Победитель всегда прав - Воронин Андрей Николаевич - Страница 3

Девчушки разделись. Их одежда лежала неровной горкой под дощатой стенкой голубятни.

– Вы одни на крыше, вы загораете, – принялся объяснять им суть сцены режиссер. – Вы уверены, что вас никто не видит.

Девушки легли на подстилки, а Роман Сагалович собственноручно сгибал им ноги, клал руки – так, чтобы получилось поживописнее.

– Чего ты коленки сжимаешь? – кричал он на Веронику. – Ты, наоборот, должна лежать в такой позе, чтобы никто не удержался, завидев тебя. Ты должна быть вызывающе привлекательной. Ну-ка, раздвинь ноги, а потом тихонько качай коленями и не сдвигай их до конца.

На то, чтобы снять пятнадцатисекундный кусок фильма, пришлось убить целых два часа. Режиссер ругался, кричал, забыв обо всякой осторожности. Ему казалось, что девочки ведут себя недостаточно раскрепощенно. Школьницы уже вспотели, но Сагалович не давал им времени даже на то, чтобы напиться воды.

– Снимем, тогда и отдохнете, – неистовствовал он. Наконец ему показалось, что сцена получилась. Парни, пока шла съемка, сидели на крыше и резались в карты. Режиссер распорядился переставить камеру и принялся объяснять парням, что от них требуется.

– Вы пришли на крышу к своим голубям и увидели трех голых девочек. Тут не будет ни одного слова, вы просто не в состоянии удержаться, вы изнываете от желания.

Парни-гомики достаточно равнодушно смотрели на обнаженные детские тела.

– Вы должны срывать с себя одежду так, как срывали бы ее с женщины, – говорил Сагалович, – нетерпеливо и со страстью. Вы уже должны быть возбуждены, когда сбросите белье.

Парни переглянулись.

– Боже мой, с кем мне приходится работать! – бормотал Сагалович, присаживаясь возле сценариста и закуривая сигарету. – Бездарные любители, разве что Вероника немного одарена актерским талантом.

Начались съемки второй сцены.

– Вначале девушки испугаются, но потом желание близости должно стать обоюдным, – закатив глаза, верещал режиссер. – Вначале никакого насилия, но вы ведь люди молодые, постепенно распаляетесь.

– Что с третьей девкой делать, нас же двое? – поинтересовался один из парней. Он стоял, запустив руку в джинсы, и пробовал возбудить себя.

– Тебе должно быть мало одной девочки. И тебе тоже, – режиссер указал пальцем на второго парня. – бы постоянно должны делить ее между собой. Вы меняетесь партнершами.

– А мы? – спросила Вероника. – Может, я просто буду смотреть на все это?

– Это ор-ги-я, – по слогам произнес режиссер, – оргия. Выпускай голубей, – скомандовал он парню.

Паша флегматично снимал, Сагалович кривил губы, наблюдая за тем, что происходит на крыше. Ему не нравилось то, как играют любители, не было настоящего накала, настоящего желания. Все делалось как бы понарошку.

– В камеры не смотреть! – кричал Сагалович. – Камеры для вас не должно существовать, – и тут же бросался к Паше, понимая, что спасти положение могут только детали. – Старайся глаза их крупным планом не показывать, зато гениталии бери по максимуму. Вы не для себя работаете, а для камеры! – неистовствовал режиссер.

Наконец он устал и сказал:

– Делайте что получается, – а сам уселся рядом со сценаристом. – Как тебе?

– Голуби, по-моему, ничего получатся, – осторожно заметил Иван, разглядывая то, как птицы клюют якобы случайно рассыпавшийся из пакета одной из девочек попкорн.

Белоснежные голуби садились на шевелившиеся голые тела, взлетали, вновь садились.

– Голуби все дело и спасают.

И тут одна из птиц нагло нагадила прямо на плечо девушке. Та было дернулась, чтобы стереть птичий помет, но Сагалович замахал на нее руками:

– Не останавливайтесь! А ты, – крикнул он парню, – не должен замечать таких мелочей, ты увлечен. Размазывай, размазывай дерьмо! – режиссеру казалось, что он нашел чудесный кадр. – Все, – наконец выдохнул он, – перерыв на восстановление сил.

Солнце зависло не так уж высоко над горизонтом, какой-нибудь час-полтора – и оно скроется с глаз. Девушки уже вполне свыклись с наготой, они даже не стали одеваться, лишь набросили рубашки и сели кружком, чтобы перекусить.

– Зря ты эти сцены приплел, – сказал сценарист.

– Может, ты еще скажешь, что не ты их написал? – усмехнулся режиссер.

– Я написал, – неохотно согласился Карманов, – но по твоему настоянию. Хорошего кино все равно не получится. Мужики, которые подобную мерзость в бане смотрят, или подростки, без родителей собравшиеся отметить праздник, не разбираются в тонкостях, им только трахи подавай, все остальное для них лишнее.

– Может, ты и прав, – произнес Роман Сагалович, – но я не умею работать иначе. Для меня обязательна мораль в фильме.

Сценарист захихикал:

– Какая, к черту, мораль, если ты за секс с малолетками деньги получаешь?

– Художник должен уметь работать с любым материалом, – важно отметил режиссер.

Все остатки – пластиковые стаканчики от йогурта, бутылки из-под напитков, пакетики, бумажки – собрали в один большой мешок.

– Теперь вам будет посложнее, – ставил очередную задачу режиссер, – вы, – он указал на школьниц, – получили удовольствие от секса даже больше, чем хотели. Вам уже противна близость. Но парни только разошлись, и теперь их действия перерастают в насилие. Они заставляют вас заниматься гадостью. Вам противно, если кого-нибудь вырвет перед камерой, я буду только рад.

– Так в жизни не бывает, – вздохнул один из парней.

– Почему? – тут же повернулся режиссер.

– Мужчины быстрее устают, чем женщины, которым не надо прилагать для секса никаких усилий.

– Правда искусства всегда расходится с правдой жизни, – блеснул глазами Сагалович. – За работу! В ваших глазах, девочки, должны читаться отвращение, страх, ужас, отчаяние. Да, я понимаю, вам тяжело войти в роль, – режиссер морщил лоб. – Представьте себе, что за вами сейчас наблюдают ваши мамы, папы, дедушки, бабушки.

Девочки испуганно жались друг к другу.

– Вот-вот, – режиссер вытянул руку вперед, – сохраните это выражение глаз. Вы подчиняетесь насилию, а вы – вне себя от желания. Начали!

Заправивший новую кассету оператор вновь склонился над камерой. Получалось не так живо, как хотелось Сагаловичу, но вполне сносно. Девочки удовлетворяли его полностью, им и в самом деле уже опротивел этот секс по заказу, хотелось вымыться, прополоскать рот. Парни же, бывшие актерами по образованию, довольно умело изображали насильников, готовых убивать из-за сексуального наслаждения.

– Еще один дубль, – сказал режиссер.

– Все, не могу, – парень поднялся на колени, его спину покрывали капли пота. На плече и даже на лице виднелись следы птичьего помета. – Голуби вконец задолбали.

– Ладно, – вздохнул режиссер, понимая, что большего из парней уже не выжать, – вы поработали на славу. Да и солнце скоро сядет, а мне еще финальную сцену снимать. Пойдем.

Он отозвал двух парней за надстройку лифтовой шахты и там, прячась от девчонок, вручил им по сотне баксов.

– Вот вам за работу. Только, если они вас спрашивать станут, не говорите, сколько получили.

– Сколько вы им заплатите? – задал нетактичный вопрос один из парней.

– Меньше, чем вам.

– Что ж, не хотите говорить, не надо, – парни похватали свои шмотки и, даже не прощаясь с девчонками, ушли.

– Мучения близятся к концу, – сказал уставший режиссер, он уже ног под собой не чуял. Шатались от усталости и девочки.

Сагалович рассмотрел их:

– Грязи на вас маловато, – разочарованно произнес он. – А ну-ка дружненько подошли к голубятне! Вымазывайтесь пометом. Вот так, вот так, – приговаривал Сагалович, собственноручно подправляя живописные разводы на спинах и животах. – Вы все в грязи, вас изнасиловали после того, как вы сами дарили свою любовь.

До школьниц явно не доходило то, о чем говорит режиссер, но переспрашивать они боялись. У них имелось только одно желание на троих – поскорее закончить съемки и получить деньги, потому как в мыслях каждая из школьниц уже потратила их на всякую дребедень.