Осколки судеб - Плейн Белва - Страница 27

– Понимаю, – ответил он.

– Ну что ж, это будет не слишком трудно, мистер Вернер, – вернулся Штерн в настоящее. – Вы пробудете в больнице пару-тройку дней, не больше. Наверное, вы предпочтете нью-йоркскую больницу. Я хочу сказать, что оперирую еще и по месту жительства, в Вестчестере.

– Нью-йоркскую, если можно.

– Прекрасно. Моя сестра назначит вам день операции, примерно через две недели. – Штерн посмотрел на Пола, будто что-то в его облике вдруг привлекло внимание. – Кстати, мы с вами не встречались раньше? У меня такое впечатление, что я вас где-то видел, вот только не вспомню где.

Пол улыбнулся.

– Встречались. Несколько лет назад, на банкете по случаю открытия дома для престарелых. Я член попечительского совета, вернее, был им в то время, сейчас мой срок кончился.

– Ну конечно. Теперь я вспомнил. Вы банкир, мы с вами разговаривали о том, куда лучше вкладывать деньги. Я ведь до сих пор так ничего и не предпринял в этом отношении. По-моему, моя жена тоже вас знает? Вроде бы она встречала вас еще ребенком.

– Много лет назад. Я был знаком с ее матерью.

– Вот как? Но вы же обратились ко мне не потому, что однажды видели на банкете.

– Нет, нет. Дело в вашей репутации, доктор. – И Пол задал обычный в таких случаях вопрос, стремясь, чтобы его поведение выглядело нормальным и естественным: – Сколько примерно будет стоить операция?

Услышав ответ Штерна, он удивился:

– Так мало? Не подумайте, что я жалуюсь, – добавил он, решив, что маленькая шутка также придаст ситуации больше естественности.

Штерн ответил с полной серьезностью:

– Я стал врачом не ради материальных выгод.

– В наши дни такое услышишь не часто.

Но этот кабинет обошелся ему в немалую сумму. На полу лежал прекрасный персидский ковер, на который Пол только что обратил внимание. Если доктор Штерн действительно не ставил во главу угла материальную выгоду и если он не унаследовал крупного состояния, что было маловероятно, то тогда он должен проживать все, что зарабатывает.

И все же Полу понравился ответ. Он почему-то сразу поверил в искренность Штерна, хотя в устах большинства подобная фраза прозвучала бы лицемерно.

Он поднялся.

– Скажите, как скоро я смогу играть в теннис? Теннис – моя страсть.

– Вот как? Я и сам обожаю теннис. Ну, несколько недель вам все-таки придется подождать.

– Что ж, это обнадеживающая перспектива.

Пол шел по улице, испытывая смешанное чувство радостного возбуждения и жгучего любопытства, будто он прочел только одну главу интересной книги, которую пришлось отдать, или попал в театр на последний акт увлекательной пьесы. Фотография Айрис с детьми. Его внуками. Это было возбуждение, вызванное соприкосновением с запретным; он понимал это так же хорошо, как если бы рядом находились Ильза или Лия, втолковывая ему, что он делает недопустимые вещи. Он понимал это, но сейчас поздно что-либо менять. Сделанного не воротишь.

В своем возбуждении он невольно ускорил шаг. Человек радуется предстоящей операции – сказать такое кому, не поверят. Да, мне нравится Штерн, подумал он. Будь я отцом Айрис в полном смысле этого слова, я бы не пожелал ей лучшего мужа.

Над ним голубело ненадолго подобревшее осеннее небо, последние хризантемы радовали глаз своими золотистыми и красновато-коричневыми цветами, а в лицо дул теплый ветер. Он с трудом удержался от того, чтобы не начать насвистывать какую-нибудь веселую мелодию.

Пола окружили такой заботой, что ему даже было стыдно. Он пробыл в больнице всего три дня, и каждый день его навещали Лия и Люси, а по утрам звонила Мег. Сослуживцы прислали столько цветов, что их некуда было ставить. Его буквально завалили книгами, фруктами, конфетами, которые он по большей части раздавал кому попало.

Сейчас в палату как раз вошла Лия; она принесла огромный сэндвич с консервированной говядиной и маринованными огурчиками.

– Как ты догадалась, что я мечтал именно о таком сэндвиче?

– Еще бы мне не догадаться. Как-никак я знаю тебя не сосчитать сколько лет.

Мег, которая привезла ему последние розы из своего сада, засобиралась уходить.

– Ларри простудился, и у нас сейчас новый человек ухаживает за собаками. – Она поцеловала Пола. – Не забудь, мы ждем тебя на Рождество. Тим приедет, так что все будут в сборе.

– Какая она все-таки милая, – сказала Лия, когда Мег ушла.

– Да. И всегда была такой.

Его радовало, что две его кузины были подругами несмотря на полное несходство характеров. Лия с Ильзой тоже дружили и тоже были такими разными. Общим у троих женщин было то, что они честны и благородны, а это, в конечном счете и есть главное в человеке.

Пол сидел в кресле у окна, за которым виднелась Ист-ривер; на другом берегу реки каменной грядой вздымались дома с торчащими трубами, сейчас едва различимые из-за снегопада. Пол открыл рот, решив наконец-то сказать Лие то, что вертелось у него на языке каждый раз, когда они оставались вдвоем в этой палате, но опять передумал и, помолчав минуту, сказал совсем другое:

– Настоящая зимняя метель. Рановато, пожалуй.

– Ты ведь не это хотел сказать.

– Разве?

– Да. Ты хотел рассказать мне о том, что постоянно занимает твои мысли.

Пол не мог более держать это в себе.

– Ну, хорошо. Ты знаешь, кто меня оперировал?

– Нет, ты не говорил.

– Теодор Штерн. – Увидев, что Лии это имя ничего не говорит, он добавил: – Муж Айрис.

Она откинулась назад и с шумом выдохнула:

– Господи, Пол, зачем ты это сделал?

– Я просто проснулся однажды ночью, и меня вдруг осенило. Я не мог устоять перед этой идеей, вот и все.

Лицо Лии посуровело.

– Нет, не все, проклятый ты идиот. Ты ищешь неприятностей на свою голову. Ты что же, хочешь, чтобы все стало известно, да? Предположим, он расскажет о тебе ей… Анне. Что тогда?

– Я не думаю, что, вернувшись домой, он обсуждает всех своих пациентов. Ну а если мое имя и всплывет, что же… Она, Анна, знает, что на меня можно положиться.

– По-моему, ты мазохист. – Лия погрозила ему пальцем, отчего зазвенели все ее браслеты. – Все эти годы я храню твою тайну, и даже Билли ничего об этом не знает, хотя, вообще-то, у меня нет от него секретов. А почему? Да потому, что это твоя тайна, не моя. И ты же сам сознательно поступаешь так, что все может всплыть наружу. – Она надела меховое пальто и встала, все еще хмурясь. – По-моему, тебе нравится мучить себя. Черт тебя возьми, Пол!

– Ничего подобного. Наоборот, после разговора с ним у меня на душе стало легче. Притупились боль и снедающее меня ненасытное любопытство. Правда, Лия.

Строгий взгляд Лии смягчился.

– Но разве ты удовлетворишься этим? Выписавшись из больницы, ты не сможешь больше встречаться с ним. Для тебя же было бы лучше и вовсе его не знать.

– Может, ты и права. Но что сделано, то сделано.

– По крайней мере не пытайся завязать с ним более близких отношений. Мой тебе совет – не заводи с ним разговоров на личные темы.

– Мы ни о чем таком и не говорим, – быстро проговорил Пол.

– И не надо. Выпишешься из больницы, забудь об этом. Все равно ты ничего не сможешь изменить.

– По крайней мере, я теперь знаю, что у Айрис хороший муж.

– Что ж, это прекрасно. Послушай, мне пора идти, я договорилась встретиться с Биллом. Но помни, что я тебе сказала – чем меньше разговоров с доктором, тем лучше.

После ее ухода Пол долго сидел, держа на коленях книгу, которую он даже не раскрыл, и глядя на метель за окном, усиливающуюся с каждой минутой. Примерно в это время доктор Штерн обычно заходил к нему, но оставался не больше пяти минут, которых хватало на то, чтобы осмотреть плечо Пола, обменявшись попутно парой ничего не значащих слов. Вчера, правда, он задержался на пару лишних минут, потому что застал Пола за чтением «Уолл-стрит джорнэл», и задал ему какой-то вопрос о финансовой ситуации. Этим, собственно, и исчерпывалось все их общение после той первой встречи в кабинете Штерна. Пол должен был признать, что это краткое общение мучительно и бессмысленно. После выписки ему снова придется довольствоваться обрывками информации, которыми будет снабжать его Лия, если Айрис или Анне случится зайти в ее салон за новым платьем.