Комбат в западне - Воронин Андрей Николаевич - Страница 35

Жидкая борода была грязна и нечесана.

— А ведь когда-то он был большим человеком, — сказал Свиридов, — ему два завода принадлежали, которые алюминий выпускают. Это тебе не торговля мылом, да стиральными порошками! А теперь у него ничего нет. Радуется кружечке водички, да корочке хлеба.

А сигарету дадут, так это совсем праздник, почти как на Пасху. Правда, курить приходится «Астру» без фильтра, на американские денег уже не хватает.

Свиридов с Бородиным ударили друг друга по рукам.

— Ну-ка, повесели этого хмыря Поповича! — сказал Бородин Свиридову.

Тот немного подумал, затем решил, что неплохо будет посмеяться. Рядом с клетками лежал багор — такой, какие вешают на пожарные щиты. Древко новое, а острие — ржавое, но все равно острое. Свиридов взял багор, просунул его сквозь прутья клетки и ткнул ржавым острием узника в бок. Тот пронзительно завизжал.

— Ну, как дела, Попка? — спросил Бородин.

Попович в ответ захихикал, замахал руками. По всему было видно, что он уже немного тронулся рассудком.

— Бабу хочешь? — спросил Бородин громко и развязно.

— Не-а! — крикнул Попович. — Хлеба хочу, яйко хочу.

— Яйко хочешь? Яйко дорого стоит, а вот хлебушка корочку я тебе сейчас подкину.

Рядом стоял ящик, грубо сколоченный. Деревянная крышка с грохотом открылась, Бородин запустил туда руку и вытащил кусок заплесневелого зеленоватого хлеба, пролежавшего в ящике не меньше недели.

— Ну, Попович, держи! Только ты знаешь, хлебушек надо заработать. Денег у тебя нет, так станцуй.

— Да-да, спляши, Попович, — на всякий случай ткнув багром под ребра узника, крикнул Свиридов.

Попович расправил плечи и стал судорожно дергаться посреди клетки, хлопая себя руками по коленям, по худой заднице, безумно хохоча, виляя бедрами.

— Стриптиз хочу, — закричал Бородин. — А ну, давай, Попович, стриптиз!

— Стриптиз! Стриптиз! — заверещал сам танцор и молниеносно спустил до колен штаны. Затем нагнулся, показывая задницу своим мучителям.

Бородин расхохотался и хотел было острие багра всадить в тощую ягодицу, но почему-то передумал. Он зацепил крюком за ногу стриптизера, потащил на себя и тот рухнул на скользкий бетонный пол, рассадив себе нос.

— А ну, танцуй! — приказал Свиридов.

И стриптизер продолжил танец.

— Видишь, Гетман, как они у нас вышколены? Через неделю и ты будешь «Камаринскую» отплясывать. Устроим конкурс художественной самодеятельности. Главный приз — буханка хлеба. Так что готовься. А если танец будет хорош, то получишь еще одну или две сигареты и подарим тебе порнографический снимок. Будешь, глядя на него, мастурбировать, если, конечно, силы у тебя останутся.

Гетман зарычал и бросился на клетку, принялся трясти прутья. Но те были наглухо замурованы в бетон и даже не дрогнули, лишь едва слышно зазвенели, трясся сам Гетман.

А Бородин со Свиридовым гоготали:

— Во дает! Думает, сможет выбраться, думает сломать эти прутья. А ты зубами попробуй, может, перегрызешь. Небось, металлокерамика во рту по шестьдесят баксов за зуб?

Но грызть ржавые прутья Гетман не стал. Он беспомощно опустил руки и забился в угол клетки.

— Вот там и сиди.

В других клетках тоже произошло оживление. Послышались вздохи, стоны, хохот и едва слышный, сдавленный плач.

— А кто это там слезу пустил? Небось, новенький? — спросил Свиридов.

— Где охрана, кстати? — обратился Бородин к Поповичу. — Что, пошли погреться на солнышке?

Попович принялся тыкать пальцами в бетонный потолок.

— Ага, понятно, — сказал Бородин. — Мы здесь работаем, деньгу выколачиваем, а они отдыхают. Надо будет ввалить, расслабились ребята. А все-таки, Попович, дрянь у тебя родственники. Да и жене оказался ты не нужен. Не хотят за тебя сто тысяч отдать.

Попович завизжал и заплакал. А затем принялся пронзительно кричать:

— Сука! Сука! Бл..ь!

— Конечно, сука, конечно, бл..ь, — сказал Бородин. — Была бы хорошей женщиной, выкупила бы тебя из неволи. — Мы и фотографию ей твою посылали, самую лучшую выбрали, с голой задницей. А она говорит, мол, не ее это муж и трахается напропалую с твоими дружками.

Попович задрожал, наклонил голову, а затем бросился к двери с мольбой глядя на Свиридова с Бородиным, начал просительным тоном:

— Я же дал вам адреса. И их сюда, ко мне в клетку!

Ко мне! У них тоже деньги есть, много денег".

— А вот не учи нас кого брать.

Попович заплакал и принялся ковыряться мизинцем в замке.

— Смотри, палец сломаешь, придурок! И соплю будет нечем вытереть. А ну, убери руки с замка! — и Бородин заехал ногой по прутьям клетки. Та вздрогнула, Попович отдернул руку и сунул грязный палец в рот. — Ам! Ам!

— Вот так-то лучше будет, — сказал Свиридов.

На сегодняшний день в клетках находилось восемь заключенных. Еще четыре клетки были пустыми.

— Так где же эта чертова охрана? — выругался Бородин. — Пусть примут груз. Мы доставили, свое дело сделали. Сидеть в этой сырости нам не хочется.

Правда?

— Да, правда, — ответил Свиридов.

Затем подошел к железному ящику, прикрепленному к стене, открыл крышку и нажал красную кнопку. Минуты через две послышался грохот бегущих людей и появились трое здоровенных парней в фуфайках, с дубинками на поясах.

— Где вы бегаете? — спросил Бородин.

— Мы вышли погреться.

— Погреться, погреться… А если кто-нибудь сдохнет, что тогда?

— Ну, мы…

— Да ладно. Хорошо что мы пришли, а не Чурбаков, иначе бы вам головы не сносить. Сами бы в клетки сели.

На ваше место заступить желающих — пруд пруди. Такие деньги вам платят, а вы сачкуете.

— Да ладно тебе, — бросил тот, что был постарше.

— Что ты мне «ладкаешь»? — огрызнулся Бородин. — Скажу Вадиму Семеновичу и кранты тебе, Боря, понял?

— Понял, понял. Но ты же не скажешь?

— Ладно, не скажу. На этот раз прощаю. Примите груз, вон сидит в третьей клетке.

Охранники подошли и как животное принялись осматривать Гетмана.

— А взять с него что-нибудь можно?

— Можешь драные штаны забрать, можешь пиджак. Кстати, часы у него остались. Эй, Гетман, дай котлы сюда!

Гетман подполз к решетке и просунул левую руку.

— Отщелкни, — приказал Бородин охраннику.

Тот снял дорогие швейцарские часы, полюбовался на них.

— Небось, противоударные. Наши бы уже рассыпались, а этим хоть бы что! И в воду его окунали, и колотили, а они как новенькие, — Бородин повертел часы в руке, затем защелкнул на своем запястье.

— На хрена тебе вторые? — сказал Свиридов, причем, часы были одинаковые, почти одной и той же фирмы.

— А тебе зачем? — ответил Бородин.

— Дай поносить. Я такие хорошие давно не носил.

— Не могу, — сказал Бородин. — Чурбаков сказал все хвосты прятать. Ни галстуки, ни ремни, ни ботинки — ничего. Все в сейф.

— Ну вот я и положу, — сказал Свиридов.

— Положишь, положишь. Только потом не найдешь.

Так что лучше я сам положу.

— Ну, как знаешь.

Среди общего шума никто не услышал шагов. Лишь только послышался скрежет металлической двери, как все — и пленники и охрана — замолкли. Было слышно даже как капает с потолка вода. В рукотворную пещеру вошел Чурбаков. Он приторно улыбался, словно медицинское светило на обходе в больнице. Он шел вдоль клеток, время от времени останавливался и подзывал заключенных к себе пальцем. Те панически боялись его, но слушались, подходили, как кролики подползают к удаву, заискивающе смотрели ему в глаза.

— Ну как, жалоб нет? — интересовался Вадим Семенович, склонив голову к плечу. — Не обижают вас?

— Никак нет, товарищ начальник! — заученно отвечали узники, хотя по их глазам было понятно совсем обратное.

— Тогда сладеньким вас побалую.

Он доставал резинку «Stimorol» и выщелкивал из обертки подушечки на подставленные ладони.

— Наедку с них, конечно, никакого, но кислотно-щелочной баланс восстановите. А главное — кариеса не будет, потому что нет у меня здесь стоматолога, одни банкиры, да бизнесмены. Человеку плохо станет, так помочь некому будет.