Экскалибур - Корнуэлл Бернард - Страница 26

– Господин! – вмешался Кулух.

– Молчать! – рявкнул Артур. Он кипел от бешенства и ярость свою выместил не на ком ином, как на мне – ведь это я уговаривал его разрешить Гвидру поехать в Дурноварию. – Ты знал, что произойдет? – призвал он меня к ответу.

– Конечно нет, господин. Я и сейчас ничего не знаю. По-твоему, я причинил бы вред Гвидру?

Артур окинул меня мрачным взглядом, затем отвернулся.

– Вам ехать незачем, – бросил он через плечо, – а я отправляюсь на Май Дун за сыном. – И он зашагал через двор туда, где конюх уже седлал Лламрей: Хигвидд держал кобылу под уздцы. Галахад молча последовал за Артуром.

Признаюсь, что с минуту я не трогался с места. Не хотел, и все. Пусть придут боги. Пусть все наши бедствия сгинут в шуме гигантских крыл, пусть свершится чудо и на землю ступит Бели Маур. Я мечтал о Британии Мерлина.

И тут мне вспомнилась Диан. В самом ли деле моя младшая доченька пришла той ночью во внутренний двор? Ведь душа ее была здесь, на земле, – в канун Самайна, – и внезапно на глаза мои навернулись слезы: я-то знал, что это за мука – потерять дитя. Не мог я стоять столбом посреди двора перед дворцом Дурноварии, пока умирает Гвидр и страдает Мардок. Мне страшно не хотелось ехать на Май Дун, но я понимал, что не смогу посмотреть в лицо Кайнвин, если не помешаю гибели ребенка, – и я пошел за Артуром и Галахадом.

Кулух удержал меня за руку.

– Гвидр – отродье потаскухи, – проворчал он тихо, чтобы не услышал Артур.

Я не стал пререкаться о происхождении Артурова сына.

– Если Артур поедет один, его убьют, – сказал я. – Там, на холме, четыре десятка Черных щитов.

– А если поедем мы, то наживем себе врага в лице Мерлина, – напомнил Кулух.

– А если не поедем, то наживем себе врага в лице Артура. Ко мне подошел Кунеглас, тронул меня за плечо.

– Ну?

– Я еду с Артуром, – отвечал я. Ехать мне не хотелось, но иначе поступить я не мог. – Исса! – крикнул я. – Коня!

– Ну, если едешь ты, так, верно, и мне придется, – пробурчал Кулух. – Надо ж проследить, чтоб ты в беду не ввязался.

И вот уже все мы, перекрикивая друг друга, требовали спешно подать коней, оружие и щиты.

Почему мы поехали? Я часто, очень часто думаю о той ночи. Я по сей день вижу, как мерцающие огни сотрясают небеса, чую дым, струящийся с вершины Май Дуна, и ощущаю тяжкое бремя магии, навалившееся на Британию, – и все-таки мы поехали. Видно, в ту раздираемую пламенем ночь я был сам не свой. Меня гнали в путь сентиментальная щепетильность (как же, ребенок гибнет!), и память о Диан, и угрызения совести – ведь кто, как не я, уговорил Гвидра приехать в Дурноварию! – но превыше всего моя любовь к Артуру. А как же любовь к Мерлину и Нимуэ? Наверное, мне никогда не приходило в голову, что я им зачем-то нужен, но вот Артур во мне нуждался, и в ту ночь, когда Британия оказалась словно в ловушке между огнем и светом, я поскакал на поиски его сына.

Нас было двенадцать. Думнонийцы – Артур, Галахад, Кулух, Дерфель и Исса – и еще Кунеглас и его люди. Сегодня – а эту историю рассказывают и по сей день – детей учат, что тремя погубителями Британии стали Артур, Галахад и я, но той ночью мертвых в путь выехало двенадцать всадников. Доспехов у нас не было, только щиты, и у каждого – копье и меч.

Мы мчались к южным вратам Дурноварии по освещенным улицам; люди испуганно шарахались в стороны. Ворота стояли открытыми – как оно и подобает в канун Самайна, чтобы мертвые входили в город беспрепятственно. Мы, пригнувшись, поднырнули под перекладиной и галопом понеслись на юго-запад через запруженные народом поля: толпы завороженно глядели на бурлящую смесь огня и дыма, что изливалась с вершины холма.

Артур задал ужасающий темп; я намертво вцепился в луку седла, чтобы, чего доброго, не свалиться. Плащи наши развевались за спиной, ножны подпрыгивали вверх-вниз, небеса над головой вскипали дымом и светом. Я почувствовал запах горелой древесины и услышал потрескивание пламени задолго до того, как мы добрались до подножия холма.

Мы погнали коней вверх по склону, остановить нас никто не пытался – вплоть до того момента, как мы достигли головоломного входного лабиринта. Артур хорошо знал крепость: прежде, когда они с Гвиневерой жили в Дурноварии, летом они частенько поднимались на холм. Так что теперь он уверенно провел нас по петляющему коридору, там-то и поджидали трое Черных щитов с копьями. Артур не колебался ни минуты. Он пришпорил коня, нацелил на недругов свое собственное длинное копье – и пустил Лламрей во весь опор. Черные щиты отлетели с дороги и беспомощно завопили: могучие скакуны прогрохотали мимо.

Ночь полнилась шумом и светом. Гудело пламя гигантских костров, и в самом сердце алчных огненных языков с оглушительным треском раскалывались целые древесные стволы. Дым заволакивал небесные огни. Копейщики орали на нас с укреплений, но никто не преградил нам пути, когда мы вырвались за внутреннюю стену на вершину Май Дуна.

Там мы остановились – и не из-за Черных щитов: на нас дохнуло палящим жаром. Лламрей поднялась на дыбы и прянула прочь от пламени; Артур крепко вцепился ей в гриву; в глазах ее полыхнул алый отблеск. Казалось, пышут тысячи кузнечных горнов; вновь налетел ревущий, испепеляющий шквал – мы отшатнулись, поневоле отступили назад. В бушующем пламени я не различал ничего: самое сердце Мерлинова узора заслоняли от нас стены клокочущего огня. Артур, пришпорив Лламрей, отъехал ко мне.

– Куда теперь? – прокричал он. Я, верно, пожал плечами.

– А как Мерлин попал внутрь? – допрашивал меня Артур.

– С противоположной стороны, господин, – предположил я. Храм стоял в восточной части огненного лабиринта, так что во внешних спиралях наверняка оставили проход.

Артур рванул поводья и направил Лламрей вверх по склону внутреннего укрепления, на тропу, что шла вдоль гребня.

Черные щиты разбегались врассыпную, даже не попытавшись задержать чужака. Мы въехали на вал вслед за Артуром, и хотя наши кони в ужасе косились на бушующее пламя справа, они последовали-таки за Лламрей сквозь круговорот искр и дыма. В какой-то момент часть огненной стены с треском обрушилась, пока мы скакали мимо, и моя кобыла прянула из полыхающего ада к внешнему краю вала. Я испугался было, что она того и гляди кубарем скатится в ров, и отчаянно свесился с седла, левой рукой вцепившись в гриву, но каким-то непостижимым образом кобыла удержала равновесие, вернулась на тропу и галопом понеслась дальше.

Миновав северную оконечность гигантских огненных кругов, Артур вновь свернул на плоскую возвышенность. На его белый плащ угодил тлеющий уголек, шерсть уже задымилась, но я поравнялся со всадником и загасил огонь.

– Куда? – крикнул он.

– Туда, господин. – Я указал на спирали огня близ храма. Никакого прохода я там не видел, но, когда мы подъехали ближе, стало ясно: проем тут был, но его заложили дровами, хотя и не так плотно, как в других местах; а еще осталась узкая брешь: повсюду пламя взметнулось на восемь – десять футов в высоту, а здесь пылало не выше пояса. За этим низким проемом зияло открытое пространство между внешними и внутренними спиралями – и там тоже стояли на страже Черные щиты.

Артур неспешно подъехал к бреши. Наклонился вперед, заговорил с Лламрей, словно объясняя ей, что от нее требуется. Напуганная кобыла прижимала уши, переступала на месте мелкими, нервными шажками – но уже не шарахалась прочь от яростных языков пламени, что плясали по обе стороны от единственного прохода к самому сердцу огненного узора. Артур остановил Лламрей в нескольких шагах от проема и принялся ее успокаивать, она же по-прежнему встряхивала головой и дико посверкивала белками глаз. Артур дал кобыле хорошенько рассмотреть проем, затем похлопал ее по шее, вновь поговорил с ней – и повернул прочь.

Он описал трусцою широкий круг, послал кобылу в галоп, пришпорил снова – и направил ее прямиком в проем. Лламрей запрокинула голову – я подумал, вот сейчас заартачится! – но тут она словно бы решилась и ринулась навстречу пламени. Кунеглас с Галахадом поскакали следом. Кулух выругался на чем свет стоит – дескать, зачем так рисковать-то? – а в следующий миг все мы уже гнали коней, поспешая за Лламрей.