Мэри Поппинс с Вишневой улицы (иллюстрации Г. Калиновского) - Трэверс Памела Линдон - Страница 17

— Это миссис Корри с мисс Фанни и мисс Анни, — прошептала Джейн.

Да, это были они. Престранная компания! Миссис Корри вглядывалась сквозь калитку во двор дома № 17. У мисс Фанни на плечах балансировали две длинные-предлинные лестницы, у мисс Анни в одной руке было ведро с чем-то похожим на клей, а в другой — огромная малярная кисть.

Стоя у окна, задёрнутого шторой, Джейн и Майкл ясно слышали голоса ночных визитёров.

— Она запаздывает, — сердито проговорила миссис Корри.

— Может, кто-нибудь из детей заболел, — робко предположила мисс Фанни, двигая плечами, чтобы лестницы не упали, — и она не может…

— Прийти вовремя, — докончила, нервно поёживаясь, мисс Анни.

— Тихо! — приказала кипящая гневом мамаша, и Джейн с Майклом явственно услыхали, как она прошептала: «Велика жирафа, да дура», — без сомнения относя эту поговорку к дочерям.

— Тс-с, — миссис Корри прислушалась, склонив по-птичьи маленькую головку.

И тотчас же входная дверь тихонько скрипнула и послышались чьи-то шаги, ступающие по гравию. Это была Мэри Поппинс с корзинкой в руке, откуда шёл слабый, таинственный свет. Миссис Корри улыбнулась и помахала рукой.

— Скорее, скорее, надо спешить! — сказала она подошедшей Мэри Поппинс и, взяв её за руку, перевела взгляд на дочерей. — Веселее смотрите, вы, двое! — И она пошла вперёд, сопровождаемая мисс Фанни и мисс Анни, которые, как ни силились смотреть веселее, ничего не могли с собой поделать. Они шли сзади, тяжело ступая и сгибаясь под тяжестью своей ноши.

Джейн с Майклом не отрывали от них глаз. Вот процессия спустилась по Вишнёвой, свернула налево и пошла вверх по склону холма. Наконец взобрались на самый верх, на поляну, поросшую травой, где не было ни одного дома, и там остановились.

Мисс Анни опустила ведро с клеем на землю, а мисс Фанни сбросила с плеч обе лестницы и поставила их так, чтобы получилась высокая, до самого неба, буква Л. И вместе с сестрой стала её держать.

— Что они собираются делать? — изумлённо воскликнул Майкл. Но Джейн ничего не ответила — ещё минута, и он сам всё увидит.

Как только лестницы были прочно установлены — один конец на земле, другой на небе, — миссис Корри, зажав под мышкой кисть, подхватила одной рукой юбки, другой взяла ведро и полезла по лестнице вверх, осторожно нащупывая ногами перекладины. Мэри Поппинс со своей корзинкой полезла по другой лестнице.

И тут началось нечто невероятное. Добравшись до верхней перекладины, миссис Корри окунула кисть в ведро и стала мазать клеем небо. А Мэри Поппинс взяла из корзины что-то блестящее и стала пришлёпывать к намазанному клеем небу. Когда она убрала руку, они увидели, что она приклеила к небу золотую звёздочку с пряника. И та сразу неистово засверкала, озаряя вокруг себя небо мерцающим золотистым светом.

— Это наши, — чуть не заплакал Майкл. — Наши звёздочки с пряников. Она думала, что мы спим, тихонько вошла и взяла их.

А Джейн ничего не сказала. Она не отрываясь смотрела, как миссис Корри мажет кистью небо, а Мэри Поппинс приклеивает к нему звёзды. Когда места на небе не хватало, мисс Фанни и мисс Анни двигали лестницы дальше.

Наконец работа была окончена. Мэри Поппинс перевернула корзинку и потрясла — корзинка была пуста. Тогда обе дамы спустились вниз, и процессия двинулась в обратный путь, мисс Фанни тащила на плечах лестницы, а мисс Анни позвякивала пустым ведром. На углу остановились, перекинулись о чём-то несколькими словами, Мэри Поппинс пожала всем руки и заспешила по Вишнёвой домой. А миссис Корри, пританцовывая в своих мягких сапожках, изящно подхватив юбки, исчезла в противоположном направлении вместе с громко топавшими дочками-великаншами.

Скрипнула садовая калитка. Зашуршал гравий под ногами. Отворилась входная дверь и тихонько закрылась. Джейн и Майкл услышали тихие шаги Мэри Поппинс по лестнице; она прокралась на цыпочках мимо детской, вошла в комнату, где спали близнецы, разделась и легла спать.

Как только звук её шагов смолк, Джейн с Майклом переглянулись, не сказав ни слова, подошли к комоду и заглянули в левый верхний ящик — в нём ничего, кроме стопки носовых платков, не было.

— Я тебе говорил, — сказал Майкл.

Открыли платяной шкаф, заглянули в коробку, она тоже была пустая.

— Как это? Почему? — говорил Майкл, сидя на краешке постели и глядя несчастными глазами на Джейн.

А Джейн опять ничего не сказала. Она сидела рядом, обхватив руками коленки, и думала, думала. Но вот она откинула назад волосы и встала.

— Знаешь, что я хочу знать? — взглянула она на Майкла. — Звёзды сделаны из золотой бумаги или золотая бумага из звёзд?

Майкл не ответил. Да Джейн и не ожидала ответа. Она понимала, объяснить это может только кто-нибудь гораздо мудрее Майкла.

Глава 9. История Джона и Барбары

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во всё самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они «красавчики, прямо с витрины».

Весь день в доме было так тихо, точно дом о чём-то задумался или, может, задремал.

Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.

В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решётке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.

— Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, — сказал Джон громко.

— Прости, но это невозможно, — ответил один луч. — Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

— Какие вы нежные и тёплые. Я так вас люблю, — сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

— Милая девочка, — ответили лучи и стали гладить её щёчки. — Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? — видно, им приятно, когда их любят.

— Очень! — вздохнула с наслаждением Барбара.

— Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме № 17 по Вишнёвой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, — проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

— Нет, как вам это нравится! — быстро обернулась Мэри Поппинс. — Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орёшь. Ты своим гамом мёртвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на неё одним глазом сверху оконной рамы.

— Ну и что? — ответил он. — У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

— Бедный язык, — съязвил Джон.

— А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, — Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. — И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

— Но я же не болтал языком, — смутился Джон. — У меня животик болел.

— Знаем, как болел! — Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

— Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

— Вот тебе половинка овсяного печенья, — протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

— А где твоё спасибо? — укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. — А спасибо где? — громче повторила Мэри Поппинс.