Ускользающий мир - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 52

– Быстрее!!! – заорала она в ужасе.

Они успели преодолеть крохотное расстояние, когда лес сотрясся от оглушительного грохота канонады. Остатки листвы сорвались с крон, в небо взлетел огромный фонтан земли и грязи. Деревья, вырванные с корнем, мгновенно воспламенялись. Крохотные шарики, еще не успевшие нагреться от тепла, разлетались в разные стороны, словно мелкие злобные пчелки. Они врезались в стволы, перерубая их, изрешетили хрупкую железную обшивку внедорожника, вспороли мягкий грунт. Одна призма, достаточно согретая, перелетала автомобиль и врезалась в землю, отрезая партнеров от машины Люка. В треснутое лобовое стекло прыснула грязь. Автомобиль закрутило в страшном танце, замелькали деревья, превращаясь в единую смешанную линию. Ия закрыла голову руками, завизжав. В один момент они ощутили страшный удар, Феликс со странным сипом ударился о руль, потом его отбросило раздувшейся подушкой безопасности. Ию прижал к сиденью такой же воздушный белый пузырь.

– Твою мать! – пробормотал Феликс, закрыв глаза. – Ты жива?

– Угу… – Ия прокусила до крови язык и теперь ощущала во рту солоноватый тошнотворный вкус. – Хорошо, что мы все-таки занялись любовью, – пробормотала она.

– Что?! – изумился Феликс.

– По крайней мере, прежде чем сдохнуть на этом проклятом задании, я насладилась последней радостью в жизни…

Евгения

Следующий день превратился в затяжной кошмар.

И день после него тоже.

Ожидание – худший враг.

От безделья я шаталась по дому, потом нашла в одной из комнат оставленную кем-то книжечку в мягком переплете, стойко пыталась вникнуть в перипетии истории, но сдалась. Взгляд бессмысленно шарил по странице, не цепляясь за крупные буквы, казавшиеся абсолютной бессмыслицей. Роман назывался «Второй шанс» и, кажется, в нем говорилось о больших чувствах юного колдуна к ужасно рыжей девушке. Меня мучили мои собственные чувства.

– Куда они? – Я услышала звук работающего двигателя.

– Здесь город какой-то недалеко. – Роман лениво оторвался от созерцания очередного глупого видеошоу и переключил канал. – Хотят двигатели зарядить и обстановку проверить.

– Действительно? – Я, вскочив с дивана, бросилась на улицу. Рома проводил меня задумчивым взором.

На крыльце, облокотившись на перила, стоял Петр и пережевывал очередной бутерброд.

За два дня, похоже, он проглотил весь запас хлеба. Насколько я смогла понять, злаковые в первой параллели ценились и стоили дорого. Хлеб из натуральной муки считался почти деликатесом. Ведь в мире, где три четвертые суши занимали леса, а влажность стояла такая, что воду можно было не только пить, но еще и вдыхать, выращивание зерна приравнивалось к подвигу.

При моем появлении его челюсть на секунду остановилась, рот растянулся в улыбочке, за щекой появился комок, как у исхудавшего хомяка.

Вокруг грязных автомобилей суетились охранники проверяли двигатели, убирали прилипшие к окнам мокрые листья. Я внимательно, с возрастающей тревогой следила за ними, потом за моей спиной с тихим скрипом отворилась дверь. Резко оглянувшись, я буквально уткнулась носом в грудь Люка. Мужчина отодвинулся от меня, даже не глянув, и быстро спустился со ступеней. Сердце болезненно сжалось. Эти дни после скандала мы играли в кошки-мышки, причем догоняла я, а Люкка все время ускользал. Он специально избегал оставаться со мной наедине, вероятно не желая продолжать неприятный разговор. В ту ночь, когда, вдоволь наревевшись, я поднялась обратно, он спал (или делал вид) в соседней комнате, оставив меня в гордом одиночестве. За два дня мы не сказали друг другу и двух слов.

Напряжение, царившее в доме, ощущалось буквально физически, и, кажется, только паскуда Петр мог свободно дышать в деревянных стенах. Поэтому охранники были рады хотя бы на время уехать из нашего убежища, превратившегося в тюрьму.

– Люк, – позвала я, семеня за мужчиной.

Он не ответил.

– Люк, можно мне с вами? – Я продолжала канючить, не сдаваясь и рассчитывая по пути попросить прощения за глупые и жестокие слова, о каких сильно сожалела сейчас.

– Нет, – отрезал тот и уселся за руль.

Я стояла перед автомобилем, похожая на школьницу, надув губы и сунув руки в карманы перепачканного розового пальто. Из-за лобового стекла Люк бросил на меня единственный безразличный взгляд и спокойно выехал со двора.

– Не взял? – обрадовался Петр, когда машины скрылись, оставив пустой двор и открытые ворота.

Я скрипнула зубами, а когда проходила мимо буркнула в глумливое лицо:

– Хватит уже жрать, а то лопнешь, деточка. Замучимся стены отмывать.

Улыбочка сползла с его лица неповоротливой улиткой. Как будто случайно резко открытая дверь шарахнула мужчину по плечу, и он болезненно поморщился. Легче мне, конечно, не стало, но злое чувство внутри довольно оскалилось, словно получив сатисфакцию.

День к обеду разгулялся, ветер разогнал тучи, оголяя серовато-голубое осеннее небо. Солнце жалостливо бросило на наш киснущий пустой двор, заваленный листьями, косые лучи. Через высокие поредевшие кроны деревьев солнечные полосы пробивались пятнами, неровно раскрашивая подъездную дорожку, забор, будку с оголодавшим, а потому особенно злым псом. Несмотря на ясную погоду, в лесу все равно сохранялся холод, и морозило пальцы.

От нечего делать я стащила на кухне сигареты и со смаком, сидя на крыльце, пережгла всю пачку, вдыхая табачный аромат. Роман в дутой короткой куртке, пожертвованной одним из охранников, присел радом.

– Чего делаешь? – дружелюбно поинтересовался он.

– Курить не могу, – я покосилась на очередной окурок, дымившийся в руке, – зато нюхать никто не запрещает.

Мы неловко молчали, потом Роман отчего-то нахмурился и напрягся, вглядываясь через ворота в засыпающий осенний лес.

– Чего случилось? – насторожилась я.

– Запах агрессии… – проговорил он, вставая, и на всякий случай за локоть поднял меня.

Только тут до меня донесся звук ревевших автомобилей, видимо, очень торопившихся в наше убежище. Машина Люка влетела на подъездную дорожку, охранники остановились. Они высыпали из салона, оставив двери раскрытыми нараспашку, и заняли явно оборонительные позы, в руках хмурых мужчин сокращались голубоватые шарики призм. Люк, не заглушив двигателя, вышел, красивое лицо выражало крайнюю обеспокоенность. Я незаметно высвободила руку из пальцев Романа, но все равно внимательные, почти черные глаза отметили мое осторожное движение.

– Держи! – Люк буквально швырнул мне в лицо пакет с одеждой. – Переодевайся! Мы уезжаем отсюда. Роман, ты тоже готовься. На сборы пять минут.

– Да мне и собирать нечего, – хмыкнул тот.

– Что?! – Я едва успела поймать покупки, но все равно на деревянное крыльцо мне под ноги шмякнулась черная женская кроссовка.

Люк, мало обращая на меня внимание, зашел в дом. Быстро подняв обувь, я заторопились следом за ним.

– Петр! – крикнул он, разыскивая типчика. – В городе хранители! Кажется, тебе нужно кое-что объяснить мне!

Я торопилась за Люком, прижимая к груди пакет, и мои семенящие шаги звучали как эхо вслед за его рассерженными и твердыми. Петр стоял на кухне, запихивая в рот очередной кусок копченого мяса, вытащенный из холодильника. Он так и застыл с набитым ртом, когда увидел перекошенное лицо Люкки и его сжатые до побелевших костяшек кулаки.

– Откуда они знают, что мы рядом с этим городом?! – От его тона даже у меня побежали мурашки, а Петр подавился, вытаращив глаза.

– Я ничего не говорил! – едва пробормотал он и проглотил кусок, так и не разжевав.

– Люк… – окликнула его я. Мужчина выглядел так, словно собирался убить Петра.

Он развернулся настолько стремительно и незаметно, что в испуге я отступила на шаг. Впервые я поняла, почему его считали в этом мире чудовищем. Прекрасное лицо выражало безграничную, всепоглощающую злость. Она сочилась из каждой черточки, из черных страшных глаз, не имевших дна. Меня затрясло, руки стали влажными.