Молот и крест - Гаррисон Гарри - Страница 27

И за ним наблюдает кое-кто еще, не одна из могучих фигур. А крошечная, как муравей в этом полутемном, заполненном дымом зале, как мышь, выглядывающая из-под стенной панели. Это Торвин! Нет, не Торвин, человек меньше ростом, стройнее, с длинным лицом с резким выражением, подчеркнутым редеющими волосами, уходящими назад со лба. Но одет он как Торвин, весь в белом, вокруг шеи ягоды рябины. И выражение похожее, задумчивое, крайне заинтересованное, но есть в нем осторожность и опасения. Маленький человек пытается заговорить с ним.

– Кто ты, мальчик? Ты пришел из царства людей, на время оказался во владениях Волунда? Как ты попал сюда, как нашел Путь?

Шеф качает головой, делая вид, что просто стряхивает искры с волос. Он опускает колесо в ведро с водой и начинает готовить новую работу. Три быстрых удара, поворот, еще три удара, и что-то сверкающее отправляется в ведро с водой, а на наковальне немедленно появляется новое. Шеф не знает, что он делает, но эта работа наполняет его возбуждением и огромной нетерпеливой радостью, как у человека, которого освобождают из заключения, но он не хочет, чтобы тюремщик видел его радость.

Шеф замечает, что одна из гигантских фигур приближается к нему – самая высокая, та, что с копьем. Человек-мышь тоже видит это и ныряет в тень, теперь он едва заметен.

Палец, подобный стволу ясеня, поднимает подбородок Шефа. Один глаз смотрит на него с лица, похожего на лезвие топора: прямой нос, выступающий подбородок, острая седая борода, широкие-широкие скулы. По сравнению с этим лицом лицо Айвара кажется понятным, постижимым, легким, на том лице только человеческие страсти: зависть, ненависть, жестокость. А это совсем другое: стоит только прикоснуться к мыслям за этой маской, и – Шеф знает – любой человек сойдет с ума.

Но гигант не кажется враждебным, скорее он задумчив и рассудителен.

– Тебе предстоит долгая дорога, человечек, – говорит он. – Но ты начал ее хорошо. Молись, чтобы я не призвал тебя слишком скоро на встречу.

– Зачем тебе звать меня, Великий? – спрашивает Шеф, удивленный собственной безрассудной смелостью.

Лицо улыбается, как огромный ледник.

– Не спрашивай, – говорит гигант. – Мудрые не подсматривают, как девушка, которая ищет возлюбленного. Даже сейчас он, серый свирепый волк, смотрит в двери Асгарда.

Палец опускается, огромная рука проносится над горном, и наковальней, и инструментами, над скамьями и ведрами, над всей кузницей, смахивает их, как человек смахивает шелуху орехов с одеяла. Шеф чувствует, как взлетает в воздух, вертится, передник с него спадает, и последнее, что он видит: маленький человек из своего укрытия смотрит на него, запоминает.

Он мгновенно вернулся на траву под открытое небо Англии, на лесную поляну. Но солнце передвинулось, теперь он в тени, ему холодно и страшно.

Где Годива? Она ускользнула от него на мгновение, а потом...

Шеф вскочил, совершенно проснувшись, осмотрелся в поисках врага. Шум в кустах, звуки борьбы, возглас женщины, которой рукой зажали рот.

Шеф бросился на этот звук, и тут из укрытия за стволом дерева поднялись люди, схватили его, словно сжали руки судьбы. И повели к гадгедлару Мюртачу, у которого на лице свежий шрам и выражение сдержанной ярости.

– Ты почти ушел от нас, парень, – сказал ирландец. – Тебе нужно было бежать, не останавливаясь, не пытаться взять женщину Айвара. Но горячий член не знает удержу. Скоро он остынет.

Шеф пытался вырваться, броситься в кусты, к Годиве, его держали за плечи. Схватили ли ее тоже? Как их отыскали? Может, они оставили след?

Сквозь возгласы гадгедларов послышался смех. Шеф узнал его, он дрался, пытался вырваться, вовлек в борьбу всех викингов. Это смех англичанина. Его сводного брата. Альфгара.

10

Когда Мюртач вместе с остальными гадгедларами втащил его за ограду лагеря, Шеф был близок к беспамятству. Прежде всего он был совершенно истощен. К тому же испытал шок от вторичного пленения. Викинги по дороге назад обращались с ним грубо, связали руки, пинали, гнали по лесу, все время настороженно ожидая возможной стычки с другими англичанами. Потом, когда они вышли на луг и увидели товарищей, которые ловили уцелевших лошадей, в грубом торжестве снова и снова сбивали пленника с ног. Они очень испугались. У них всего один трофей для Айвара, и они опасались последствий. Смутно, сквозь усталость и ужас, Шеф понимал, что они склонны отыграться на нем за свои страхи и унижения. Но прежде чем он смог об этом подумать, его втолкнули в загон и избили до потери сознания.

Он хотел только одного – не приходить в себя. Его бросили за ограду в середине утра. Большую часть длинного теплого дня поздней осени он пролежал без сознания. Когда наконец он открыл залитые кровью глаза, все тело его болело, онемело, но он больше не устал и не чувствовал головокружения. Но промерз до костей, рот пересох от жажды, он ослабел от голода – и испытывал смертельный страх. Вечером он начал осматриваться в поисках возможности для освобождения или бегства. Ничего не увидел. Железные кольца на ногах привязаны к прочным колышкам. Руки связаны впереди. Он мог бы со временем вывернуть эти колышки или прогрызть кожаную веревку на руках, но малейшее движение вызывало рычание и пинок ближайшего стражника. Шеф понял, что пленников почти не осталось. В суматохе ночного нападения почти все рабы, захваченные во время кампании, разбежались и исчезли, унеся с собой прибыль викингов. Только несколько вторично пойманных и связанных, как он сам, пленников виднелись в загоне.

Их слова не принесли утешения Шефу. Это были немногие уцелевшие воины Эдмунда, которые сражались до последнего мгновения в попытке уничтожить Рагнарсонов и лишить армию викингов руководства. Все ранены, многие тяжело. Они ожидали смерти и в ожидании негромко разговаривали. В основном сожалели, что не удалось в первые минуты после прорыва одолеть врагов. Но они говорили, что нельзя было и думать, что им удастся прорваться к самому сердцу Великой Армии без сопротивления. Они хорошо справились: сожгли корабли, перебили экипажи.

– Мы заслужили великую славу, – сказал один. – Стояли, как орлы, на телах убитых. И не будем жалеть о своей смерти.

– Хотел бы я, чтобы не захватили короля, – сказал в наступившей тишине один из товарищей воина, говоря с трудом: у него было пробито легкое. Все серьезно закивали, и глаза их устремились к углу загона.

Шеф вздрогнул. Ему не хотелось смотреть в лицо поверженному королю Эдмунду. Он вспомнил, как король подошел к нему, разговаривал с ним – с нищим, с троллом, с рабом, с ребенком, не помнящим отца, – и вот король просил его отойти в сторону. Если бы он послушался, англичане могли бы победить в ту ночь. И ему не пришлось бы предстать перед гневом Айвара. Шеф помнил, что говорили викинги о том, как с ним поступит Айвар. Вспомнил парня-проводника, который показывал ему эти самые загоны и рассказывал, как Айвар обходится с теми, кто встает у него на пути. А он, Шеф, отобрал у Айвара женщину. Взял ее, чувственно, физически овладел, превратил девушку в женщину. Что с ней случилось? Ее не привели с ним назад. Кто-то увел ее. Но он не мог по-настоящему тревожиться о ней. Слишком близка собственная судьба. И больше страха смерти, больше стыда предательства – ужас перед Айваром. И снова и снова на протяжении ночи Шеф думал: если бы только я мог сейчас умереть от холода. Он не хотел дожить до утра.

На следующее утро топот ног привел его в себя после ночного оцепенения. Шеф сел, прежде всего ощутив сухой распухший язык во рту. Вокруг стражники разрезали веревки, вытаскивали тела: некоторым повезло, и желание Шефа для них ночью исполнилось. Перед ним на корточках сидел человек, маленькая худая фигура, в грязной, в пятнах крови рубашке, человек с очень усталым лицом. Это Хунд. Он держал кувшин с водой. Несколько минут Шеф ни о чем другом не мог думать, а Хунд осторожно, со многими мучительными паузами давал ему по глотку за раз. Только когда он ощутил благословенную наполненность водой по горло и мог позволить себе роскошь прополоскать рот и сплюнуть воду на землю, Шеф понял, что Хунд что-то говорит ему.