Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович - Страница 26

– Почему в холодильнике ничего нет? – напористо спросила Зозо.

– А ты туда что-нибудь положила? – резонно спросил Хаврон.

– А то нет! Я вчера покупала майонез!

– Рад за тебя! Тогда возьми ложку, и вперед! Уверен, что майонез еще там! – поощрил ее Хаврон.

Брать ложку Зозо не стала. Вместо этого она сказала:

– У тебя челка прилипла, как у Адольфа Гитлера. Не знаешь, где фотоаппарат?

Фотографироваться Эдя наотрез отказался. Босиком он прошлепал в ванную, предусмотрительно щелкнул задвижкой и крикнул через дверь:

– Теперь я понимаю, почему от тебя все мужья сбежали!

– Потому что сволочи! – отрезала Зозо.

– Так-то оно так. Но тут какая штука. Если человеку слишком часто попадаются на дороге сволочи, то одно из двух: либо он сам сволота порядочная, либо этих сволочей специально ищет, – насмешливо прокомментировали из ванной.

Зозо такое объяснение не устроило.

– Сам ты гад, Хаврон! – сказала она убежденно.

Брат ее не расслышал. В ванной уже шумела вода. Зозо пару раз мстительно толкнула дверь пяткой, жалея, что лишена возможности придушить Эдю прямо сейчас. Будет теперь плескаться, как морж, и плевать ему, что она страдает.

Внезапно Зозо ощутила себя вдрызг несчастной. Ей спешно требовался внятный повод для саможаления, и теперь он обнаружился. Брат! Вот кто во всем виноват! Заел ей жизнь, а сейчас еще противно фыркает в ванной от удовольствия, как большой пес, которому чешут пузо.

Часто бывает, что человек вначале принимает решение и совершает некое действие, а потом подгоняет под него отговорки и обоснования. К примеру, вначале два приятеля расплевываются, а затем внушают себе, что хотели сделать это давно и все время своей дружбы только и делали, что уступали друг другу. Или жена вначале бросает мужа, а потом спешно подшивает к своему поступку благовидные мотивы.

О том же, что проще попросить прощения и понять, что виноват во всем именно ты, а не кто-то другой, предпочитают не думать. Никто не любит быть виноватым. Не только на обиженных суккубы водку возят, но и на слишком правых и недооцененных. Недаром в Тартаре даже кафедра недавно открылась: правоты, недооцененности и непогрешимости.

Зозо вновь пнула дверь. Она вспомнила, как в детстве они с Эдей ссорились, он запирался, а она подсовывала ему под дверь бумажки, на которых писала: «Дурак! Идиот!» Он же писал на бумажках: «Я не читаю!» и просовывал обратно.

– Купи себе, наконец, квартиру и отвали от меня! – громко крикнула Зозо в щель.

Она думала, что Эдя не услышит, но тот как раз выключил воду.

– ЩАС! Только старушку-процентщицу зарублю!.. Денег дай! – сразу согласился брат.

– Возьми кредит!

Нырять в болото кредитного рабства Хаврон отказался.

– Понимаешь, сеструха! С любым имуществом связаны неприятности. Купи себе хоть собачью будку в тундре – и вместе с ней огребешь вагон ненужных проблем. Налог на землю, аренда собаки, биржевая стоимость придушенной курицы. Нет уж: предпочитаю быть неимущим. Меня больше устраивает ситуация, когда государству нечего с меня взять, кроме зубной щетки, – сказал он, увиливая.

– Ничтожество! Дрянь! Иждивенец! – крикнула Зозо в дующую сквозняком щель.

– Остынь!

Дверь быстро приоткрылась, и ее окатило струйкой тепленькой водички. Зозо яростно рванулась в атаку и, вырвав скользкий душ из рук брата, дернула. Что-то натянулось, лопнуло, и лейка внезапно осталась у нее в руках. Дверь захлопнулась.

– И это взрослая женщина, мать взрослого сына! Шланг оторвала! Ай-ай! – запричитал Хаврон.

– Неудачник!

– А ты Красная цапочка! Как начала в детстве цапать, так все цапает, цапает! Чего сегодня дома сидишь? Очередной стареющий Карлсон выпрыгнул в окошко с зонтиком?

– Попрошайка! Крышка от унитаза! Пустое место! – беспомощно всхлипнула Зозо, потрясая душем.

Ей казалось, что ничего обиднее для мужчины просто не существует. Но, увы, Эдя не был мужчиной. Он был братом и имел непрошибаемый, поистине братский иммунитет.

– Слушай, давно хотел спросить. Алкоголиков, наркоманов, истериков, душевнобольных среди твоих близких родственников не было? – миролюбиво поинтересовался он в щелочку.

– СРЕДИ СВОИХ ПОИЩИ!

Зозо еще раз пнула дверь, отшибла ноготь на правой ноге и, прихрамывая, отправилась на кухню дуться. Увы, долго дуться у нее не получилось. Четверть часа спустя в дверь просунулось белое вафельное полотенце, нанизанное на гимнастическую палку, а затем, помахивая флагом, вошел и сам Хаврон в сиреневом халате.

– Чего тебе надо? Голову вон мне всю облил. Шланг теперь новый покупать, – плаксиво сказала Зозо.

Она была в той финальной стадии раздражения, когда ярость постепенно переходит в слезы. Убивать уже никого не хочется, зато хочется уткнуться лицом в подушку и сотрясаться.

Эдя где-то порылся и молча сунул ей плоский и холодный шницель с перцем. Шницель был завернут в лист, озаглавленный: «График дезинфекции холодильников». Хаврон недаром столько лет работал официантом. Работа научила его, что женщина злится в основном, когда голодна. Накорми ее – и она едва вспомнит, что заставляло ее пять минут назад шипеть и подскакивать.

Зозо всхлипнула и вцепилась в шницель зубами. Она себе казалась самой нелепой взрослой женщиной в мире. Как-то неправильно все. Вроде бы люди должны чему-то учиться и как-то меняться, на деле же получается, что никаких глобальных изменений не происходит. Где раньше спотыкался, там и теперь спотыкаешься. Разве что падаешь больнее. Где ребенок не ушибется, там старушка шею сломит. Видимо, мудрость лишь в том, чтобы все, что происходит, все неудачи, слезы и неприятности, воспринимать как обязательную часть пути и воспринимать все с благодарностью. Упав же, очиститься от грязи и идти дальше.

Где-то зазвонил телефон. Звук был глухой, едва различимый. Эдя прислушался. Зозо перестала рвать зубами шницель.

– Куда ты дела трубку? – спросил Хаврон у сестры.

– Почему я?

– Потому что я всегда кладу ее на базу!

– Очень за тебя рада!

Хаврон пожал плечами и отправился на поиски. Трубку он, разумеется, нашел не на базе, а в ванной, в корзине с бельем. Все время, пока продолжались поиски, она продолжала трезвонить. Жуя мясо, Зозо слышала, как Эдя прочувствованно произнес:

– Аллоу! Резиденция Хавронов-Буслаевых! Кого из белых господ я могу позвать?

Что Эде ответили, Зозо, разумеется, не услышала, но, видно, что-то ответили.

– Где Меф? – крикнул брат, высовывая голову в коридор.

– В поход уплыл.

Все другие слова из ванной долетали уже смазанными, и когда две минуты спустя Эдя появился на кухне, Зозо спросила его:

– Ну и кто это был?

Эдя озадаченно потер лоб выключенной трубкой:

– А шут его знает. Я не врубился. Какой-то псих просил Мефодия.

– Почему псих? – встревожилась Зозо.

– А кто еще? Он то хихикал, то плакал, то сюсюкал. А когда узнал, что Меф ушел в поход, завизжал, будто ему отрезали палец на ноге. Странноватые знакомые у твоего сына. Он ничего такого не нюхает, нет?

– Кто нюхает? Меф? – оскорбилась Зозо.

– А почему бы и нет? Весь день где-то пропадает. Дерганый. Чуть что – орет. Вечно у него секреты, все прячет, по мобилке поговорить на лестницу выскакивает… Я в его годы мирно качал железо, носил с собой самодельные нунчаки и не интересовался ничем, кроме массовых драк и девушек. И психи мне писклявые не звонили – это стопудово! – категорично сказал Эдя.

– Он же отжимается каждое утро. И в университет почти поступил! Может, даже возьмут! – с надеждой возразила Зозо.

– Кого? Сыночка твоего? Умных много, все в юристы лезут, а асфальт долбить некому. Шел бы лучше в кулинарку! А что отжимается – так я его соплей перешибу! Мужская мощь – это не рельеф, а объем живого мяса! – презрительно отозвался Эдя.

Катить бочки на Мефодия он начал в тот самый день, когда вместе с отцом Мефа (тогда еще наличествующим) пришел забирать его из роддома. Тогда уже Эдя заявил, что у Мефа идиотское одеяло, торчащие уши и глуповатый взгляд. После этого Эдя потыкал Мефа пальцем в щеку и заявил, что лучше было бы купить морскую свинку.