Из любви к искусству - Воронин Андрей Николаевич - Страница 8

Работа с классными журналами была для нее привычным делом, и постепенно она совсем успокоилась, так что Круглову удалось получить ответы на интересующие его вопросы. Впрочем, все эти ответы были отрицательными. Ни о каких сатанистах в своей школе завуч Валдаева до сегодняшнего дня слыхом не слышала, учитель Перельман ни на какие угрозы со стороны учеников ей не жаловался («Он, оказывается, молодчина, – сказала по этому поводу Ольга Дмитриевна. – Признаться, я считала его такой же тряпкой, как и все остальные наши мужчины.., если их можно так назвать»), никакая антисемитская пропаганда и агитация у них в школе не ведется и никогда не велась – ни в каких формах и ни под каким соусом, уж она-то, Ольга Дмитриевна Валдаева, наверняка об этом знала бы, а если бы знала, то, можете не сомневаться, пресекла бы эту мерзость в самом зародыше… Так что причины сегодняшнего дикого происшествия были Ольге Дмитриевне абсолютно неизвестны, не говоря уже об участниках. Бритоголовые? Ну да, есть у нас и такие, но это же просто дань моде. В конце концов, это все-таки лучше, чем грязные патлы до плеч. По крайней мере, гигиеничнее… Нет, конечно, если милиция считает необходимым переговорить с этими учениками, завуч Валдаева ни в коем случае не станет чинить какие бы то ни было препятствия и даже готова оказать в этом деле посильную помощь, все-таки речь идет об убийстве… Но именно потому, что речь идет об убийстве, более того, о зверском убийстве, она, Ольга Дмитриевна Валдаева, не может не высказать по этому поводу своего личного мнения. Она уверена, что никто из учащихся школы не имеет к этому ни малейшего отношения. У нас, знаете ли, совсем не такой контингент… Покойный, между прочим, был не дурак выпить и вполне мог пригласить кого-нибудь из своих приятелей, а то и вовсе случайного знакомого, чтобы было с кем скоротать вечерок. А по пьяной лавочке, сами понимаете, может случиться все что угодно.

Голос Ольги Дмитриевны во время этой небольшой речи постепенно креп и наконец приобрел непререкаемый металлический тон, свойственный некоторым высшим чинам армии и министерства внутренних дел, а еще кадровым педагогам с большим стажем работы. Слушая этот голос, майор Круглов все время боролся с инстинктивным желанием отложить ручку, встать и вытянуться по стойке смирно. Даже бьющая в глаза красота Ольги Дмитриевны как-то неуловимо изменилась. Завуч буквально на глазах теряла индивидуальность и женскую привлекательность, превращаясь в гранитный монумент педагогической добродетели, и майор между делом понял, почему на правой руке Ольги Дмитриевны до сих пор нет обручального кольца. Впрочем, подумал он, вполне может оказаться, что кольца нет не до сих пор, а уже – было и сплыло, и удивляться тут нечему, потому что не родился еще мужик, способный выдержать такое. А если родился, то на бой не сгодился, – прямо по тексту известной сказки…

Выбравшись наконец из учительской, майор встряхнулся всем телом, как это делают собаки, вылезая из воды. Болтавшийся в коридоре сержант посмотрел на него и сочувственно ухмыльнулся. Круглов поспешно сделал сердитое лицо, озабоченно нахмурился и, засовывая во внутренний карман добытый ценой получасовой лекции список с адресами бритоголовых питомцев Ольги Дмитриевны, повелительно махнул сержанту рукой.

– Пошли, – сказал он. – Нечего тебе здесь болтаться. Надо подъехать в пару мест.

– Всегда пожалуйста, – с готовностью откликнулся сержант. – А то я здесь уже затосковал. Так и кажется, что вот-вот к директору вызовут.

– А, – сказал майор, – так ты у нас, выходит, бывший хулиган?

– Почему это я хулиган? – обиделся сержант, торопливо шагая вслед за майором в сторону лестницы.

– Ты бы лучше спросил, почему бывший, – ответил майор. – Давай, давай, шевели фигурой, пока эти дети Вельзевула совсем не разбежались.

– Будем брать? – деловито спросил сержант.

– Посмотрим, – ответил Круглов. – Твое дело маленькое: стоять в дверях и изображать гестаповца. Понял задачу?

– Так точно. Будем колоть на месте, – блеснул дедуктивными способностями сержант.

– Вот именно.

В вестибюле майор собрал своих людей и в двух словах объяснил им задачу. Затем он разделил список по количеству присутствующих. Каждому из оперативников досталось по два адреса «скинхедов». Себе майор оставил троих. Затем на правах старшего он присвоил «уазик» вместе с водителем и отправился объезжать подозреваемых.

По первому адресу, где проживал некий Виталий Скороходов, майору никто не открыл. Престарелая соседка вполне толково объяснила ему, что Скороходовых дома нет: мать с отцом на работе, а сын Виталька, как положено, с утра пораньше отправился в школу.

– А вы не знаете, – спросил майор, – он сегодня дома ночевал?

– Виталька-то? – без тени удивления переспросила старуха. – Да кто его, черта бритого, знает. Вообще-то, он частенько у приятелей ночует. А насчет сегодняшнего врать не буду, ничего не знаю. Хотя с утра-то он дома был, видела я, как он в школу уходил. В черном весь, как смерть, прямо глянуть страшно…

– В черном? – насторожился майор.

– Весь как есть, – подтвердила старуха. – Он другой одежи не признает, даже летом в черном с головы до ног ходит.

– Ясно, – сказал майор. – Это интересно… Скажите, а друзей его вы не знаете?

– Одного знаю, – сказала старуха. – Юрка Суслов из соседнего дома. Они его Сусликом кличут, я слыхала. Тоже черепушку бреет и в черное одевается.

– Ага, – сказал майор.

По лицу старухи было видно, что о бритом черепе Юрия Суслова по прозвищу Суслик, а также о манере друзей одеваться во все черное она упомянула неспроста. Интересные времена наступают, подумал майор. Ведь старуха наверняка отлично понимает, о чем идет речь, и слово «сатанизм» ее ничуть не шокирует. Сейчас мы с сержантом уйдем, а она бросится звонить по всему району, что в соседней квартире накрыли шайку сатанистов прямо во время кровавого жертвоприношения.

Адрес Юрия Суслова стоял в списке вторым. В этом не было ничего удивительного: Суслов и Скороходов жили в соседних домах, учились в одном классе, и даже в классном журнале их фамилии стояли рядышком. Номер двадцатый – Скороходов, номер двадцать первый – Суслов…

За дверью квартиры Сусловых вовсю грохотала музыка. Доносившиеся оттуда грохот, лязг и сиплый рев солиста не имели ничего общего с попсой. Плохо разбиравшийся в музыкальных стилях майор решил до полного выяснения считать эту какофонию тяжелым металлом и решительно нажал на кнопку звонка.

Звонить пришлось долго. Музыка за дверью ревела и завывала, сержант тяжело топтался и сопел позади, и майор уже начал понемногу терять терпение, когда потусторонние звуки внутри квартиры наконец прервались. Видимо, наступила пауза между композициями, хотя Круглое не расслышал в хриплых переборах бас-гитары и лязге ударных ничего, что напоминало бы финал музыкального произведения. В наступившей тишине стала отчетливо слышна жиденькая трель дверного звонка, на который майор непрерывно давил уже вторую минуту. Потом внутри послышались неторопливые шаги, замок щелкнул, и дверь приоткрылась.

В образовавшуюся щель выдвинулось лицо. Лицо это было, несомненно, молодым, но поражало какой-то нездоровой бледностью, неприятным застывшим выражением и нехорошей худобой. Выбритый наголо череп матово поблескивал, оттопыренные уши торчали, как тарелки локаторов, и над левым ухом темнела большая родинка. Глаза у молодого человека были глубокопосаженные, серо-зеленые и смотрели на майора со скукой и пренебрежением, как на случайно приблудившегося облезлого дворового пса.

– Что надо, мужчина? – лениво поинтересовался обладатель этой любопытной физиономии.

Майор открыл было рот, чтобы представиться, но тут в квартире с новой силой грянул тяжелый металл. Теперь, когда между источником этого рева и лестничной площадкой больше не было запертой двери, акустический удар едва не опрокинул Круглова. В ту же секунду бритый мальчишка увидел сержанта, который с угрюмым видом топтался позади Круглова. Он стремительно отпрянул назад и попытался захлопнуть дверь, но оглушенный майор успел просунуть в щель ногу, ухватился за ребро дверного полотна и сильно рванул его на себя.