Молот и крест - Гаррисон Гарри - Страница 4

– Мы не можем иметь с ним дело, – с наступившей тишине сказал Годвин. – Надо отвезти его к королю Элле.

Послышался другой голос – голос смуглого молодого человека, расспрашивавшего управляющего: – Король Элла? – переспросил он. – Я думал, Осберт король Нортумбрии.

Годвин с усталой вежливостью повернулся к Вульфгару.

– Не знаю, как вы учите своих людей на севере, – заметил он. – Но если бы он был моим и сказал что-нибудь подобное, я бы вырвал ему язык. Конечно, если он не твой родственник.

Костяшки пальцев Вульфгара побелели на рукояти меча.

В темной конюшне никто не может его увидеть. Смуглый юноша прижался лицом к седлу и обвис. Спина его как в огне, шерстяная рубашка намокла от крови, каждое ее прикосновение вызывает новую боль. Так сильно его еще не избивали, а били его много раз, и веревкой, и кожаным ремнем, били над корытом для корма скота в том месте, которое он называет домом.

Он знал, что причина – в замечании о родственнике. И надеялся, что не кричал, незнакомцы не слышали его крика. Но к концу наказания ему трудно было судить. Он с трудом вспоминал, как выбрался на дневной свет. Потом долго ехал по нагорью, стараясь держаться прямо. А что будет теперь, в Эофорвиче? Некогда этот знаменитый город, дом давно ушедших таинственных римлян и их легионов, возбуждал его лихорадочное воображение больше, чем песни менестрелей. И вот он здесь и хочет только одного – сбежать.

Когда он освободится от вины своего отца? И от ненависти отчима?

Шеф выпрямился и начал расстегивать подпругу, стаскивать тяжелую кожу. Он знал, что скоро Вульфгар официально объявит его рабом, наденет ему на шею железный ошейник, не обращая внимания на слабые протесты матери, и продаст на рынке в Тетфорде или Линкольне. И получит хорошую цену. С детства Шеф много времени проводил в деревенской кузнице, у огня, прячась от обид и порок. Он начал помогать кузнецу, раздувал меха, держал клещи, сам бил по раскаленному железу. Сам делал инструменты. Даже меч.

Но когда он станет рабом, меч у него отнимут. Может, нужно бежать немедленно. Рабам иногда удается уйти. Но чаще нет.

Он стащил седло и оглядел незнакомую конюшню в поисках места для него. Раскрылась дверь, показался свет, это свеча. И с нею знакомый холодный презрительный голос Альфгара.

– Ты еще не кончил? Брось. Я пришлю конюха. Отца позвали на совет к королю. У него за столом должен стоять слуга и подливать эль. Для меня это унизительно. Иди. Тан-дворецкий короля хочет дать тебе указания.

Шеф вышел во двор большого королевского деревянного дворца, недавно построенного в пределах старых каменных стен римлян; на дворе сумеречный весенний вечер; Шеф с трудом держался прямо. Но в нем поднялось какое-то горячее возбуждение. Совет? Большой совет? Будут решать судьбу пленника, могучего воина. Будет о чем рассказать Годиве, ни один всезнайка в Эмнете такого не расскажет.

– И держи рот на замке, – послышался за ним голос из конюшни. – Или тебе вырвут язык. И помни: теперь король Нортумбрии Элла. А ты не родственник моего отца.

2

– Мы считаем, что это Рагнар Лотброк, – сказал, обращаясь к совету, король Элла. – Но откуда нам это известно?

Он посмотрел на длинный стол, за которым сидело больше десяти человек; все на низких стульях, только сам король в высоком резном кресле. Большинство одето как сам король или Вульфгар, сидевший слева от Эллы: в яркие плащи, наброшенные на плечи, чтобы уберечься от сквозняков, дующих изо всех углов и закрытых ставен; от этих сквозняков качались огни факелов, концы которых окунули в смолу; у всех на запястьях и шеях золото и серебро; сверкают пряжки плащей и поясов. Это военная аристократия Нортумбрии, владельцы земель на юге и востоке королевства, люди, посадившие Эллу на престол и изгнавшие его соперника Осберта. Они неуклюже сидели на своих стульях, как люди, привыкшие больше к седлу.

В ногах стола, словно сознательно обособляясь, видны еще четверо. Трое в черных сутанах монахов ордена святого Бенедикта, четвертый в пурпуре и белизне епископа. Сидели они легко, склонившись к столу, держа наготове восковые таблички и стилосы, готовые записать сказанное или незаметно обменяться записками друг с другом.

Один из сидевших готов был ответить на вопрос короля – Гутред, капитан телохранителей.

– Мы не нашли никого, кто бы узнал его, – признал Гутред. – Все, кто хоть раз встречался в битве с Рагнаром, мертвы, кроме присоединившегося к нам храброго тана короля Эдмунда, – вежливо добавил он. – У нас нет доказательств, что это Рагнар Лотброк.

– Но я думаю, это он. Во-первых, он не говорит. Я считал, что умею заставлять людей говорить. Любой обычный пират заговорил бы. Но это явно себя простым пиратом не считает.

– Во-вторых, все соответствует. Что делали здесь корабли? Они возвращались с юга, их отнесло от берега, и они много дней не видели ни солнца, ни звезд. Иначе капитаны – а управляющий Бридлингтона говорит, что они хорошие моряки, – не оказались бы в таком положении. Корабли грузовые. А какой груз перевозят на юг? Рабов. На юге не нужны ни шерсть, ни меха, ни эль. Это работорговцы, возвращавшиеся из плавания на юг. Торговец рабами, ставящий себя высоко, – это соответствует Рагнару. Но, конечно, это тоже не доказательство.

Устав от своего красноречия, Гутред сделал большой глоток эля.

– Но еще одно дает мне уверенность. Что мы знаем о Рагнаре? – Он осмотрелся. – Он ублюдок.

– Осквернитель церквей, – согласился архиепископ Вульфхир со своего конца стола. – Похититель монахинь. Вор христовых невест. И он ответит за все свои грехи.

– Конечно, – подтвердил Гутред. – Но вот что я о нем слышал. Только о нем, а не об остальных разрушителях церквей и похитителях монахинь. Он очень интересуется новым. Похож на меня. Любит заставлять людей говорить. По-своему. Я слышал, он поступает так. – В голосе капитана звучала профессиональная заинтересованность. – Если он кого-то захватывает, то первым делом – без всяких разговоров и споров – вырывает глаз. Потом, по-прежнему без разговоров, тянется к второму глазу. Если человек вспомнит что-то интересное, пока Рагнар готовится, что ж, он говорит. Не успеет – тем хуже для него. Рагнар так губит много людей, но люди недорого стоят. Говорят, он считает, что это сберегает ему много времени и сил.

– И наш пленник сказал тебе, что он тоже так считает? – спросил один из черных священников снисходительным голосом. – У вас был дружеский разговор на профессиональные темы?

– Нет. – Гутред снова отхлебнул эля. – Но я посмотрел на его ногти. Все коротко обрезаны. Кроме ногтя на правом большом пальце. Этот в дюйм длиной. И твердый, как сталь. Вот он. – И Гутред бросил на стол окровавленный ноготь.

– Значит это Рагнар, – сказал в наступившей тишине король Элла. – Что же нам с ним делать?

Воины в замешательстве переглядывались.

– Ты считаешь, что обезглавливание для него слишком хорошо? – спросил Гутред. – Может, повесить его?

– Или еще что-нибудь похуже? – добавил один из вельмож. – Как с бежавшим рабом? Может, монахи... что там за история со святым... святым.. Тем самым, с рашпером или... – Воображение ему изменило, он смолк.

– У меня другая идея, – сказал Элла. – Мы можем отпустить его.

Все ошеломленно смотрели на короля. Король наклонился вперед со своего высокого кресла, его острое подвижное лицо и проницательный взгляд по очереди обращались к каждому за столом.

– Подумайте. Почему я король? Я король, потому что Осберт... – запретное имя вызвало дрожь у слушателей; вздрогнул и слуга с исполосованной спиной, стоявший за стулом Ульфгара, – потому что Осберт не сумел защитить королевство от набегов викингов. Он делал то, что мы всегда делали. Говорил всем, что нужно следить и самостоятельно организовывать оборону. И вот экипажи десяти кораблей обрушиваются на город и делают, что хотят, а жители соседних городов натягивают одеяла на голову и благодарят Бога, что это произошло не с ними. А я что сделал? Вы знаете, что я сделал. Отозвал всех, кроме наблюдателей, организовал отряды всадников, расположил в жизненно важных пунктах конные резервы рекрутов. И теперь, если они нападут на нас, у нас есть возможность добраться до них быстрее, чем они слишком углубятся, преподать им урок. Новые идеи.