Находка - Тайц Яков Моисеевич - Страница 14

Теперь надо немного рассказать про маму. Она разговаривала с Москвой из кабинета санаторного врача. Когда бабушка там, на Красной Пресне, положила трубку, мама здесь, в «Зелёном шуме», тоже положила трубку.

Неподалёку за столом сидел врач. Он спросил:

— Что случилось, Лидия Мироновна? Чем вы расстроены? Да вы сядьте!

— Нет-нет, доктор, — ответила мама, — надо идти…

— Куда идти?

— Сама ещё не знаю куда…

Врач с удивлением посмотрел на маму:

— Лидия Мироновна, что случилось?

— Случилось вот что: моя дочка ушла из дому.

— Как ушла? Куда?

— Не знаю, доктор. Ничего не знаю. Знаю только то, что мне сейчас бабушка сообщила. Сын уехал, а дочка пустилась за ним.

Доктор встал и чуть ли не насильно усадил маму на чёрный клеёнчатый диван:

— Минуточку, Лидия Мироновна… Давайте выясним: сколько вашей беглянке лет?

— В августе исполнится восемь.

Доктор постучал пальцами по холодному толстому стеклу, которое лежало на столе;

— Восемь лет — это, знаете, вполне самостоятельный возраст. Восемь лет — это, я сказал бы, уже гражданка. Теперь второе: известно ли, куда эта гражданка направилась?

— За братом, доктор.

— Да, но куда, собственно, он-то собрался?

Мама пожала плечами:

— Если только я верно поняла… слышимость неважная… в Шумилово, что ли.

— Куда? — Врач даже приподнялся со своего стула. — В Шумилово?

— Шумилово… или, может быть, Шути-лово…

— Позвольте! — вскочил доктор. — Шумилово — да ведь это тут, рядом! Туда наши больные на прогулку ходят! Впрочем, ведь вы у нас недавно, не знаете. Отлично! Мой вам совет: позавтракайте и не торопясь прогуляйтесь в Шумилово. И, ручаюсь, вы там свою беглянку найдёте. Восемь лет — это вполне зрелый возраст, да…

Мама поднялась:

— Прошу вас объяснить мне дорогу, и я пойду.

Доктор рассказал, как идти, потом отвернул полу белого халата, достал серебряные часы, посмотрел:

— Через пять минут завтрак. Всё же лучше вам сначала поесть.

— Нет, доктор, простите, но я сейчас пойду!

Доктор щёлкнул серебряной крышечкой:

— Да, материнское сердце… Прошу помнить, оно у вас нуждается в покое. Так что вы не спеша, не спеша… — Он спрятал часы в карман. — Интересно, что же всё-таки привлекло вашего сына именно в Шумилово?

— Он ведь пионер. Увлекается страшно археологией. Они всем отрядом поехали туда на какие-то раскопки.

— А, — сказал доктор, — пионеры, это да… это дотошный народ. Всё им надо знать, всё видеть… До всего докопаются. Ну-с, желаю успеха. Только помните, не спеша!

— Спасибо, доктор!

Мама вышла из кабинета и по лесной тропинке направилась в Шумилово.

Утро очень хорошее. В лесу звонкими голосами поют птицы. Ёлки протягивают маме пушистые ветки, похожие на трёхпалые лапки. Концы этих лапок украшены новыми, ярко-зелёными мягкими иголочками. Мама шагает быстро, гораздо быстро, чем ей полагается. Иногда она останавливается, отдыхает и опять принимается шагать.

Мама шла быстро. Ей хотелось поскорей увидеть Таню.

И вот лес кончился. Сразу стало светло. На лугу паслось стадо. Старик пастух в валенках с оранжевыми самодельными калошами лениво помахивал длинным кнутом. Вдали синела речка. На том берегу видна была деревня. Все дома новые. Некоторые ещё не совсем достроены.

— Это Шумилово? — спросила мама у пастуха.

Старик поднял голову:

— Ась?

— Это Шумилово, дедушка? — крикнула мама.

— Она самая. — Старик показал кнутом — Вон туда ступай, низом, на мосточек.

Через речку был перекинут узенький, в две доски, мостик. Мама перешла по новым, ещё не затоптанным доскам на ту сторону и поднялась на крутой берег. Наверху она остановилась и приложила руку к груди. Под рукой отчаянно билось сердце. Мама, тяжело дыша, стала оглядываться.

Справа тянулась деревня. Вдоль всего порядка лежали жёлтые стружки, смолистые щепки, брёвна. Слева белели берёзовые пеньки. Земля была во многих местах изрыта воронками от бомб, окопами, ходами сообщения. Всё это заросло травой. Вдали стояла одна уцелевшая старая берёза с печально опущенными ветвями.

Мама подошла поближе к берёзе. Под берёзой толпились ребята. Видно было, что одни из них приезжие, а другие здешние, шумиловские. Ребята о чём-то горячо спорили. Мама слышала выкрики:

— Не дадим копать!

— Ничего здесь нет!

— Вам кажется, что нет, а мы знаем, что есть!

— Мы тут цветы посадим!

— Подумаешь, цветы! Как будто вам места мало!

А в сторонке, на пеньке, спокойно сидел человек в серой помятой шляпе, курил трубку и, улыбаясь, поглядывал на спорщиков.

Мама подошла к нему. Он встал, снял шляпу:

— Вы кого-нибудь ищете?

— Я ищу Таню… Таню Зотову. И Алексея Зотова…

— Таню Зотову? Нет, такой не знаю. А Лёшу Зотова мы вам сейчас добудем.

Он зычным голосом позвал:

— Алёша!

Из-за берёзы тотчас же показался Лёша. Он приложил руку ко лбу и с минуту смотрел на маму, словно не узнавал её. Петом закричал: «Мама!» — и опрометью бросился к ней:

— Мама! Откуда? Почему ты здесь, мама? Вот это да! Вдруг — мама!.. Алексей Кузьмич, это моя мама!

— Очень рад! — Алексей Кузьмич поклонился. — Я преподаю историю в школе, где учится ваш сын. Один из моих лучших учеников, надо сказать.

Мама подала руку Алексею Кузьмичу. Ей приятно было слышать похвалу сыну. А ещё приятней, пожалуй, ей было просто видеть его. Всё-таки за три дня она немного соскучилась по нему. А какой у него воинственный вид: ковбойка на груди расстёгнута, на плече, как винтовка, — заступ, на боку — фляжка…

— Мама, — повторил Лёша, — почему ты здесь? Ведь ты в санатории? Ничего не понимаю!

— Лёша, — сказала мама, — об этом потом. А сейчас одно: Таня здесь?

— Таня? — переспросил Лёша. — Откуда же? Нету! А что? Мама, что случилось?

Мама снова приложила руку к груди и медленно опустилась на пенёк:

— Случилось то, что её дома нет!

— Как — нет? Где же она? Когда я уходил, она спала.

— Спала, — сказала мама, — а потом встала и пошла за тобой.

Лёша растерянно смотрел на маму. Он действительно ничего не понимал.