Дьюма-Ки - Кинг Стивен - Страница 120

В какой-то момент подошёл Уайрман, включил на кухне свет, сел за стол, положил гарпун перед собой. Не произнёс ни слова, только слушал, что говорю я.

Илзе сказала, что начала чувствовать себя как-то странно («жутковато-страшновато» — так она в действительности сказала), как только вошла в квартиру. Поначалу это было только ощущение одурманенности, но скоро к нему присоединилась тошнота… как и в тот день, когда мы попытались исследовать единственную дорогу, уходящую в глубь Дьюма-Ки. Илзе становилось всё хуже и хуже. Женщина обратилась к ней из раковины, сказала, что её отец умер. Тогда Илзе вышла на улицу, чтобы прочистить мозги, но чуть ли не сразу решила вернуться.

— Должно быть, так на меня подействовали рассказы Лавкрафта, которые я прочитала для курсовой работы по американской литературе. Мне постоянно казалось, что кто-то идёт следом за мной. Эта женщина.

Вернувшись в квартиру, она начала готовить овсянку, в надежде, что каша успокоит желудок, но, как только каша начала густеть, тошнота усилилась. Всякий раз, помешивая кашу, Илзе видела в ней что-то страшное. Черепа. Лица кричащих детей. Потом появилось лицо женщины. У женщины было слишком много глаз, сказала Илзе. Женщина-из-овсянки сообщила моей дочери, что я умер, а мама об этом ещё не знает, но когда до неё дойдёт эта новость, она устроит вечеринку.

— Я пошла и легла, — продолжила Илзе с детской интонацией, — и тогда мне приснилось, что женщина права, и ты умер, папуля.

Я подумал, неспроситьли, когда именно позвонила её мать, но сомневался, что она вспомнит, да и значения это не имело. Святый Боже, неужели Пэм не уловила ничего, кроме усталости — особенно после моего звонка? Она оглохла? Не мог же только я слышать это замешательство в голосе Илзе, это изнеможение? Но, возможно, когда звонила Пэм, Илзе была ещё в порядке. Персе, при всём её могуществе, требовалось время, чтобы окончательно подчинить себе человека. Особенно если человек находился достаточно далеко.

— Илзе, у тебя сохранился рисунок, который я тебе дал? С маленькой девочкой и теннисными мячами? Я его назвал «Конец игры».

— Ещё одна странная вещь. — Я чувствовал, что Илзе пытается говорить связно, точно так же, как пьяный водитель, остановленный дорожным копом, всеми силами пытается показать, что он трезвый. — Я хотела вставить его в рамку, но руки до этого недошли, поэтому прикрепила его канцелярской кнопкой к стене в большой комнате. Ты помнишь, гостиная-кухня. Там я угощала тебя чаем.

— Конечно. — Я никогда не был в её квартире в Провиденсе.

— Где я могла смотреть на него… смотреть на… но потом, когда я вернулась… он…

— Ты собираешься заснуть? Не вздумай заснуть, разговаривая со мной, мисс Булочка.

— Не заснуть… — но голос её слабел.

— Илзе! Проснись! Проснись, твою мать!

— Папа?! — Илзе явно была потрясена. Но сон как рукой сняло.

— Что случилось с рисунком? Что изменилось после твоего возвращения?

— Он оказался в спальне. Вероятно, я сама перевесила его туда… он был прикреплён к стене той же кнопкой с красной головкой… но я не помню, как это делала. Наверное, я просто хотела, чтобы он был ближе ко мне. Разве это не забавно?

Нет, вот это я забавным не находил.

— Если бы ты умер, папуля, я не хотела бы жить. Я бы тоже хотела умереть. Стать мёртвой, как… как… как стеклянный шарик! — и она рассмеялась. Я подумал о дочери Уайрмана и не поддержал её.

— Слушай меня внимательно, Илзе. Ты должна сделать всё, что я скажу. Это очень важно. Сделаешь?

— Да, папуля. Если только это не займёт много времени. Я… — послышался зевок, — …устала. Могу и поспать, раз уж теперь точно знаю, что с тобой всё в порядке.

Да, она могла поспать. Аккурат под рисунком «Конец игры», закреплённым на стене кнопкой с красной головкой. И проснуться, думая, что разговор этот ей приснился, а на самом деле её отец покончил с собой на Дьюма-Ки.

Всё это сделала Персе. Эта старая карга. Эта сука.

Ярость вернулась в мгновение ока. Словно никуда и не уходила. Но я не собирался позволить ей помешать моим планам, не собирался даже позволить отразиться на голосе, чтобы Илзе не подумала, что я злюсь на неё. Я зажал трубку между ухом и плечом. Протянул руку и схватился за тонкое хромированное основание водопроводного крана.

— Много времени это не займёт, цыплёнок. Но ты должна это сделать. А потом пойдёшь спать.

Уайрман сидел за столом, наблюдая за мной. Снаружи грохотал прибой.

— Какая у тебя духовка, мисс Булочка?

— Газовая. Газовая духовка, — и она снова рассмеялась.

— Хорошо. Возьми рисунок и брось в духовку. Потом закрой дверцу и включи газ. На максимальный режим. Сожги его.

— Нет, папуля! — Теперь она окончательно проснулась, шокированная моими словами, как и в прошлый раз, когда я сказал «твою мать», если не больше. — Я люблю этот рисунок.

— Я знаю, милая, но именно из-за этого рисунка у тебя такое необычное состояние. — Я собирался добавить что-то ещё, но остановился. Если причиной был рисунок (а я в этом нисколько не сомневался), новые аргументы пользы бы не принесли. Она и так уже всё поняла. Вместо того чтобы говорить, я взад-вперёд дёргал кран, сожалея всем сердцем, что мои пальцы сжимают не горло этой суки-карги.

— Папуля! Ты действительно думаешь…

— Я не думаю — знаю. Иди за рисунком, Илзе. Я подожду у телефона. Принеси, сунь в духовку и сожги. Немедленно!

— Я… хорошо. Подожди.

Со стуком трубка легла на столик.

— Она это сделает? — спросил Уайрман.

Прежде чем я успел ответить, раздался металлический хруст, и тут же холодная вода обдала мне руку до локтя. Я посмотрел на кран в моём кулаке, перевёл взгляд на обломок трубы. Бросил кран в раковину. Из зазубренного обломка хлестала вода.

— Думаю, да, — ответил я. — Извини.

— De nada.[175] — Уайрман опустился на колени, открыл шкафчик под раковиной, сунул руку за мусорное ведро и стопку мешков для мусора. Что-то повернул, и струя из сломанного крана сбавила напор. — Ты не знаешь своей силы, мучачо. А может, знаешь.

— Извини, — повторил я. Не сильно раскаиваясь. На ладони кровоточил неглубокий порез, но настроение у меня улучшилось. И в голове прояснилось. Я даже подумал, что в своё время таким вот краном могла стать шея моей жены. Не стоило удивляться, что она со мной развелась.

Мы сидели на кухне и ждали. Секундная стрелка на часах над плитой медленно обогнула циферблат, пошла на второй круг. Поток из трубы превратился в узенькую струйку. Потом издалека донёсся голос Илзе:

— Я вернулась… с ним… Я… — Тут она вскрикнула. Я не мог сказать, от удивления, боли или оттого и другого.

— Илзе! — завопил я. — Илзе!

Уайрман вскочил, ударился бедром о край раковины. Протянул ко мне руки. Я покачал головой, мол, не знаю. Я чувствовал, как по щекам течёт пот, хотя на кухне было прохладно.

Я уже думал о том, что делать и кому звонить, когда Илзе взяла трубку. В голосе слышалась дикая усталость. Но при этом и облегчение. И говорила она, как всегда. Наконец-то.

— Господи Иисусе.

— Что случилось? — Я едва сдержался, чтобы не сорваться на крик. — Илзе, что случилось?

— Его нет. Он вспыхнул и сгорел. Я смотрела через окошко. От него остался пепел. Папуля, мне нужно залепить пластырем руку. Ты был прав. Нехороший он, очень нехороший. — Она нервно рассмеялась. — Этот чёртов рисунок не хотел лезть в духовку. Изогнулся и… — Вновь нервный смех. — Можно сказать, что я порезалась о край листа, но это не выглядит порезом, и ощущения другие. Больше похоже на укус. Я думаю, рисунок меня укусил.