Дьюма-Ки - Кинг Стивен - Страница 126

ix

Джек, возможно, продержался чуть дольше Илзе; а может, и нет. Когда растительность окружила нас плотными стенами, с определением расстояний возникли серьёзные трудности. Дорога превратилась в узкую полосу, корни то и дело вспучивали покрытие. Ветви над дорогой переплетались, блокируя большую часть неба. Мы словно двигались в живом тоннеле. Ехали с поднятыми стёклами, но салон всё равно наполнял зелёный и ядрёный запах джунглей.

Джек испытал подвеску «мерседеса» на прочность на особенно большой рытвине, перебрался через неё, потом нажал на педаль тормоза, поставил ручку переключения скоростей в нейтральное положение.

— Извините… — Губы у него дёргались, глаза округлились. — Меня сейчас…

Я прекрасно знал, что с ним сейчас произойдёт.

Джек открыл дверцу, высунулся из машины, его вырвало. Я думал, что воздух в салоне пропитался запахом джунглей (такое случалось, стоило отъехать на милю от «Эль-Паласио»), но с открытой дверцей запах этот усилился десятикратно — зелёный и яростно живой. Однако я не услышал ни единой птахи, поющей в густой листве. Тишину нарушал только вылетающий из Джека ленч.

За ленчем последовал завтрак. Наконец Джек откинулся на спинку сиденья. И этот парень когда-то сказал, что я напоминаю ему «перелётную птицу», человека, приехавшего с севера, чтобы провести зиму во Флориде? Смех да и только. Потому что в тот солнечный флоридский день в середине апреля Джек Кантори был бледен, как март в Миннесоте. И выглядел не на двадцать один год, а на сорок пять. Илзе во всём винила салат с тунцом, но тунец не имел к этому ни малейшего отношения. Причина действительно появилась из моря, только звали её иначе.

— Извините, — проговорил Джек. — Не знаю, что со мной. Запах, наверное… этот запах гниения… — Грудь Джека поднялась, в горле булькнуло, он опять высунулся из салона. На этот раз правая рука разминулась с рулевым колесом, и, если бы я не схватил его за воротник и не дёрнул на себя, он бы плюхнулся физиономией в собственную блевотину.

Джек опять откинулся на спинку, с закрытыми глазами, мокрым от пота лицом, учащённо дыша.

— Нам лучше отвезти его в «Эль Паласио», — подал голос Уайрман. — Я не хочу терять время… чёрт, но я не хочу потерять и его… и всё это очень уж нехорошо.

— А вот с точки зрения Персе как раз хорошо, — возразил я. Теперь моя больная нога зудела, как и ампутированная рука. Её словно пронзали электрическими разрядами. — Это её ядовитый защитный рубеж. А как ты, Уайрман? Желудок не беспокоит?

— Нормально, но мой слепой глаз… тот, что был слепым… чертовски чешется, и гудит голова. Вероятно, от этого грёбаного радио.

— Это не радио. А не рвёт нас, в отличие от Джека, только потому, что мы… ну… скажем так, вакцинированы. Ирония судьбы, верно?

Сидящий за рулём Джек застонал.

— Чем ты можешь ему помочь, мучачо? Можешь что-нибудь сделать?

— Думаю, да. Надеюсь на это.

Альбомы лежали у меня на коленях, карандаши и ластики — в поясной сумке. Я открыл карандашный портрет Джека, нашёл в сумке ластик. Стёр Джеку рот и нижние дуги глаз, до самых уголков. Зуд в правой руке усилился, и я уже не сомневался, что задуманное мною сработает. Я вызвал из памяти улыбку Джека на кухне (когда я попросил его улыбнуться, думая о чём-то особенно радостном), и быстро зарисовал её синим карандашом. На это ушло не более тридцати секунд (когда дело касается улыбок, ключевой элемент — глаза, так было и есть), но эти несколько линий кардинально изменили лицо Джека.

И я получил не только то, что ожидал. Когда рисовал, увидел Джека, целующего девушку в бикини. Больше, чем увидел. Ощутил гладкость её кожи, даже несколько песчинок, прилипших к пояснице. Почувствовал запах её шампуня и лёгкий привкус соли на губах. Узнал, что имя девушки — Кейтлин, а Джек называл её Кейт.

Я вернул карандаш в поясную сумку, закрыл её на молнию.

— Джек? — позвал я ровным, спокойным голосом. Он не открыл глаз, пот по-прежнему блестел на щеках и лбу, но дыхание стало ровнее. — Как ты? Тебе получше?

— Да, — ответил он всё ещё с закрытыми глазами. — Что вы сделали?

— Раз уж мы тут одни, могу сказать, что это и есть та самая магия. Перебил одно заклинание другим.

Уайрман перегнулся через моё плечо, взял блокнот, всмотрелся в портрет, кивнул.

— Я начинаю верить, что ей следовало оставить тебя в покое, мучачо.

— Ей следовало оставить в покое мою дочь, — ответил я.

x

Мы простояли ещё пять минут, чтобы Джек привык к открывшемуся у него второму дыханию. Наконец он сказал, что можно ехать дальше. Бледность с лица сошла. Я задался вопросом: а столкнулись бы мы с той же проблемой, если бы попытались добраться до южной оконечности по воде?

— Уайрман, ты видел когда-нибудь рыбацкие лодки, стоящие на якоре у южной оконечности Дьюмы?

Он задумался.

— Между прочим, нет. Они обычно держатся ближе к Сан-Педро. Странно, не правда ли?

— Не просто странно — чертовски зловеще, — буркнул Джек. — Как эта дорога.

Дорога окончательно превратилась в тропу. Морской виноград и ветви баньянов противно скреблись о борта медленно продвигающегося вперёд «мерседеса». Дорога, вспученная корнями, где-то разбитая до щебёнки, где-то в рытвинах, продолжала заворачивать в глубь острова, но теперь ещё и начала подниматься.

Мы ползли, оставляя позади милю за милей, листья и ветки лупили по окнам «мерседеса». Я ожидал, что дорога разрушится окончательно, но этого как раз и не произошло, потому что густая листва над головой в какой-то степени защищала твёрдое покрытие от природных стихий. Баньяны уступили место впечатляющим зарослям бразильского перца, и вот тут мы увидели первое животное: здоровенная рысь застыла на разбитой дороге, зашипела на нас, прижав уши к голове, потом скрылась в кустарнике. Чуть позже с десяток толстых чёрных гусениц упали на ветровое стекло, лопнули и измазали его своими внутренностями. Дворники и омывающая жидкость не смогли справиться с этой липучей слизью, лобовое стекло превратилось в глаз с катарактой.

Я велел Джеку остановить «мерседес», вылез из машины, нашёл в багажнике чистые тряпки. Воспользовался одной, чтобы протереть дворники и стекло, предварительно надев садовую рукавицу (из принесённых Уайрманом), а волосы закрыв бейсболкой. Как выяснилось, гусеницы были самыми что ни наесть обычными: пачкающие, но не сверхъестественные.

— Неплохо, — сказал Джек в приоткрытую водительскую дверцу. — Я открою капот, чтобы мы смогли посмотреть… — Он замолчат, глядя мне за спину.

Я повернулся. Увидел взломанный асфальт, переплетённые лианы, а чуть дальше, в тридцати ярдах от меня, дорогу гуськом пересекали пять лягушек размером со щенка кокер-спаниеля. Первые три — ярко-зелёные, какие, наверное, и не встречаются в природе, четвёртая — синяя, пятая — блёкло-оранжевая (возможно, была красной, пока не выцвела). Все они улыбались, но в улыбках этих чувствовалась неестественность и усталость. Прыгали они медленно, словно лапки отказывались им служить. Как и рысь, добравшись до кустарника, лягушки исчезли в нём.

— И что это было? — спросил Джек.

— Призраки, — ответил я. — Остатки могучего воображения маленькой девочки. И, судя по их виду, долго они не протянут. — Я вернулся на пассажирское сиденье. — Поехали, Джек. Пока ещё можно ехать.

«Мерседес» пополз дальше. Я спросил Уайрмана, который час.

— Начало третьего.

Мы смогли доехать до ворот первого «Гнезда цапли». Я бы никогда не стал на это спорить, но — смогли. Джунгли на последнем участке просто перекрыли дорогу — ветви баньянов и виргинской сосны, со свисающими серыми бородами испанского лишайника, — но Джек взломал эту растительную стену «мерседесом», и мы выехали под чистое небо. Вот здесь природа полностью расправилась с твёрдым покрытием, так что этот участокдороги превратился в просёлок, но «мерседес» справился, пусть его и немилосердно трясло по пути к двум каменным столбам, что стояли выше по склону. Громадная неровная зелёная изгородь, высотой добрых восемнадцать футов [5,5 м] и бог знает какой ширины, уходила в обе стороны от столбов и уже начала выбрасывать зелёные щупальца вниз, к джунглям. Сохранились и ворота, ржавые и приоткрытые, но я не думал, что «мерседес» сможет протиснуться в просвет.