Комбат не ждет награды - Воронин Андрей Николаевич - Страница 20

Все дело портили только ботинки. Конечно, и они были дорогими, но уж очень безвкусными. Как любила для себя определять Анжелика – отдавали цыганщиной. Тонкая, хорошо выделанная кожа, но лакированная, с зеркальным блеском. Белая рубашка, дорогой костюм с металлическими пуговицами, галстук. Борщев стоял перед зеркалом и вертел головой, любуясь своим отражением.

Уже прошло то время, когда самой любимой для него одеждой была военная форма.

Теперь он ее ненавидел. На день сегодняшний Борщеву нравились дорогие гражданские вещи. Он вынул из кармана трубку радиотелефона и приложил к уху.

«Новый русский», – пронеслось у него в голове.

Именно так, по мнению подполковника Борщева, и должен выглядеть человек новой России: скучающий взгляд, трубочка с антенной возле уха, расстегнутое пальто, из разреза которого поблескивают пуговицы пиджака, непременно блестящие, как начищенные хромовые сапоги-ботинки.

Из платяного шкафа Борщев достал кожаный кейс-атташе. Отбросил крышку, аккуратно упаковал туда что-то прямоугольное, завернутое в газету. В специальную ячейку устроил трубку радиотелефона и захлопнув замочки, провернул колесики, сбивая набранный ранее код.

– Когда вернетесь, Валентин Витальевич? – поинтересовалась мулатка. Она сидела на кровати, обхватив колени руками.

– Не знаю, дел сегодня много. Но все равно жди, никуда из дому ни ногой! Может быть, сегодня я вернусь с гостями.

– Хорошо.

– Жрачка-то у нас еще есть?

– Хватит даже на двадцать человек.

– А выпивка? , – Пять бутылок водки и две коньяка.

– Водка-то хоть импортная?

– «Абсолют».

– Вот и отлично.

Подполковник Борщев запахнул надетое не по погоде кашемировое пальто и вышел из дома.

– Длинное оно, черт возьми, как шинель!

И материя такая же, – пробормотал Борщев, спускаясь по лестнице. – Да и жарко сегодня, как только бизнесмены ходят в таких!

В левой руке он крепко сжимал кейс-атташе, а правой собирал с рукава курчавые волосы своей любовницы.

– Эти бабы – точно кошки, – приговаривал заместитель начальника законсервированного полигона. – Как только в доме баба появится, сразу повсюду волосы. Линяют они, что ли? А у этой чернозадой и разницы нет, повсюду волосы одинаковые, что на заднице, что на голове.

Борщев подхватил на кончик пальца закрученный вопросительным знаком черный волосок и поднес его к носу.

– Фу, гадость, духами пахнет! – возникшее было желание тут же улетучилось.

До ближайшей людной улицы оставалось полтора квартала. Ловить такси в пустом переулке можно было и час, и полтора. Но Борщев, соскучившийся по широкой жизни, уставший изображать из себя обездоленного подполковника, нашел выход. Он уселся на низкую садовую лавочку, стоявшую на узком тротуаре, поставил рядом с собой кейс-атташе и вынул из него трубку радиотелефона. Набрал номер и, жалея, что никого из прохожих рядом нет, хорошо поставленным командным голосом поинтересовался:

– Диспетчерская такси?

– Да.

– Машину заказать можно?

– Разумеется. Ваш адрес?

Подполковник Борщев взглядом скользнул по стене близлежащего дома, назвал улицу и номер.

– Квартира?

– Я буду ждать на улице, во двор заезжать не надо.

Он хотел было назвать номер телефона и свою фамилию, как диспетчер сама назвала их.

«Вот черт, – подумал подполковник, – каждый раз забываю, что существуют эти самые определители номера!»

– И побыстрее, пожалуйста, я спешу.

– Сейчас машина будет.

Не прошло и пяти минут, как телефонная трубка заверещала внутри портфеля. Диспетчер назвала номер машины, которую Борщев тут же и увидел. Желтый ГАЗ-31 медленно ехал по пустому переулку.

Уже сидя в машине, Борщев назвал адрес в районе Садового кольца и вновь принялся тыкать коротким широким пальцем в клавиши на трубке. Теперь его лицо уже выражало подобострастие.

– Григорий Александрович? – проговорил он, лишь только услышал «алло».

– Да.

– Это Валентин Витальевич вас беспокоит.

– Как же, узнал – Я уже к вам еду, буду минут через двадцать.

– Не будешь.

– Почему? – слегка заикаясь, поинтересовался Борщев.

Его сердце сделало несколько неровных. ударов и остановилось, словно бы раздумывая, стоит биться дальше или нет.

Невидимый оппонент Борщева, Григорий Александрович, расхохотался:

– Долго ехать придется, я сейчас не дома.

– А где же?

– На даче. Приезжай.

Сердце подполковника вновь застучало ровно, лишь неприятный холодок в душе напоминал о недавней злой шутке.

– Отставить, – проговорил Борщев, обращаясь к таксисту. – Едем по Ярославке.

Машина резко развернулась и понеслась теперь уже в другом направлении. Если раньше Борщев, проворачивая свои махинации, еще ощущал угрызения совести и страх, то теперь эти чувства навещали его чрезвычайно редко. Он уже привык к большим деньгам и без всякого душевного трепета брал в руки тугие пачки банкнот. Волновался лишь в тех случаях, когда вез чужие деньги, которыми предстояло поделиться. В своей осторожности он был уверен, а вот люди, с которыми приходилось ему сотрудничать, не всегда, на его взгляд, заботились о безопасности.

«И это при их-то должностях! – недоумевал Борщев. – Это же так легко взять и переписать и оценить все их имущество, а потом полученную сумму разделить на зарплату. Тут же любого посадить можно. Но ничего, держат они в своих руках многих – и тех, кто их контролирует».

– Когда на Болшево поворот будет, съедешь с шоссе, – распорядился Борщев.

Машина съехала с Ярославского шоссе и, сбавив скорость, двинулась по разбитой асфальтированной дороге. Мелькнула церковь с синими куполами, усыпанными золотыми звездами, дощатые заборы, пестрые, лоскутные одеяла подмосковных огородов. Затем вдоль дороги потянулся лес.

От разбитого асфальта отходила ровненькая бетонная дорожка ширины ровно такой, чтобы разъехаться двум автомобилям. Это раньше генералы, министры, партийные работники старались жить поближе друг к другу, захватывая под свои дачи огромные участки, обнося их непреодолимым забором. Теперь каждый норовил построить свой собственный особняк, терпя максимум трех – четырех соседей. В лесу возвышались пять коттеджей красного облицовочного кирпича, крытые зеленой черепицей. И здесь виднелся высокий забор с натянутой поверх колючей проволокой и установленными на металлических трубах миниатюрными телекамерами.

Такси замерло перед воротами, которые, как казалось, никто не собирается открывать.

Таксист обернулся, пытаясь понять, чего же теперь хочет от него пассажир – выйдет здесь или будет ждать, когда откроются ворота.

Борщев лениво набрал телефонный номер.

Трубка все-таки сработала, хоть до Москвы и было около тридцати километров. Валентин Витальевич понял насколько идиотская ситуация складывается: два абонента находятся друг от друга в ста метрах, а разговаривают каждый через свой телефон, и оба аппарата стоят в Москве.

– Григорий Александрович, я уже возле ваших ворот.

– Вижу, въезжай.

Ворота раздвинулись. Неухоженный пейзаж тут же кончился, дрожки окружали подстриженные кусты и клумбы с цветами.

– Подождешь здесь, – бросил Борщев таксисту, выходя из машины.

Тот надвинул на глаза кепку и устроился вздремнуть. В наступившей тишине громко щелкал счетчик.

Борщев вошел в дом и осмотрелся, пытаясь понять, где же сейчас находится хозяин – то ли подниматься на второй этаж, то ли пройти в гостиную.

– Григорий Александрович! – крикнул он в прохладную тишину дома.

И тут появился хозяин. Он вышел из гостиной. Борщев протянул руку, но Григорий Александрович пожимать ее не стал. Вновь холодок подступил к сердцу подполковника.

– Через порог нельзя, – пояснил хозяин дома, пропуская в гостиную гостя.

Борщеву даже не предложили раздеться.

Он сел в кресло перед низеньким мраморным столиком и положил на него свой кейс-атташе.

Хозяин дома наверняка с большей любовью относился к этому портфелю, чем к тому, кто носил его.