Комбат не ждет награды - Воронин Андрей Николаевич - Страница 50

Комбат поскреб пятерней в затылке, сплюнул на холодные угли потухшего костра, а затем носком ботинка расшевелил стеклянные бутылочные осколки в вытоптанной траве.

– Может коммерсантам склады сдает?

– Не получается, – ухмыльнулся Бахрушин. – За такие услуги больших денег не платят.

– Подпольный завод организовал.

– Производство так легко под землю не спрячешь, – напомнил ему Бахрушин.

– Тогда не знаю.

– И я не знаю. И вот тут-то, Борис Иванович, допустил я промашку. Посчитал, что этот Борщев человек тихий и не опасный. Снарядил я проверку на законсервированный полигон, поехали туда мои ребята…

– Это их мы сегодня хоронили?

– А то кого же! Только теперь я понял, Борис Иванович, что нельзя мне было так поступать. Приехали мои люди, обошли склады, ничего не обнаружили, все в порядке. А потом на обратном пути, совсем недалеко успели они от Смоленска отъехать, врезался в их микроавтобус «КамАЗ».

– Водителем-то кто был?

– Водителя «КамАЗа» потом в лесу нашли, повесился вроде бы как от расстройства.

– И что вы теперь делать думаете?

– А мне делать ничего нельзя, – хмыкнул Бахрушин.

– Это почему? Неужели вы так и спустите на тормозах?

– Мне бы теперь самому уцелеть… – полковник Бахрушин не выдержал и поднялся.

– Как это?

– А вот так. Отстранили меня от всех дел до конца расследования.

– У вас же столько друзей! Я же помню, вас ценят.

– Тут, как ни странно, Борис Иванович, высокие чины в дело вникнуть хотят, всем почему-то не дает покоя моя проверка. Зачем послал? Почему? Что хотел узнать? И, как ты понимаешь, ставят мне в вину гибель людей. А это не шуточки.

– Чем я могу помочь? – спросил Комбат. – Небось и у высоких чинов рыло в пуху.

– Ты? – усмехнулся Бахрушин. – Думаю, ничем. Ты мне помог уже тем, что выслушал меня и по глазам твоим вижу, виноватым меня не считаешь. Теперь ты понял, почему я речь говорить на могиле не стал?

– Да уж, жены и дети тех, кто погибли, вас не благословляют, – проговорил Комбат.

– Я сразу это понял, лишь только с глазами вдовы майора Кудина встретился, – Бахрушин прикрыл глаза, словно бы и сейчас вдова пристально и с ненавистью смотрела на него. – Ну все, Комбат, давай забудем об этом и вспоминать больше не будем.

Рублев чувствовал недосказанность. Не для этого вытащил его Бахрушин в лес, не для этого рассказал о своих неприятностях. Перед Рублевы стоял человек еще недавно могущественный, способный выдернуть кресло из-под задницы чуть ли не любого проворовавшегося военного чиновника. И всего лишь за пару дней Леонид Васильевич превратился в неудачника, которому впору подумать о собственном спасении.

– Что же теперь с вами будет?

– Не волнуйся насчет меня, Комбат, не пропаду. На пенсию отправят, благо, возраст мне позволяет. А мне много не надо, на жратву, на бензин для машины. Все остальное у меня есть.

– А если я помощь предложу, не откажетесь?

Бахрушин косо посмотрел на Бориса Ивановича Рублева.

– А тебе-то какой здесь интерес?

– Думаете, я не знаю, что значит хоронить друзей?

– Так то же мои друзья, а не твои.

– Я вот о чем подумал: не случись этого, прошло бы время и они могли бы стать и моими друзьями. Мы же с вами встречаемся часто.

– Теперь уже не станут.

– Хотел бы я взглянуть этому подполковнику Борщеву в глаза, – мечтательно проговорил Рублев.

– Я тебе могу заранее сказать, пустые у него глаза, ничего ты в них не увидишь.

– Знаю я эту породу: серые глаза, в которых ничего не увидишь, даже собственного отражения. Но одно сильное чувство, Леонид Васильевич, таким людям известно.

– Какое?

– Страх. Они всегда чего-нибудь боятся: потерять деньги, сболтнуть лишнее, за жизнь свою боятся, за здоровье. И если его как следует тряхнуть…

– Нет у меня на это уже власти, – развел руками Леонид Васильевич Бахрушин, прохаживаясь вдоль костра. Под его ногами хрустели осколки водочных бутылок, поскрипывали пластиковыми прокладками пробки. – Даже документы я тебе, Борис Иванович, показать не могу.

– Секретные, что ли?

– Меня как отстранили от дел, так документы все и забрали. Представляешь, пришел на службу, а в моем кабинете уже два капитана из соседнего отдела орудуют, глаза у обоих серые и пустые, – Бахрушин тяжело вздохнул.

Комбату стало жаль полковника, вмиг оказавшегося не у дел. Еще были у него кресло, служебная машина, звание, удостоверение, но они представляли собой лишь прежнюю оболочку Бахрушина. Он, имевший возможность наводить справки по всему миру, имевший тайную власть и право ставить на место казнокрадов, зарвавшихся мерзавцев в погонах, лишился этого лишь по той причине, что хотел докопаться до правды.

– Я помогу вам, Леонид Васильевич!

В другой раз вы приедете на это кладбище с чистой совестью.

– Зачем тебе это надо?

– На такие вопросы, полковник, нет, ответа.

Тень надежды появилась во взгляде Бахрушина.

– Ты серьезно, Комбат?

– Абсолютно, – Только учти, ничего тебе я пообещать не могу, кроме неприятностей.

– Пусть и так, – ухмыльнулся Комбат, – но неприятности начнутся и у других. Да, ваш подполковник Борщев мелкая пешка, он внизу большой пирамиды, но если его вытянуть, то рухнет все, что выстроилось над ним.

Полковник Бахрушин с удивлением поймал себя на мысли, что Комбат озвучил то, о чем он сейчас подумал, озвучил принцип, по которому он сам хотел раскрутить это дело.

«Да, нужно вынуть самый нижний камень в строении и тогда рухнет весь дом, погребая под собой всех тех, кто в нем неплохо устроился».

– Я конечно несколько преувеличил, – сказал Бахрушин, – кое-какая власть у меня еще есть. Есть друзья, есть связи, есть люди, которые хотели бы со мной работать.

Комбат посмотрел на свои руки, все еще испачканные в кладбищенской земле. Он как и все, пришедшие на похороны, бросил несколько горстей в могилу погибших офицеров ГРУ.

– Единственное, что мне надо знать, Леонид Васильевич, так это то, где находится законсервированный полигон. И если можно, достаньте его план.

– Я тебе и больше дам. Как-никак ксерокс у меня в кабинете имеется. Так что прежде чем у меня забрали бумаги, я себе копий наделал.

– Где вы их храните?

Бахрушин рассмеялся, толкнул Бориса Рублева плечом:

– Пошли в машину, посидим сегодня вечерком у меня, обязательно что-нибудь придумаем.

Глава 17

Полковник Иваницкий знал на что идет, когда еще только начинал торговлю техническим спиртом. Он знал, большие деньги соседствуют с предательством, со смертью, с плохим сном по ночам. Но тогда, когда он организовывал вывоз эшелонов из Германии под видом ракетного топлива, для него все это было чистой абстракцией.

Да, каждый человек знает, что он рано или поздно умрет, но до поры до времени считает, смерть – это удел других, сам же он будет жить вечно. Теперь дыхание смерти Иваницкий почувствовал совсем рядом. Ему пришлось выехать на место аварии. Видел он обгоревшие трупы в искореженном «рафике», показывали ему и фотографию водителя «КамАЗа», как будто повесившегося – и как понимал Иваницкий – повешенного в лесу. Теперь смерть перестала быть для него чистой абстракцией, в любой момент она могла наведаться и к нему.

Одни люди в такой ситуации становятся более мужественными, другие теряются и отдают себя в руки судьбы. Начальник полигона понял, теперь спокойное течение жизни для него в прошлом. Лишь бы дотянуть до дня, когда кончится спирт! Он ждал, что с ним захочет поговорить сам Гапон, ждал звонка.

Но все произошло несколько иначе. Прямо к нему домой часов в десять вечера зашел молодой, крепко сбитый парень, которого он впервые видел в глаза. Появление чужого на полигоне было плохим знаком, ведь о любом подозрительном, пытавшемся проникнуть на территорию, полковника Иваницкого или подполковника Борщева должны были поставить в известность. Но то, что этот молодой человек спокойно преодолел КПП или колючку могло свидетельствовать лишь об одном: Иваницкий не полный хозяин на полигоне. Есть в его структуре люди, для которых слово Гапона весит больше, чем его, Иваницкого слово.