Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Билл, герой Галактики, на планете роботов-рабов - Гаррисон Гарри - Страница 11


11
Изменить размер шрифта:

– Вот он.

– Но тут ничего не поймешь.

– Кто учился, тот поймет. Вот это три, а это семь.

Она выпучила глаза, потрясенная его тайными познаниями. Отвернулась, отвергнутая. Сунула в рот пятигранную таблетку. Тибетский аналог противозаконного исландского аспирина. Кайф наступил сразу. По экрану по-прежнему бежали непристойные знаки. Потом лазерный принтер гнусно заурчал и выплюнул распечатку.

– Вот.

– Не могу.

– Сможешь. Достань все, что указано в списке.

Он разразился бурным хохотом, уловив запах аспирина у нее изо рта.

– Тут наркотики. Это противозаконно. Запрещено. – Держа распечатку в трясущихся руках, она прочла: – Спирт, дистиллированная вода, глицерин…

– Иди. Иначе ты покойница.

Из рукава у него бесстыдно высунулся автоматический ствол 1.2,5-миллиметрового калибра. Она вышла.

Ки Бер-Панку был двадцать один год, когда он выставил свое снадобье на продажу. Давно утраченный, забытый рецепт, плесневевший в изъеденных мышами подшивках «Амстердам ньюс». А теперь заново рожденный, безошибочно нацеленный на сбыт среди барыг. Самый новый. Самый клевый.

«Распрямитель лобковых волос» – как раз то, чего требует наипоследняя мода ходить нагишом. Раз увидел – непременно купишь. А весь товар был в руках у Ки. Бакники текли рекой, только успевай считать нули. Пока однажды…

– Хватит! – сказал он сам себе, и в голосе у него прозвучало злобное торжество.

Теперь его допустят. Должны.

Когда он подходил к парадному подъезду, их автомат уже Проверял его банковский счет. Много раз тщетно стучал он в эту дверь из нержавеющей стали, скрытую за голограммой двери из нержавеющей стали. Если они правильно прочли его счет, можно считать, что она перед ним уже открыта. Если нет – он рискует разбить об нее нос. Но дело того стоило. Он не замедлил шаг.

И шагнул в вестибюль. На секретарше в приемной была голомаска, скрывающая ее лицо. На него уставилась свиная морда. С золотым кольцом в носу и накрашенными губами.

– Да? – хрюкнула она.

– Я нужен «Эпплкору».

Ее улыбка была холодна, как жидкий гелий.

– «Эпплкору» нужны ваши деньги. Выучиться на человека-дисплея стоит недешево.

– Деньги есть.

– Пройдите к Чень-Ду. Комната тысяча девять. Крайний лифт слева.

Двери закрылись, и пол кабины надавил ему на ноги. А потом и на лицо, когда он распластался под тяжестью ускорения. Тысяча этажей – это долгий путь. Когда двери скользнули вбок, он выполз наружу. С трудом поднялся на ноги. Положил под язык восьмигранную капсулу кофеина. Вкус отвратительный. Но теперь он снова мог передвигаться.

Он распахнул дверь. Увидел сверкающую хромом аппаратуру. И человечка маленького роста – ее хозяина.

– Закрой дверь. Дует, – приказал Чень-Ду невозмутимо, словно последний император.

Протез его левой руки взвизгнул по-романски. Производство Италии, специально для открывания банок со спагетти. Человечек, не скрываясь, поковырял им в носу.

– Думаешь, способен стать человеком-дисплеем? Гиеной клавиатуры?

– Я знаю. Не думайте. Первый зуб у меня прорезался, когда я грыз «мышь».

– Трудное дело.

– Вы можете?

– Никто не может того, что может Чень-Ду. Я обучаю. Протез чмокнул, словно втянул в рот макаронину: человечек сделал им широкий жест в сторону глумливо подмигивающего пульта управления, который, казалось, заполнял всю комнату.

– Модель 80386. ПЗУ на два мега. Сопроцессор для математики. Дисплей.

– Бросьте эту азбуку. – Он окинул дисплей жадным взглядом. – Это для меня. Мой дисплей. Я стану человеком-дисплеем. Клейте мне на голову датчики. Подключите меня к схеме.

– На голову? Обкурился, что ли? Сигнал от процессора поджарит тебе мозги, как картошку. Надо смягчить удар тока, принять его всем телом. Подальше от мозга. Вот – суппозидатчик.

– Суппозидатчик?! – в ошеломлении повторил Ки. – Значит, вы его не на голову мне приклеите? А засунете в задницу?

– Угадал.

Теперь он понял, зачем в сиденье табуретки, стоявшей у пульта, проделано отверстие.

Но когда в него хлынул сигнал, он забыл про свое тело. Он слился с дисплеем. Теперь он был человек-дисплей. Всеми своими чувствами он погрузился в недра компьютера. Там все было черно-белое.

– Вы что, обходитесь без цвета?

– Не верь. Пропаганда, – проник в глубины его существа бестелесный голос. – Цвет – только для голорекламы в метро. Облапошивать быдло. Только черно-белое. Занимает меньше памяти.

Холодная белизна льда, жаркий багрянец зарева выскользнули из его памяти и обрушились в бездну забвения. Из тьмы возникло нечто, оно становилось все ближе, пока не заполнило все поле зрения. Картотечный шкаф величиной с небоскреб. Деревянный. Затянутый паутиной.

– Что это? – завопил он в черную тьму.

– Картотечный шкаф. Лучший способ представить работу компьютера. А чего ты ждал? Голубую бесконечность? Сетку неоновых огней? Сферы, закодированные цветом? Чушь. Дерьмовый голофильм для детишек. Как может человеческий мозг, работающий со скоростью химических реакций, поспеть за компьютером на сто тридцать миллионов операций в секунду? Не может. Поэтому написали программу, которая показывает, что происходит. Программа рисует эту картину, чтобы медленный человеческий мозг мог за ней следить. Картотечный шкаф. Открой. В нем картотечные ящики. Открой ящик. Найди программу, карточку. Переходи к субпрограмме. Скука все это.

– Ничего себе скука! – вызывающе выкрикнула его шальная душа в шипящую тьму. Ответа не было, Чень-Ду задремал.

Ки учился. На учебу ушли все бакники, что у него были. И много еще. Его тянуло к клавиатуре. Больше, чем к женщинам, к выпивке, к зелью. Его постоянно томило желание, так что даже во рту стоял этот привкус. Противный привкус. И это его не смущало.

Но нужно было еще достать денег. И было только одно место, где он мог это сделать. В Кишке. В подземном городе под городом. В параллельном мире. Туда носа не совали власти – им не нравилось брести по колено в сточной канаве, служившей единственным входом. Ки побрел. Отряхнул с ног последние брызги вязких, жирных помоев и шагнул в дверь «Эль Мингаторио».

Желтые огни цвета детского кошмара освещали собравшуюся публику. Мерзкого вида публику, так что цвет был самый подходящий. Ки протолкался к стойке и стукнул кулаком по исцарапанному пластику.

– Ой! – вскрикнул он. Кулак угодил в битое стекло.

– «Ой» только что кончился, – насмешливо сказал бармен с глумливой гримасой, намалеванной на губах. Несмываемой краской – Как обычно?

Ки кивнул. Рассеянно. Он забыл, что пил обычно. Непристойно толстый, раздутый от жира, похожий на моржа человек, навалившийся на стойку слева от него, пил что-то такое, от чего разило зеленой гнилью. Не то.

Барыга справа от него, с торчащими во все стороны пурпурными волосьями, собранными в колючки с крохотными презервативами на концах, давился чем-то дымящимся и лиловым. И это не то.

Бармен с треском поставил перед ним стакан. Еще одна царапина на стойке.

– Вот тебе. – Ни капли жалости не выражали его губы. – Имбирное пиво.

Ответив такой же глумливой усмешкой, Ки поднес стакан ко рту. Сделал большой глоток. Почувствовал, как его охватило отвращение.

– Это что, диетическое?

Ответом ему был гнусный смех, словно душа умирающего выскользнула во тьму.

В Кишке можно было купить и продать все, что угодно. Ки так и делал. Он шел на все ради желанных бакников. Он продавал свою кровь. Мыл окна. Нянчил двухголового младенца. Не было такой отвратительной работы, от которой бы он отказался. Он не видел другого выхода. Он должен стать человеком-дисплеем.

В тот день, когда он закончил учебу, за ним пришли.

Бежать было некуда, окна небьющиеся. Дверь их не остановила – они ее выломали.

– Попался, – сказал первый из них. Свет уличного фонаря падал сквозь жалюзи на его лицо, покрыв его сеткой параллелей.

– Нет!

Чей это был голос – его собственный? А чей же еще?