Игра без правил - Воронин Андрей Николаевич - Страница 52

– Ах ты, мразь, – брезгливо скривился Комбат, глядя на свои испорченные брюки. – Я тебя за это пришью, ты понял?

– Не надо, – с трудом двигая разбитыми губами, шепеляво произнес Кутузов. Теперь он понимал, каково было убитому по его приказу Прудникову, когда Французов взял его в оборот. У того тоже была разбита физиономия и выбиты зубы, если верить тому, что рассказали Кутузову его люди. Даже заложивший его Кудинов вызывал теперь у него если не сочувствие, то полное понимание: трудно не расколоться, когда тебя допрашивают вот так.. – Не убивай, не надо. Я скажу…

– Что ты можешь сказать, мешок с дерьмом? – спросил Рублев, и пистолет сильнее вдавился в верхнюю губу Кутузова, заставив того по-бабьи вскрикнуть от боли. – Раньше надо было говорить, и не здесь, а в милиции. На кой хрен мне твои разговоры?

– Ты не знаешь, – бормотал Кутузов испачканными губами. Голова его была жестко зафиксирована в одном положении, и все, что он мог видеть, – это лужу собственной блевотины, медленно впитывающуюся в колени Комбата, да руку, сжимавшую пистолет. – Французов . Он жив. Жив, жив, не убивай!

– Сейчас ты отвезешь меня к нему, – сказал Комбат. – Я посмотрю, правду ли ты говоришь, и тогда решу, что с тобой делать.

– Это нельзя, – торопливо зашепелявил Кутузов, – нельзя! Там охрана с автоматами, оттуда живым не уйдешь.

– Да ты, похоже, решил рассказывать мне сказки, – сказал Рублев. – Это, брат, не ко мне. Молиться будешь или сойдет и так?

– Подожди! – задушенно взвизгнул у него под мышкой Кутузов. – Не веришь, да? У меня на даче его жена. Поехали, я тебе ее покажу… Я отпущу…

– Можно подумать, тебя кто-то будет спрашивать, отпустишь ты ее или нет, – проворчал Комбат, убирая пистолет и отпуская шею Кутузова. – Поехали. Только утрись сначала, а то всех гаишников распугаешь.

Кутузов выпрямился, как-то неестественно держа затекшую шею, и, продолжая рефлекторно всхлипывать, как обиженный ребенок, размазал кровь и слезы по физиономии рукавом рубашки. Комбат повернул к нему зеркало заднего вида, после чего занялся собственным туалетом: найдя в бардачке какие-то дорожные карты, скомкал их и, брезгливо сморщившись, обтер испачканные брюки. Зашвырнув ком грязной бумаги на заднее сиденье, он повернулся к Кутузову.

– Ну, ты готов?

Кутузов был готов. Лицо у него, конечно, так и осталось разбитым, но кровь с него исчезла, и даже повязка заняла свое место на правом глазу.

– И как только тебе разрешают с одним глазом Машину водить? – изумился Борис Рублев.

Кутузов в ответ только криво пожал плечами. Руки у него заметно тряслись.

– Не задави кого-нибудь, дурак, – брезгливо сказал Рублев. – Убью сразу, даже если это будет собака.

Кутузов торопливо кивнул, завел двигатель и тронул машину с места.

В салоне жутко воняло, и Борис Рублев опустил стекло, заставив Кутузова сделать то же самое. Теплый сквозняк ерошил волосы, заставляя щуриться. Некоторое время Комбат волновался, сможет ли одноглазый бандит в такой обстановке вести машину, но вскоре успокоился. Словно подслушав его мысли, Кутузов нацепил на нос солнцезащитные очки.

Рублев не торопился приступать к расспросам, справедливо полагая, что время на это у него еще будет.

Кроме того, он боялся, что Кутузов может вдруг заупрямиться, и тогда его опять придется бить, а делать это на ходу было опасно. Помимо всего прочего, Борис Иванович просто устал. Он не спал две ночи подряд, и, хотя в прежние времена такие усилия были для него в порядке вещей, теперь организм настоятельно просил хотя бы кратковременного покоя.

"А как там Серега? – подумал он вдруг. – Обиделся, наверное. Ну ничего. Он парень умный, поймет, что к чему. Экскурсия экскурсией, а друзей в беде бросать нельзя. Не знаю, как у кого, а у нас в десанте порядок такой."

Черный "Хаммер" миновал пост ГАИ на выезде из города и пулей понесся по шоссе. Рублев отметил, что Кутузов ведет машину с самоубийственной скоростью, и немного удивился: вроде бы торопиться его попутчику было некуда. Неужели он настолько испугался, что старался поскорее избавиться от Рублева любой ценой?

"Вот именно, – подумал Борис Иванович, – любой. Уж не задумал ли он чего, хрен одноглазый? Такие просто так не сдаются, у них всегда имеется что-нибудь в запасе на крайний случай. Подлость какая-нибудь. Только какая?" Вскоре вокруг шоссе стеной встал сосновый лес.

Притормозив, Кутузов осторожно свернул на аккуратно заасфальтированный, без колдобин, проселок. Через некоторое время справа от дороги потянулся потемневший от времени дощатый забор, казавшийся бесконечным.

За забором росли те же сосны и ели, между которыми смутно темнела кое-где поросшая пятнами ярко-зеленого мха огромная шиферная крыша.

– Это что? – спросил Рублев у Кутузова, перекрикивая врывавшийся в салон через открытые окна шум мощного двигателя.

– Номенклатурные дачи, – ответил Кутузов.

– Кучеряво живешь, – позавидовал Комбат.

Вскоре проселок свернул под прямым углом, и справа в просветах между деревьями показалась свинцово-серая гладь залива. Иногда ее заслоняли обветшалые громады стоявших на большом расстоянии друг от друга дач. Под широкими шинами "Хаммера" то и дело с пистолетным треском ломались упавшие на дорогу ветки.

Один раз дорогу перебежала белка.

– Хорошее место, – сказал Рублев. – Вот только погода не ахти, будто не май, а ноябрь.

Кутузов неопределенно хмыкнул. Погода сейчас волновала его в последнюю очередь. Гораздо сильнее он был в данный момент озабочен спасением собственной шкуры.

– Что?! – рыкнул Рублев, услышав его хмыканье, и резко подался к нему.

Машина опасно вильнула, едва не врезавшись в стоявшую у обочины ель.

– Погода что надо, – невпопад ответил Кутузов.

Голос у него предательски дрожал.

– То-то же, – сказал Рублев. – Не мычи, когда разговариваешь со мной, я этого не люблю. Военная косточка, знаешь ли.

Приведя таким образом Кутузова в подобающее состояние, он удовлетворенно откинулся на спинку сиденья. Подобные сцены вовсе не доставляли ему удовольствия. Комбат ненавидел любую власть, основанную на страхе и превосходстве в грубой физической силе, но Кутузова следовало держать именно в страхе, как дикого зверя, тем более что лучшего обхождения он просто не заслуживал.

Вскоре "Хаммер" свернул на подъездную дорожку и остановился перед высокими воротами в глухом деревянном заборе. Кутузов посигналил. В левой створке ворот открылось окошечко, из которого выглянула физиономия охранника, и через несколько секунд створки ворот стали расходиться с ржавым скрипом.

– Петли надо смазывать, хозяин, – сказал Рублев. – И знаешь что, давай без дураков.

Кутузов снова криво передернул плечами (Комбат заметил при этом, что голова у него по-прежнему не желает держаться прямо) и загнал машину во двор.

Позади с лязгом захлопнулись ворота.

Двор был даже более обширным, чем показалось Комбату снаружи. В нем, как и везде здесь, росли сосны и ели, между которыми плавно изгибались бетонированные дорожки. Видно было, что бетон на них уложен совсем недавно. "Осталось только кафелем выложить," – подумал Рублев.

Подъездная дорога вела к прятавшемуся в тени огромной, развесистой ели двухместному гаражу. В отличие от пешеходных дорожек, она была прямой, как короткая стрела, и широкой – видимо, для того, чтобы с нее трудно было съехать даже по пьяной лавочке.

Левее гаража возвышался дом – старый, огромный, с резной верандой и витыми столбиками, поддерживавшими балкон на втором этаже. Прямо перед крыльцом росла еще одна громадная ель.

– Мрачновато у тебя здесь, – сказал Борис Рублев. – Березы бы посадил, что ли… Ну, выходи, чего расселся?

Кутузов повернул ручку, открывая дверь. В это время на крыльцо вышли двое охранников. Одеты они были по-домашнему: в спортивные широкие шаровары, незашнурованные кроссовки и майки с коротким рукавом, но в руках каждый держал по автомату.