Предатель крови - Хенди Барб - Страница 20

Лисил вырвал руку и, повернувшись к Винн спиной, пошел прочь. Девушка смотрела, как он ровным неспешным шагом идет по деревенской улице. Смотрела и молчала — просто потому, что не знала, что еще сказать.

Приготовления к ужину шли полным ходом, и Малец, спасаясь от неизбежной суеты и суматохи, незаметно выскользнул из кузницы через черный ход. Винн, выходившая во двор, вернулась присматривать за работой своих добровольных помощниц, но Лисила с ней не было. Юная Хранительница была расстроена и грустна, и Малец мог только гадать, что произошло между ней и Лисилом, пока они были во дворе.

Он обогнул фургон, пробежал вдоль кузницы и лишь тогда увидел Лисила, который медленно брел по главной улице деревни. Малец мельком прикоснулся к разуму Лисила и не обнаружил ничего.

Малец не мог читать мысли — ему доступны были только воспоминания, образы, которые всплывают из глубин памяти, а вот их как раз в сознании Лисила и не было. Почти все разумные существа, сами того не сознавая, постоянно воскрешают в памяти обрывки тех или иных воспоминаний. Разум Лисила был лишен и этих смутных обрывков. Полуэльф надежно, даже слишком надежно отгородился от своей памяти.

Что хуже — подавлять воспоминания или захлебываться ими, загонять их вглубь сознания до тех пор, пока они, взбунтовавшись, не поглотят своего хозяина, или же погрузиться в них с головой и в конце концов потонуть в море боли? Лисил становился опасен для самого себя, и Малец не знал уже, как помочь одному из своих подопечных.

Шорох листьев, шуршание травы и похрустывание веток сплелись на ветру в неразборчивый пока лепет.

Малец поднял голову и, насторожив уши, поглядел на лес, который начинался сразу за деревней. Снова он ощутил знакомое присутствие. Стихийные духи, сородичи Мальца, призывали его, требуя, чтобы он вернулся к ним.

Малец сморщил нос.

Ему больше не о чем с ними говорить. Быть может, его и впрямь, как считают сородичи, свела с пути истинного смертная плоть. Как могло быть иначе, если он и живет, запертый в этой плоти, точно в клетке, ограниченный ею, лишенный того, что некогда было ему доступно в прежнем, стихийном облике? Или, может быть, живя во плоти, он обрел новое знание, недоступное его сородичам? Как бы то ни было, сейчас Мальцу некогда выслушивать их укоры и порицания.

И Малец, прежде чем его духа коснулось бестелесное дыхание стихийных существ, обратил все свои чувства к окружающему миру. Слух его наполнился шорохом ветра в листве, лапы ощутили твердость утоптанной земли, нос вдохнул запах дров, сгорающих в бывшем кузнечном горне. Все эти плотские мелочи заглушили бесплотный зов духов.

И незримое их присутствие, окружавшее Мальца, вначале ослабело, а затем и вовсе истаяло.

Малец снова поглядел на главную улицу. Лисила уже не было видно — вероятно, он свернул в проулок и пустился на поиски общинного колодца. Тревога о том, чем закончится возвращение Лисила в прошлое, пробудила в сознании Мальца его собственные воспоминания.

Он помнил, как родился во плоти.

Маджай-хи — старинная порода животных, которые водились в эльфийских лесах. Они были куда смышленей других зверей и обладали необыкновенно развитой интуицией; шерсть у них была длинная, серебристая с различными оттенками, глаза — голубые, прозрачные, как хрусталь. Они были чувствительны к жизни во всех ее проявлениях, восприимчивы к любым нарушениям жизненного равновесия, а потому мгновенно чуяли то, что было неестественно и по сути своей чуждо жизни, — то есть живых мертвецов. Правда, маджай-хи, подобные Мальцу, не появлялись так давно, что даже эльфы не могли припомнить, когда в последний раз встречали таких.

Этого не случалось с Забвенных Времен человеческой истории, со времен войны между всеми живыми существами мира и Врагом.

В последние дни противостояния некоторые стихийные духи решили защищать сотворенный ими мир, приняв телесный облик. Они желали сохранить свое присутствие в тайне. Чтобы существовать в мире во плоти, духи эти вошли в не рожденных еще детенышей различных животных. Среди избранных были и обычные лесные волки. Война наконец закончилась, и живые одержали победу, но мир лежал в руинах. Бывшие стихийные духи так и остались заключенными в смертной плоти. Порой они находили утешение в обществе друг друга.

Десятилетиями бродили они в окрестностях лесных поселений, постепенно перемещаясь на эльфийские земли. Очень редко, но бывало так, что небольшое сообщество бывших духов оседало на время по соседству с каким-нибудь эльфийским кланом. Как-то ночью самка на сносях, готовая вот-вот родить, забрела в эльфийское поселение, и эльфы приняли ее и позаботились о ней. Щенки ее не были, само собой, стихийными духами, но не походили они и на обычных волков. Первый помет появился на свет с серебристо-серой шерстью и прозрачными голубыми глазами.

От этих щенков и произошла порода, получившая название маджай-хи — старинное слово из языка эльфов, которое Винн упрощенно переводила как «собака-дух» или «собака стихийных духов». Родоначальники этой породы, духи в телесном облике, прожили невероятно долгую жизнь, но все же один за другим покинули мир, когда окончательно износилась их смертная плоть. Потомки их жили и множились в уединении эльфийских земель и привольно бродили по местным лесам, став, по сути, природными их хранителями. Хотя маджай-хи и нельзя было назвать обычными животными, но все их достоинства были лишь бесплотной тенью того, чем обладали их сверхъестественные предки.

С тех самых пор, с Забвенных Времен ни один стихийный дух ни разу не пожелал родиться в телесном облике. Ни один — кроме Мальца.

Одно мгновение — или же вечность — он был со своими сородичами, сам по себе и в то же время часть огромного целого. Миг спустя — первый опыт измерения времени в новом существовании — он стал мокрым новорожденным щенком, который, нетерпеливо распихивая своих собратьев, слепо тыкался в материнский живот в поисках пищи. Малец сам принял решение родиться в смертной плоти, ибо вновь стихийным духам понадобилось, чтобы среди смертных существ появился один из них.

В отличие от своих братьев и сестер, Малец с первой минуты своего существования целиком и полностью осознавал, кто он есть и что он такое. Первое чувство, которое он испытал, было одиночество, второе — страх одиночества. Хотя родившись во плоти, он стал одним из своего помета, он тем не менее был отделен от своих собратьев-щенков. И точно так же, заключенный в телесном облике, он был отделен от своих сородичей, стихийных духов.

Бесследно сгинуло касание к сути любого живого существа, прикосновение, благодаря которому он мгновенно и целиком познавал эту суть. Теперь у Мальца было только смертное тело. Исчезло также прежнее восприятие времени как единого целого, и теперь он существовал в прерывистой цепочке мгновений, проживая их одно за другим. Даже память о прежней жизни в едином сообществе духов поблекла и выцвела, ибо разум, помещенный в плоть, не в силах был охватить и постичь целиком всю сущность стихийного духа.

Вначале собственное крохотное тело казалось Мальцу неуклюжим и бестолковым. Много дней и ночей минуло прежде, чем он осознал, что такое «ходить» и как надо пользоваться своими конечностями. И начал бегать вовсю уже тогда, когда остальные щенки едва могли устоять на разъезжающихся лапах. Тогда он впервые сумел отрешиться от горестной тоски по всему, от чего так необдуманно отказался.

Он узнал, как приятно щекочет лапы трава и ерошит шерсть порыв ветерка; он познал упоительное тепло сосцов, наполненных материнским молоком, и постиг наслаждение едой и сном. В щенячьей возне он узнал, что такое сострадание, когда намеренно не пользовался своими преимуществами, дабы не побеждать слишком часто своих братьев и сестер.

Память — удивительное свойство живых существ, таких хрупких, таких ограниченных и недолговечных. Жизнь их совсем не похожа на осознание себя частицей грандиозного целого, единой сути стихийных духов — того, что Малец теперь лишь смутно помнил. Так же смутно, как с прошествием времени вспоминается далекое, очень далекое прошлое.