Крик Новорождённых - Баркли Джеймс - Страница 74

— Ты имеешь в виду военный контроль, — проговорил Васселис. — Пол, не делай этого! Они — ранимые дети. Им нужна защита, которую дает им Вестфаллен. Не отнимай у них этого!

— А как, по-твоему, какой выбор ты мне оставил? — вопросил Джеред, гневно сверкнув глазами. — Я не могу вернуться к Адвокату и доложить, что все чисто. Сам подумай! Они не только оружие, они — буря, которая встряхнет весь Конкорд, до основания. Люди будут их бояться. Бог свидетель: я сам испугался, когда увидел, что они способны делать. А ведь уже сейчас есть пятилетние дети и младенцы, которые могут оказаться следующими в цепочке. Как мы можем не взять это под контроль? Когда ты обратился ко мне, ты должен был предвидеть, что произойдет.

— Понимаю. Все понимаю. Но надежды-то все равно питаешь, так ведь? — вздохнул Васселис.

— Послушай, Арван: это лучшее из того, на что ты мог рассчитывать. Особенно учитывая мои первые впечатления. Можешь мне поверить. Я намерен получить развернутые консультации относительно теологической стороны вопроса. Я по-прежнему не убежден в том, что это не ересь. Но задуматься меня заставило прежде всего вот что. Хотя ты и твои Ступени можете быть преступниками перед Богом, ваши Восходящие — не преступники. И поскольку ты их покровитель, по крайней мере пока, я обязан поддерживать тебя. И я уверен, что Адвокатура со мной согласится, а это значит, что орден до тебя не допустят.

— Спасибо тебе, Пол, — сказал Васселис. — Спасибо тебе.

— Не считай это полной поддержкой, потому что это отнюдь не так. Когда-нибудь в будущем тебе еще предстоит держать ответ. А пока не заходи слишком далеко и позаботься о том, чтобы твои Восходящие не покидали Вестфаллен. Жизнь для всех вас изменилась.

ГЛАВА 26

848-й Божественный цикл, 58-й день от вершины генастро, 15-й год истинного Восхождения

Брод у Цинтарита стал причиной немалого раздражения генерала Гестериса. Генастро близился к концу. Тепло сменилось удушливой жарой, а цардитов все не удавалось ни потеснить, ни заманить в ловушку. Прошло почти тридцать дней с момента первых стычек, а он так и не смог спровоцировать противника на полномасштабное сражение.

Цинтарит оказался широкой болотистой равниной, где во множестве мест на поверхность выходил скальный грунт, иногда в виде плоских плит выше уровня травы и дерна, а иногда в виде столбов, похожих на пальцы, возносящихся вверх, к небу на сотни футов. Мрачная равнина продувалась ветрами даже в жару, которой не удавалось высушить влагу, пропитавшую землю. Уровень подземных вод был очень высоким, что сильно усложняло пешие переходы, верховую езду и передвижение повозок.

Середину равнины длинными медленными изгибами прорезала река Тарит. Ее питали подземные потоки, которые поднимались от подножия Галорианов — громадного горного хребта, занимавшего северо-восточную часть Царда. А во время влажных сезонов подкреплял и величественный водопад Галор. Русло реки никогда не сужалось хотя бы до четверти мили в ширину. Тарит окаймляли крутые скалистые берега, вдоль которых почти на всем протяжении не могли проехать повозки, а потом она уходила к величественному ущелью Королей в семидесяти милях к югу.

Цардиты разрушили два моста, переброшенные через реку на севере и на юге, но они ничего не могли поделать с тремя бродами в центре равнины. Это были предательски скользкие перешейки из гладкого, покрытого водорослями камня на глубине два-три фута ниже поверхности воды. Ширина каждого позволяла пересечь реку только одной колонне. Однако делать это приходилось с величайшей осторожностью, поскольку противник при желании мог спокойно выцеливать беззащитные мишени.

Тактическое значение равнины нельзя было недооценивать. Отдать ее цардитам означало оставить им свободный доступ к границам Атрески и Госланда. А победа Конкорда открыла бы доступ в центральные территории Царда и в конечном счете обеспечила победу и значительно приблизила падение столицы Царда Хурана.

И потому, пока Дел Аглиос и Атаркис на севере, а Джорганеш на юге выводили свои менее крупные армии на позиции, откуда можно нанести удары по флангам цардитов, Гестерис удерживал и продвигал центр с помощью самой крупной армии, которую когда-либо отправлял в бой Конкорд. Более восьмидесяти тысяч воинов противостояли вражеской армии численностью примерно в шестьдесят тысяч.

Гестерис славился как умелый командир, но его задача была связана с наибольшими трудностями и риском. Будучи от природы человеком осторожным, он прекрасно сознавал, какая решающая роль отводится его армии. Провинции Конкорда лишились немалого числа мужчин и женщин, чтобы создать ту армию, которую он каждый день видел на рассвете. Опытные отборные части, однако командовать ими было сложно даже при помощи созданной им системы.

Громадные проблемы возникали со снабжением и повседневным функционированием армии, и во многом это было связано с необходимостью стоять лагерем в пяти милях от берега реки Тарит. Каждый день много времени отнимали переход и построение. Как правило, Гестерис поднимал армию за три часа до рассвета, а порой и раньше, пытаясь достичь эффекта неожиданности. Однако цардитские пикеты и разведывательные отряды на обеих сторонах реки были многочисленными, и они легко мобилизовали защитные соединения, блокируя любое направление возможного удара.

И потому все шестьдесят дней шли только кавалерийские атаки, быстрые налеты и уничтожение пикетов, которые почти мгновенно восстанавливались. Каждое утро обе стороны выходили, чтобы встать друг напротив друга на противоположных берегах реки, растянувшись более чем на пять миль и охватив все броды. А в конце каждого дня, когда солнце опускалось за плато Тарит, они уходили обратно.

Обе стороны знали, что не могут позволить себе необдуманных действий, которые могут привести к поражению. Что касается цардитов, выжидание было им на руку. Они понимали: даже если на них нападут идущие к ним во фланги армии Конкорда, их численность, вместе с подкреплениями из других частей страны, окажется достаточно большой, чтобы не беспокоиться. А еще они понимали, что без Гестериса Хуран никогда не падет. Такая патовая ситуация провоцировала падение боевого духа в армии Конкорда, солдатам которой больше всего хотелось снова увидеть дом и семью.

Гестерис проснулся рано, как всегда во время кампании. Побудка в лагере прогоняла спокойные сны. Крики центурионов и мастеров смешивались с ржанием коней и грохотом, с которым десятки тысяч воинов вытаскивали себя из постелей.

Несколько мгновений он лежал в темноте и прислушивался, а потом вошли его оруженосцы с фонарями и завтраком. Он ел и одновременно одевался. При свете фитилей Гестерис оглядел свое отражение в зеркале — блеск начищенных доспехов, отглаженная туника из темно-зеленой ткани и серебристо-серого цвета плащ с вышитым гербом Эстории и каймой из плетеного шнура.

Он пригладил седеющие волосы, цветом перекликающиеся с плащом, и провел рукой по морщинам на лице, напоминавшим, что юность отшумела почти три десятка лет тому назад. Сейчас генералу уже минуло пятьдесят. И наконец он надел шлем с зеленым плюмажем, привычно ощутив под подбородком тугой ремень.

Для преодоления реки силы Гестериса разбились на три отряда. В последнее время он разделил и лагери, чтобы переход шел более организованно, и сам остался в центральном — номинально со Вторым легионом, Медвежьими Когтями Эсторра. Однако все три отряда двигались согласованно, и он соответствующим образом разместил легкую пехоту и кавалерию, концентрируя их на флангах так, чтобы быстро переводить на новое место и постоянно обозначать намерение усилить давление на левый или правый брод. Таким образом генерал пытался осуществить решающий прорыв и начать желанное сражение.

Гестерис прошел по отрядам пехоты и кавалерии, пожелав всем удачи, и помолился вместе с гласом ордена на лужайке возле палатки. Он вышагивал, гордо выпрямившись во весь рост, и уверенность в том, что в ближайшее время им удастся развязать сражение и одержать победу, распространялась вокруг него, подобно волнам. В душе Гестерис не сомневался, что так и будет. Его тревожило лишь то, когда это наконец случится, и не придется ли отправлять гонцов в другие армии с просьбой стать лагерем и ждать его. Это стало бы для генерала позором.