то?

— В какой коробке? — шёпотом спросил Лёша.

— В той, что я откопала…

— Ладно, Танька, потом! Не мешай, пожалуйста!

Алексей Кузьмич рассказывал:

— В этих курганах, товарищи, видимо, были похоронены славянские воины. Возможно, что они защищали только что заложенный городок, под названием «Москва», от кочевников. Эти храбрые воины — наши предки…

Таня снова дёрнула Лёшу и сказала ему на ухо:

— В этой коробке оказалось письмо от папы.

Лёша перестал слушать Алексея Кузьмича.

Он обернулся к Тане. В сумерках только видно было, как блестят его глаза.

— Ты что, с ума сошла, Танька? — зашипел он.

— Нет, не сошла. И мама сказала, что от папы. Вот оно, здесь…

— Где? Давай скорей!

Лёша выбрался из толпы, отвёл Таню в сторонку, взял коробку, открыл её, достал папиросные листочки. Но было уже темно, ничего нельзя было разобрать.

Алексей Кузьмич кончил свои объяснения:

— Зотов! Стасик! Всё. Быстренько собирайте бригады. Пора домой.

Все побежали на речку умываться. Потом все во главе с Алексеем Кузьмичом разобрали заступы, вещевые мешки, фляжки и с весёлой отрядной песней зашагали к автобусной остановке.

Песню сочинил Женя Малов. Он сам и слова придумал и музыку. Он же и запевал:

В автобусе Лёша снова попробовал прочитать листочки, но и там был слишком слабый свет.

И только когда наконец добрались до дому, Лёша снял с плеча вещевой мешок, вынул ржавую коробку, достал папиросные листочки, разложил их на своей половине стола, зажёг настольную лампу и стал их читать.

Бабушка сказала:

— Это что за чтение? Спать надо!

Таня сказала:

— Бабушка, не мешай, пожалуйста. Это я там нашла, на кургане, где воины, где вятичи. Это, знаешь, бабушка, письмо от нашего папы.

Руки бабушки задрожали, она засуетилась:

— Что ты, Танюша, что ты! Батюшки, кто же тебе сказал? Болтает сама не знает что!

— Нет, и мама сказала!

Бабушка вынула из потёртого футляра очки, надела их, потом сняла, подошла к Лёше:

— Алексей, ну прочитай, что тут написано. Что она, Танька, болтает…

Таня тоже подошла к столу. Лёша стал читать:

— «Дорогие мои мать, жена, сын и дочка…» По морщинистому лицу бабушки медленно поползла слеза. Бабушка не вытирала её, слеза всё катилась от морщинки к морщинке.

— «Похоже, что больше не увидимся. Я смерти не боюсь. Если погибну, то ведь это за вас, за мою семью, за Москву, за Родину…»

За открытым окном звенели трамваи, гудели машины, раздавались весёлые голоса. А Лёша читал:

— «Верю, мои родные, мои хорошие, вернётся к вам счастье. Помните: оно куплено дорогой ценой. Помните это всегда. Берегите его». — Голос у Лёши задрожал. Он ниже опустил голову, помолчал, потом продолжал: — «Книжечка кончается. Ладно, больше мне её не курить. Вот опять ползут, окаянные! Крепко целую вас. Про…» Прощайте! — с трудом закончил Лёша и положил на стол последний листочек.

Все молчали. В комнате было тихо. И только за окном всё стоял неумолчный, ровный, бодрый гул — вечный гул Москвы.