Осколки судеб - Плейн Белва - Страница 20

И так, одного за одним, они начали вытаскивать тех немногих, кто был в сознании и мог двигаться. Должно быть, прошло полчаса, решил позднее Пол, вспоминая эти события, прежде чем прибыла помощь. Учитывая здешние расстояния, казалось просто чудом, что они смогли добраться так быстро. Но они приехали – полиция, машины «скорой помощи» и аварийная машина.

Движение было перекрыто, и вокруг собралась небольшая толпа. Некоторые глазели просто из любопытства, но большинство оказывали посильную помощь: утешали, давали одеяла и носовые платки, воду и виски. Среди собравшихся оказалось несколько врачей, явно туристов, не говоривших ни по-английски, ни на иврите. Но утешить, подумал Пол, можно и без слов. Гнев тоже не нуждается в словесном выражении; он был написан на каждом угрюмом лице, слышался в каждой команде, каждом рыдании и проклятии.

Заднюю часть автобуса разрезали, и Пол забрался внутрь. Там царил хаос; пассажиры, не пострадавшие при падении, карабкались через сломанные сиденья, через раненых и мертвых, спеша выбраться наружу. Они пробирались по боковой стене, по разбитым окнам. Иногда на головы им с другой стены, превратившейся теперь в потолок, падали осколки.

Один такой осколок упал и задел Пола по плечу как раз в тот момент, когда кто-то передал ему ребенка. Он был весь в крови, когда вынес ребенка наружу.

– Ты порезался! – вскрикнула Ильза, взяв ребенка и поставив его на землю. – Сними рубашку. Какой глубокий порез, и как раз на месте твоей старой раны.

– На месте шрама, – поправил он. – Не волнуйся, ничего страшного.

И это действительно был пустяк в сравнении с болью, которую он испытал, получив ту, первую рану; нацистский снайпер подстрелил его в 1945 году в день, когда американцы вошли в Париж. Он почувствовал, что того гляди рассмеется идиотским визгливым смехом. Войны, похоже, повсюду находили его.

Ильза достала у приехавших врачей антибиотик и теперь осторожно и умело обрабатывала порез.

– Наверное, придется наложить швы, – обеспокоенно сказала она. – Он не затянется как следует из-за старого шрама. Рану с самого начала не залечили как нужно. Надо было давно этим заняться. Я ведь тебе без конца это говорила.

– Перестань кудахтать надо мной, – нетерпеливо ответил он. – Вернемся домой, и я сразу же этим займусь, договорились? А сейчас лучше посмотри других пострадавших.

По дороге ковылял юноша, зажимая левое плечо. Рука его висела как плеть. Ильза тут же бросилась к нему.

– Нужен жгут. Дайте мне что-нибудь. – Она подбежала к санитарной машине, порылась там и вернулась. – Не могу ничего найти. Пол, дай мне свой ремень.

Наложив жгут на руку юноши, она подвела его к одной из санитарных машин и заговорила с водителем.

– Ему нельзя оставаться здесь, он может потерять руку. Он в шоке. Отвезите его быстро в больницу.

На обочине дороги сидела женщина, держа на руках ребенка, чье розовое личико пересекал по диагонали от глаза до подбородка глубокий порез. Она безостановочно раскачивалась взад и вперед, тихо повторяя, словно напевая жуткую колыбельную: «Я хочу умереть, я хочу умереть. Моя детка, моя милая детка».

Пол подошел к автобусу с другой стороны. Когда автобус перевернулся, содержимое багажных сеток вывалилось через окно наружу, и теперь в канаве валялись невинные трогательные вещи: морковка в плетеной кошелке, новые туфли в разорванной коробке, нотный альбом.

– Негодяи, негодяи, – вслух сказал он, сжимая кулаки.

Кто-то, стоявший рядом, спросил по-английски:

– Вы из Штатов?

Пол кивнул. Горло сжал спазм.

– Тогда вы не привыкли к подобным вещам. Мы видим их все время. Знаете, – продолжал человек, повышая голос, – все, чего мы хотим – это просто жить. Они не дают нам жить. Вон тот ребенок, чем он виноват? Чем мы все виноваты? Почему с нами такое происходит? Что мы сделали? Ах, черт! – И он отошел.

А Пол все стоял, уставившись на морковку в плетеной кошелке. Забавная красноголовая ящерка пробежала по канаве. Легкий ветерок подхватил страничку из нотного альбома и понес ее вдоль дороги.

Подошла Ильза, вся в слезах.

– Это настоящая бойня. За все время, что я работала в палатах «скорой помощи», я не видела ничего подобного.

– Ты никогда не была на войне.

– Это война.

Добавить к этому ей было нечего, и она спросила, как его плечо.

– Немного тянет. Но, в общем, нормально. – Он повернулся к ней и улыбнулся. – У меня был хороший врач.

Она печально сказала:

– Ни один даже самый хороший врач не сможет поставить на ноги некоторых из этих людей. Я видела двоих, у которых сломан позвоночник. Они останутся парализованными на всю жизнь. Одна – это женщина с тремя детьми. Дети плакали. Они думали, что мама умерла. Она и в самом деле была на волосок от смерти.

Полицейские расчистили дорогу, и машины «скорой помощи» с пострадавшими отправились в путь.

– Мы загораживаем дорогу, – сказал Пол. – Здесь мы больше ничем не сможем помочь. Давай трогаться.

Он заводил мотор, когда к машине подошел полицейский.

– Мы всех просим подвезти кого можно. У вас найдется место?

– Да, у нас есть место для двоих. Мы едем в Иерусалим.

Двое мужчин, старик и молодой, сели на заднее сиденье. Они были в грязи, одежда в беспорядке, но серьезных повреждений не было, только на скуле молодого человека красовался огромный кровоподтек, приобретавший уже лиловато-синий оттенок. Ильза спросила, не больно ли ему.

– Немного, – пробормотал он.

– Единственное, что у меня есть, это аспирин. Возьмите две таблетки. Мы остановимся у первого же дома и попросим воды.

– По-моему, нам всем надо выпить чего-нибудь горячего, – сказал Пол. – Становится холодно.

Некоторое время все молчали, будто заново переживая тот ужас, жертвами которого были одни и свидетелями – другие. Наконец усевшись за облезлым столом в маленькой придорожной забегаловке и заказав кофе, они снова заговорили.

– Замерзла? – спросил Пол Ильзу, которая грела руки, зажав в них чашку с кофе. – Неужели до сих пор не согрелась?

– Это нервы. Я всегда мерзну, когда нервничаю.

– Вы можете высадить меня на другом конце Беершебы, если это вам по дороге, – сказал старик.

– Вы разве не вместе? – спросил его Пол; молодой человек сидел, прижимая к скуле шарф.

– Нет, мы даже не знакомы. У меня бакалейная лавка в деревне, это совсем недалеко отсюда. – Старик вздохнул, помешал кофе и снова вздохнул, собираясь, видимо, добавить что-то еще. Наконец он заговорил:

– Мой дед приехал в эту страну в 1906 году вместе с Бен Гурионом.[14] Две недели он добирался сюда из России на грузовом судне. – Голос его звучал монотонно, будто он разговаривал сам с собой. – Он работал на ферме. Арабы регулярно совершали набеги на фермы, так что людям пришлось думать об обороне. Так начала создаваться Хагана.[15]

Они были первыми защитниками своей страны, вот кем они были. И слава Богу, что они взяли в руки оружие, потому что Хагана была готова к отпору, когда арабы напали на наше государство спустя несколько часов после его образования. ООН едва успела принять соответствующую резолюцию, и они сразу же на нас напали. Спустя каких-нибудь пару часов!

Пол спокойно ответил:

– Я знаю. Я был здесь.

– А вы знали, что у взятых в плен арабских офицеров были свастики на мундирах и они имели при себе экземпляры «Майн кампф» на арабском?

– Нет, этого я не знал.

Ильзу затрясло. Пол протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей.

– Это ваша жена? – спросил старик.

– Да. Моя жена.

Другой мужчина отнял от щеки шарф и вступил в разговор на ломаном английском.

– Они снова готовятся к войне. Сегодняшнее нападение рассчитано на то, чтобы сломить нашу волю. Фермеры должны постоянно иметь при себе оружие, когда работают в поле. У моего двоюродного брата был сын четырнадцати лет. Они застрелили мальчика, когда тот шел домой. Этот парнишка написал поэму о евреях и арабах; в ней говорилось, что они должны жить в мире. Настоящую поэму.