Американские мертвяки - Гаррисон Гарри - Страница 4

– Выключи эту хреновину и давай сюда Белого. Я хочу перекинуться с ним парой слов.

Они стояли друг против друга, черный и белый, на лицах обоих читалась холодная ярость.

– Засними это, Бруно, – бросил Мау Мау. В камере зажужжало: механизм настраивался на сумерки. – Лейтенант Эдкинз собирается рассказать, что произошло в Элленвилле. Говори, лейтенант.

– Мне нечего сказать.

– Нечего? Маленький мальчик, который помогал разгружать грузовик, тебя узнал. Он прятался на чердаке того магазина, и никто не стал его там искать, потому что лестница валялась на полу. Он сказал, что в тот день, вернее, вторую половину дня, ты руководил теми людьми. Вот что он сказал.

– Он солгал!

– А зачем маленькому мальчику лгать? Он сказал, что большинство белых для него на одно лицо, но вот тебя он никогда не забудет.

Лейтенант презрительно отвернулся и промолчал. Мау Мау врезал ему в челюсть, так сильно, что лейтенант повалился на землю. Лежал, по щеке текла кровь, и ругался.

– Видел, ты это видел, ты – с камерой, кто бы ты ни был. Он ударил пленного, раненого пленного. Видишь, что это за человек? Я расскажу тебе, что произошло в Элленвилле. Девушка ехала в автомобиле, милая девушка, знакомая мне девушка, с которой мне однажды выпала честь потанцевать. Так ее убили. Возможно, это дело рук вот этой черной обезьяны!

– Ой, Белый, ну ты и трепло, – Мау Мау покачал головой. – Почему ты не сказал, что эта милая девушка была военной медсестрой и оказалась в автомобиле полковника, который прославился в этих краях не с самой лучшей стороны. И что в автомобиль попала минометная мина, а стреляли с другой стороны холма и никто не знал, что едет полковник в компании девушки. Услышали об этом только по радио. И как вышло, что ты ничего не рассказал о другой милой девушке, черной девушке, которая на свою беду зашла в магазин на следующий день, когда солдаты подъехавшего патруля застрелили хозяина магазина, а потом принялись за девушку. Сначала изнасиловали, а потом тоже убили. Давай, расскажи об этом прессе.

– Ты лжец! – выплюнул офицер.

– Я? Я лишь повторяю слова маленького мальчика. Он сказал, что ты сшиб старика с ног, а уж потом его пристрелили. Он также сказал, что ты не седлал черную девушку вместе с остальными, но с удовольствием наблюдал за процессом. И он сказал, что убил ее именно ты, сунул ствол пистолета в рот и мозги полетели через затылок.

Мау Мау медленно, очень медленно наклонился к офицеру. Теперь уже он не говорил, а выплевывал слова.

– А теперь ты умрешь той же смертью, белый ублюдок, что и она.

Это было отвратительно, Бруно чувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, но он заснял все. Офицер пытался сопротивляться, несмотря на раненую руку, но его пригвоздили к земле и принесли фонарь, который бил ему в лицо, когда винтовка Мау Мау застыла в дюйме от его лица.

– Хочешь сказать последнее слово, Белый? Попросить Господа упокоить твою душу?

– Не марай имя Господа своими толстыми, грязными губами, – прокричал офицер, вырываясь из держащих его рук. – Ты – черный иудо=коммунистический ниггер, пришедший с Севера, чтобы мутить воду… ты свое получишь, вы все свое получите. Или умрете, или отправитесь в Африку, к остальным обезьянам…

Ствол ткнулся в рот офицеру, мушка вышибла передние зубы. Мау Мау кивнул.

– Теперь я услышал все, что хотел услышать. Нет у меня желания убивать невиновных.

И хотя Бруно закрыл глаза, когда прогремел выстрел, камера продолжала работать.

– Это… это ужасно, – он отвернулся, желчь выплеснулась в рот.

– На войне все ужасно, – ответил Мау Мау. – Пора идти, а не то нас поймают.

И сделал пару шагов, а потом вновь повернулся к итальянскому репортеру.

– Послушай, ты думаешь, мне это нравится? Теперь, может и да, но не с самого начала. Война всех превращает в зверей, и скоро невиновных не остается ни на одной из сторон. Но ты должен помнить, что это мятеж, а люди не поднимают мятеж и не идут на смерть, не имея на то веской причины. А у нас эти веские причины копились две сотни лет. Так чего нам не сражаться, чего не убивать, если наше дело правое? Белые делают это постоянно. Помнишь Вьетнам? Белые думали, что они правы, сбрасывая напалм на школы и больницы. Белые учили нас, как это делается. Поэтому, сталкиваясь с такой дрянью, – он пнул распростертое на земле тело, – мы знаем, как поступить. С такими можно говорить только языком оружия.

Бруно даже лишился дара речи. Несколько раз жадно схватил ртом воздух, прежде чем смог выдавить из себя: «Вы хоть себя слышите? Знаете, что говорите? То же самое говорил Муссолини. Фашисты, когда захватывали власть в Италии. То же самое в вашей стране говорили берчисты, минитмены. Вы лишь повторяете их слова!

Мау Мау улыбнулся, но в улыбке этой веселье отсутствовало напрочь.

– Неужели? Полагаю, ты прав. Нам всегда твердили, что нам нужно учиться, чтобы стать другими, и, скорее всего, это тоже правда. Они нас научили. Мы все поняли. Мы выучили свой урок.

Он отвернулся и повел отряд в темноту.