Крик Новорождённых - Баркли Джеймс - Страница 21

Хан взял со стойки две пары щипцов и потянул на себя тяжелый каменный поднос, зацепив за железные ручки. Потом он поставил его на землю остывать. Бросив беглый взгляд на разнообразные тарелки и кружки на подносе, заказанные горожанами, Джессон вздохнул. Часть посуды растрескалась, он опять невнимательно смешал глину, да и толщина изделий, отправленных на обжиг, оказалась разной. К тому же в глине виднелись пузырьки. Все теперь получалось не так, как нужно.

Хан действовал машинально, по одному и тому же распорядку, который завел, чтобы занять время до раннего утра. Он знал, что должен смертельно устать, чтобы голоса не помешали ему заснуть. Вынуть вчерашнюю работу. Снова разжечь печь. Сесть за круг и выполнить новые заказы. Расписать обожженные изделия — те, которые остались целы.

Последнее занятие часто заставляло его плакать. Художницей была Кари, а Джессон — просто гончар. Без нее вазы, тарелки, кувшины и кружки, которыми он обычно торговал, получались примитивными и неуклюжими. Он больше не мог гордиться своими изделиями и смутно сознавал, что получаемые им заказы скорее объясняются желанием жителей Брода Чаек позаботиться о соседях, чем надеждой выгодно продать посуду в Хароге.

Но, Бог свидетель, ничего другого он сделать не мог. Хан надеялся, что они это понимают. В ту ночь он уснул за красками и глазурью, поскольку ничего не ел весь день, выпил чересчур много вина, и жара в конце концов дала о себе знать.

Хан Джессон проснулся и испуганно вздрогнул, не понимая, что его разбудило. Ночь была теплой и влажной. Хан посмотрел на звезды и решил, что до рассвета осталась пара часов. Он чувствовал головную боль и жажду, но не настолько сильные, чтобы заставить проснуться. Он заснул крепким сном измученного человека, упав прямо на стол. Кисточка для росписи все еще торчала у него в руке, и ее кончик багровел в ярком свете ламп, расставленных по углам.

Хан Джессон сел и распрямил спину. К северу небо светилось. А потом раздались вопли, и он понял, почему проснулся и откуда взялся огонь. Он уже слышал такие крики и помнил их так ясно, как будто это было вчера.

Темный ужас скрутил его живот и грудь, заставив задохнуться. Хан замер на стуле, слушая, как топот ног и копыт приближается вместе с полными паники криками. Не может быть, чтобы это повторилось! Они уже один раз забрали в Броде Чаек все.

— Только не это, — прошептал он. — Смилуйся, Боже, только не это. Умоляю!

Хан заставил себя подняться. Его тело тряслось, разум отказывался повиноваться. Дыхание участилось, вязкая слюна заполнила горло. Он попробовал успокоиться, тяжело опираясь на спинку стула, и сморгнул слезы, подступившие к глазам. В голове не было ни единой мысли.

С улицы до него донесся цокот копыт и резкие крики цардитов. Вопли и плач жителей Брода Чаек стали громче: все больше людей выходило из домов. Свечение на севере усилилось, и в краткой паузе между криками Хан услышал треск пламени и хриплый крик одобрения.

Хан отвернулся от стола. На улице за дверью вдруг наступила тишина, и он неуверенно направился к окну. В этом набеге таилось нечто совсем иное. Прежде, при свете дня, цардиты атаковали беспорядочно. Они оставили без внимания целые районы города, тогда как на других улицах некоторые дома были уничтожены, некоторые вовсе не тронуты, а некоторые слегка повреждены, как его собственный.

Он остановился и прижал ухо к ставням, плохо понимая, что именно слышит. Шум возник снова, но он отдалялся к северу, оставив вокруг него нечто такое, чего он не мог понять. Хан постарался как можно тише приоткрыть ставню, чтобы выглянуть наружу. Он посмотрел сначала налево — и у него перехватило дыхание. Поменяв положение, он посмотрел направо и в сторону юга. То же самое. Он попятился назад.

Цардиты. Они приближались с обеих сторон и ехали посередине улицы в сопровождении пеших мечников, которые взламывали каждую дверь. Джессон отпрянул от окна, в глазах у него помутилось. Фонари привлекут его врагов. Дверь распахнется так же, как в прошлый раз, и его уволокут прочь, как сделали это с женой и ребенком. Он не может допустить этого. Ему нужно быть здесь, когда они вернутся!

Эта мысль разогнала туман, который наполнял голову. У него не было времени что-то взять с собой. Он одет — и этого достаточно. Хан пробежал через мастерскую, проскочил на двор, мимо печи и деревянных полок, закрепленных на дальней стене. Раньше на них стояли изделия, ожидающие росписи. Теперь они пустовали — но была надежда, что они спасут ему жизнь.

Хан начал карабкаться по полкам, чувствуя, как доски проламываются под его весом, и слыша их протестующий треск. Звук показался ужасно громким. Добравшись до верхней полки, он подпрыгнул, вытянув руки, чтобы ухватиться за край балкона у него над головой. Дом претора Горсал. Она не будет в обиде, если он воспользуется возможностью спастись.

Позади него ломали дверь дома. Крики разносились по мастерской, а шум с улицы стал намного громче. Это придало ему сил, и Хан начал подтягиваться и упираться ногами, забираясь на балкон к Горсал. Он перекатился один раз, перевел дух и бросился к лестнице под балконом. Мимолетный взгляд, брошенный назад, убедил Хана, что его не заметили.

Дом Горсал оказался темным и пустым. Сандалии Хана прошелестели по камням. Рукой он вел по стене, чтобы сохранять равновесие. Внизу из небольшой прихожей лился слабый свет. Хан понимал, что это нехорошо, но испытал облегчение, убедившись в том, что цардиты уже успели здесь побывать и забрать всех, кого обнаружили внутри.

Дверь была взломана, а собранная Горсал коллекция амфор и ваз разорена и рассыпана осколками по полу: их сбивали из подставок в нишах, где они так гордо красовались. Среди обломков он увидел и одно свое изделие — черепки хрустели под ногами, пока Хан пробирался к двери.

Сердце колотилось так сильно, что могли бы услышать цардиты: оно выскакивало из груди. Руки и ноги снова начали дрожать. Хан остановился. Конечно же, ему надо прятаться здесь. Дом уже проверили, так что не следует рисковать и выбегать на улицу. Он будет в безопасности. Новая надежда затопила его тело.

Хан попятился на шаг. До него доносился глухой шум, показывавший, куда уводят жителей — на север, к пожару и Дому Масок. Он повернулся, решив спрятаться наверху — может быть, под кроватью. На короткой лестнице стояли два цардита, буравя его жесткими взглядами! Хан закрыл глаза и бессильно осел на пол.

Они не стали его убивать. Вместо этого они вытолкнули Хана на улицу и повели в северную часть города вместе с другими горожанами, чуть было не ускользнувшими из сети. Горел дом чтеца, примыкавший к Дому Масок. Двухэтажное здание полностью охватило пламя. Камень раскалился докрасна, а последние деревянные части на глазах распадались от жаркого огня. Черепичная крыша давно провалилась внутрь.

Перед горящим домом стоял чтец, молча глядевший на разрушения. Чтеца охранял цардит, прижимавший его руки к туловищу, хотя тот и не делал попытки вырваться. А на молитвенной лужайке перед Домом Масок находилось все население Брода Чаек.

Джессона затолкали в толпу. Он ощутил, как нарастает охватившая их тревога. Кругом испуганные глаза, судорожно сжатые руки и дрожащие губы, казавшиеся мертвенно-бледными в отсветах пожара. Люди цеплялись друг за друга, чтобы не упасть, и заглядывали в лица рядом стоящих, ища поддержки. Его окружал тихий плач. Хан обильно потел: пожар и ночь были невыносимо жаркими. Говорить он не смог бы, даже если б нашел нужные слова. Что бы с ними ни случилось, только бы все быстрее закончилось.

Цардитские всадники с факелами обступили их с трех сторон так, чтобы люди в толпе могли видеть пожар и то, что происходит перед ними. Чтеца передвинули: теперь он стоял перед столом с подношениями, чью поверхность еще недавно украшали дары в виде фруктов, рыбы и мяса, собранные в преддверии праздника вершины соластро. Теперь его поверхность очистили, и отполированная столешница из белого с черными прожилками мрамора отражала пламя пожара, яркое и завораживающее.