Медовая Жертва - де Куатьэ Анхель - Страница 2

ОБ УМАЛЯЮЩЕЙ ДОБРОДЕТЕЛИ

На работу мы (то есть – я), конечно, припозднились. Мои пациенты уже озабоченно гудели в предбаннике кабинета групповой терапии. И радостные – «Будет! Будет!» – приветствовали наше появление.

– Будет, будет! – шутливо повторил я, открыл кабинет, и все быстро расселись по своим местам.

Впрочем, мест на всех, как это часто бывает, не хватило, но те, кому не досталось кресел, расположились кто на коленях у «товарищей по несчастью», кто на столе для заполнения бланков психологического тестирования.

Зар устроился в углу на разваливающемся диванчике, так, что мне были едва видны миндали его глаз, что наполнились каким-то трепетным смущением.

– Ну, что, дорогие мои, я обещал рассказать о депрессии?

– О ней самой! – весело отвечали собравшиеся.

– Вот и хорошо: о депрессии, так о депрессии. У всех депрессия?

– У всех! – они смеялись.

– Я тоже так думаю.

«Много видел я слёз. Но скажите мне, о чём плакали эти люди, если не о себе? Я зову их плакальщиками на собственных похоронах, но не потому, что не люблю их, а потому, что не любит они себя Самих!

Одиночества боится человек, одиночества боится он более всего на свете. Но разве возможно одиночество среди людей? Нет, не одиночеством зову я пустоту сердец человеческих, но пустотой!

Пустота разъедает вас, и потому ищете вы опоры, но нет вам опоры, ибо всё временно, кроме вас Самих, и всё проходит, кроме вас Самих, ибо всему своё время, кроме вас Самих.

Только вы и будете с собою Самими всегда – от рождения и до смерти – каждый миг, пока длится время. На кого же полагаться вам, как не па самих Себя? Но именно на самих Себя и не хотите вы полагаться!

Были вы от рождения детьми и остались ими, ибо, как и прежде, боитесь вы темноты. Но тьма в вас! Так не себя ли Самих боитесь вы более всего на свете? Не от того ли вы одиноки, что боитесь сами Себя?

Смотрите вы на других людей словно бы созданы те для удовлетворения желаний ваших, но была таковой вам мать ваша, и никто другой не будет вам матерью, кроме неё самой. Что ж ждёте вы от Других?

Не ищете вы Другого, но в другом ищете вы свою мать и живёте потому в мире призраков. Плачете вы слезами детскими, а взрослых слёз не знаете вы, ибо нет слёз взрослых, но только детские. Так и я жил, так и я страдал, так и я ждал, что придёт ко мне мама моя и даст мне то, чего недостаёт мне, пока не понял я, что вырос уже из пелёнок и не матери своей должен я ждать, а жить в мире Других.

Да, одиноки вы, ибо нет в мире вашем Других. Измучены вы, ибо устали кричать во тьме спален холодных ваших, призывая мать. Нет, не желание своё должны вы пестовать, а самих Себя!

Тщетны усилия ваши себя обрести в другом, ибо как пустоту найти в пустоте? Но склоню я колена свои и боготворить буду всякого, кто поможет другому Другим быть через самого Себя! Нет, не к жертве призываю я вас, но к Жизни! Жертву прославили добродетели наши, но ничтожны они, ибо ничтожна жертва. Жертвовать желание – значит ничем не жертвовать!

Кажется вам, что велика жертва ваша. Кабы жертвовали вы сами Собой, то была бы Жертва! Но никто не примет от вас жертвы этой, ибо она непомерна, и потому нечего вам бояться!

За жизнь свою пережил я тысячи жизней – то были жизни моих желаний. И рождались они, чтобы погибнуть, и гибли они, чтобы в гибели своей созидать Жизнь, ибо то Жизнь, что созидается!

Гибли желания мои, и расточал я благовония на похоронах их, ибо гибель желаний даёт больше, чем желание могло бы взять: жертвуя иллюзией, ничего не теряю я, но лишь обретаю, и обретаю я самого Себя!

Не знаю я, кого именуют «маленьким человеком», ибо известно мне, что человек или есть, или нет его. А вы есть! – это знаю я точно, ибо не ощущаю себя одиноким, и потому говорю вам: "Вы Есть!".

Но не хотите вы самих Себя, а хотите другого, "бегством от одиночества" называете вы это безумие. Но разве есть у одиночества противоположность, к которой стремитесь вы?

Каким именем могли бы назвать вы противоположность одиночества вашего: любовью, взаимностью, дружбой? Нет, всё не то! Ибо нет у одиночества противоположности, кроме иллюзии, которой нет.

Кто же даст вам большее, когда и того, что есть у вас, не цените вы? Кого жалеете вы слезами нашими: казнокрадов и лихоимцев? Кого позволяете вы жалеть, когда жалеют вас? Казнокрадов и лихоимцев!

И поскольку разграбили вы сами себя, не успев ещё и стать-то самими Собою, то нет среди вас ни мужчин, ни женщин, а только тени да игры теней. В мире теней пребываете вы!

Самим Собою должны вы стать, а не представителем пола. Пол дан был вам от рождения, но вы и его растеряли, ибо не ценили вам данного! Чего ж желаете вы теперь?

Воистину, вас Самих умалили добродетели ваши! Не мужчину ищу я и не женщину, но ищу Человека! А с женщиной не могу не ощущать я себя мужчиной и с мужчиной тоже!

Не знаю я, что есть «счастье маленькое». Спросите у слепого, что смог прозреть, спросите у глухого, что снова способность обрёл слышать, спросите у безногого, что снова ходить стал, – каково счастье его?

И скажет он вам, что счастье его огромно! Так неужели же должны вы ослепнуть, оглохнуть и ног лишиться, чтобы узнать наконец сколь многое дано вам и сколь неблагодарны вы в спесивой жадности вашей!

Не знает эгоист печали, не знает уныния он и слабости, ибо знает эгоист Жизнь! Но трусите вы, добродетельные, ибо даже эгоизм измеряете вы через отношение ваше к другому, а не к самому Себе!

По отношению к самим Себе должны вы быть эгоистами, ибо супы готовятся не для тарелок, а для желудка, и одежду шьют не для вешалки, а для тела!

Вот почему одиночество ваше – не трагедия, а посредственность ума и слабость сердца!»

Загадкой, наверное, звучали мои слова для слушающих, однако они не прерывали меня и не сетовали, а плакали, ибо есть в мире вещи, которые понятны без слов, – это горе и радость.

«С горя и радости начинается наша жизнь, – думал я, глядя на слёзы их и улыбки, – но лишь от нас одних и зависит то, чем она завершится.

Кто не созидал, но брал и тратил, тот будет плакать, ибо накопил мусор. Кто привык слушать горе, только о горе и будет слышать, ибо горе нуждается в проговаривании!

Что скажут они о жизни своей, если бы теперь в ней ставилась точка? Как я жил? Многое сделал я, но разве же травинка, что родилась и погибла, отдав всё, что имела, и всё, что взяла, сделала не больше меня?

Во времени сгорят мои тексты, ибо даже если были бы они нетленны, разве же нетленно время? Дела мои и работа моя – лишь то, что не мог я не сделать, могу ли я похваляться делами своими?

Нет, эти весы играют против меня. Не в оценке деяний своих следует искать человеку ценность жизни своей, а в радости. Если радовался я, то не мог не радовать, а разве есть больше этого?

Вот скажите мне: "Завтра ты умрёшь". О чём буду думать я? Судорожно подводить итоги? Составлять смету моего добра? Припоминать свои добродетели? Как смешны были бы эти попытки!

Нет, я, верно, оглянусь назад, ибо пришло моё время к своему концу, и придут ко мне радости мои, сколько их есть у меня. Глупец назовёт их воспоминаниями, я же зову их Жизнью, ибо такова Жизнь.

"Нежна ли радость моя?" – вот о чём я спрошу себя в последний свой миг. И если увижу я на своих веках закрытых улыбки и смех, если увижу танец, что танцевал я с Другими, тогда и скажу я себе: "Нежна!".

Нет смирения во мне, нет, не смирился я и не проповедник смирения! Ибо утверждаю я радость в мире, что средь людей зовётся страданием и великой скорбью. Нет, нету в мире этом бунтаря большего, чем радующийся!

Смирение есть в страдании, смирение кровоточит в разрушении, но если утверждаю я радость – я Танцую! Кто ж осмелится назвать мой Танец смирением? Лишь тот, кто путает его с пляской!

Пусть скажут мне, что я безбожник, пусть скажут мне, что язычник я, пусть скажут даже, что я нигилист, пусть отступником меня назовут – сильнее рассмешить меня будет трудно, а я рад смеху!