Комбат - Воронин Андрей Николаевич - Страница 2

– Тебе мама в детстве говорила, уступай дорогу старшему, значит, уступай, – бормотал Борис Рублев, делая шаг вперед сразу через две ступеньки, ему так не хотелось связываться с наглыми недоростками.

– Эй, стой, козел! – раздалось у него за спиной.

Борис остановился. На фоне подъездного окна вырос силуэт широкоплечего парня. С такими плечами невозможно не верить в свою непобедимость.

– Ты на меня, что ли, так сказал?

– На тебя, козел.

– За козла ответить придется или извиниться. Думаю, ты ошибся в темноте.

– Посмотрим, кто еще отвечать сможет.

– Пожалеешь.

– Себя пожалей.

Парень судорожно извлек из кармана куртки кастет. Борис уловил это движение, но остался стоять спокойно, ожидая, что же произойдет дальше.

– Козел, ты что здесь ходишь? – повторил парень, выбрасывая вперед правую руку с тяжелым свинцовым кастетом. Он был уверен в том, что собьет своего противника с ног с первого удара.

Но рука, вытянувшись во всю длину, замерла в воздухе буквально в каких-то двух – трех сантиметрах от подбородка Бориса Рублева.

Он перехватил парню запястье.

– Слушай, может ты извинишься? – сжимая своими пальцами запястье руки, словно тиски сжали заготовку, спокойно и уверенно произнес отставной майор. – А не то, жалко ж тебя!

– Отпусти руку, козел! Отпусти! – просипел парень и попытался дернуться.

Но комбат сжимал запястье парня все сильнее и сильнее. От сильнейшей боли тот взвизгнул и принялся медленно оседать, все еще судорожно пытаясь вырвать свою руку с кастетом.

– Так может, все-таки извинишься? Я не люблю, когда со мной так разговаривают.

– Аааа! Козел!

– Подумай.

– На хрен!

– Сам ты козел.

Может быть, комбату и не стоило все это затевать, не стоило поучать молодежь и тогда все обошлось бы относительно тихо и мирно, оставив в душе лишь противный, неприятный осадок, которому и продержаться-то – не дольше утра, не дольше первой утренней чашки чая. Но не таким человеком был Борис Рублев. Он даже старшим по званию и старшим по должности никогда не спускал вольного обращения с собой, он просто не терпел, когда им помыкали и считали его дерьмом, а не настоящим мужчиной.

Тот, которого комбат убрал со ступенек, закричал и бросился на Рублева, ударив его головой в живот. Комбату пришлось отпустить запястье длинноволосого. И тут сверху загрохотали башмаки, и на Бориса Рублева свалились еще четверо здоровенных парней, сидевших на площадке третьего этажа. Они слышали весь разговор и выжидали, чем все кончится, собираясь вмешаться лишь в критический момент. И, по их мнению, критический момент наступил.

Их вмешательство было необходимо.

Бориса Рублева сбили с ног. Драться на тесной лестничной площадке, в полумраке, на заплеванных каменных ступенях было крайне неудобно. Но ничего не оставалось, у комбата выбора не было. Рявкнув так, словно перед ним был настоящий противник, с которым он обязан потягаться силой по-настоящему, и принял бой с количественно превосходящим соперником.

Он заламывал руки, перебрасывал парней через себя, выкручивал им запястья, наносил удары руками и ногами, сам уворачивался от ударов. А когда увернуться не удавалось, он просто не чувствовал боли, войдя в раж. Так уже случалось не раз – в настоящем бою, когда некогда думать о ранах, если еще можешь стоять на ногах.

А парни словно озверели. Ведь как так, какой-то один мужик в потертой куртке, а их шестеро здоровых лбов, и он им грубит, не покоряется их воле! Ничего не остается, как проучить нахала и показать ему его место, заставить умыться кровью, заставить лизать ботинки. Но парни явно не рассчитали своих сил. Соперник попался серьезный, это они поняли буквально секунд через двадцать, когда захрустели кости и когда две челюсти были сломаны сокрушительными ударами, когда уже были сломаны ребра и ступеньки лестницы залила скользкая кровь.

Один из парней, носивший кличку Кризис, выхватил из кармана нож, нажав кнопку, выдвинул сверкающее лезвие и бросился на комбата, стоявшего на несколько ступенек ниже его. Кризис целил точно в горло. И, возможно, если бы не феноменальная реакция Бориса Рублева, то лезвие ножа и вошло бы точно в горло, чуть выше яремной впадины. Но Рублев успел отклониться, а затем ребром ладони ударил парня по предплечью и только после этого, когда нападавший потерял равновесие, нога Бориса Рублева вошла ему в пах.

Парень ойкнул, словно с разгону наткнулся на невидимую преграду. Его зад подлетел в воздух, и он упал лицом вниз, а затем кубарем покатился по ступенькам. Но это был лишь один из нападавших. Остальные же наседали, норовя сбить комбата с ног, а уж потом, когда он окажется на полу, дотоптать его, домесить ногами.

Они цеплялись за Бориса Рублева, тянулись к его шее, норовили ударить. Один из парней даже попробовал укусить Бориса Рублева за ногу, но колено комбата пресекло эту попытку, выбив передние зубы слишком шустрому хулигану.

Драка вышла жестокой: с криками, матами, стонами, хрипами, с визгом девиц и рычанием Бориса Рублева. Он дрался так, как привык это делать, так, как дрался с душманами в Афгане, так, как делал это в Абхазии. В общем, по-настоящему, но, может быть, чуть-чуть не во всю силу – убивать он никого не хотел. Он крушил направо и налево, уходил от ударов, сам успевая наносить их, перепрыгивал через ступеньки, через перила, переступал через стонущих и воющих, сбитых с ног парней. Но еще не ругался матом, еще не наступил тот момент, когда комбат начинал стервенеть и уже ничего не видел перед собой.

В руке одного из парней появилась бутылка:

– Я тебя, скотина, сейчас урою! – закричал парень и занес руку для удара.

– Попробуй, попробуй, – рявкнул Рублев, делая шаг вправо, затем влево.

Парень с бутылкой бросился на комбата и только чудо спасло Рублева от сокрушительного удара по голове – какой-то сантиметр, а может и несколько миллиметров. Но в драке ведь успех всегда на стороне того, кто обладает более тонкой реакцией, более расчетлив. Естественно, искушенный в боях и всевозможных драках, командир десантного батальона был в намного лучшей форме, чем его соперники. Бутылка ударилась о стену как раз в то самое место, к которому еще секунду назад прижимался затылок комбата. Посыпалось стекло. В руке парня осталось горлышко с длинным, угловатым, как клинок кинжала, зеленым куском стекла.

– Коли его, Гриша!

– Коли! Режь эту суку!

– Убей падлу, убей! – послышался вой сверху.

– Попробуй, Гриша! – рявкнул комбат, перехватывая руку, привычно, так, как он показывал на занятиях своим подчиненным простейшие приемы рукопашного боя.

– Бля…

– Я предупреждал.

Послышался противный хруст выворачиваемого сустава, и правая рука с вывихнутыми суставами и порванными связками плетью повисла в воздухе. Горлышко бутылки со звоном упало на ступеньки и, подпрыгивая, но не разбиваясь, покатилось вниз – в кромешную темноту.

– Ну, кто еще хочет попробовать?

– Достал…

– Есть желающие?

Четверо нападавших уже корчились в крови, ползали по ступенькам. Двое стояли на лестнице уже избитые. Но отступать им было уже некуда. Можно, конечно, побежать наверх, но ведь там, на площадке, стояли девицы и пронзительно кричали, подзадоривая:

– Убейте, убейте, суку!

«Вот, гавнючки, орут, как будто их насилуют», – подумал командир десантного батальона, вернее, теперь уже отставной майор, а никакой не командир.

Парни мешкали, понимая, что если они вновь бросятся на этого странного широкоплечего мужика, то, скорее всего, он им так же, как и их друзьям, поломает челюсти, повыворачивает руки, и им придется захлебываться кровью, стонать и корчиться на бетонных ступеньках, с трудом находя в себе силы подняться на ноги.

– Так что, бойцы, может, попробуете? – глядя на двух стоящих парней, негромко сказал комбат.

Но среди стонов, воя и визга девиц парни услышали его слова.

– Может, мужик, не надо, а? Мы не хотели, извини… Разойдемся?