Жажда смерти - Гарфилд Брайан - Страница 10

Водолейный водевиль, подумал он. Невыполнимые обещания молодости, которые после свадьбы без вспышек заняли свои места в семейной жизни. Парочка спокойно старела и жирнела. Они были странно старыми, всегда старыми – казалось, никогда не были молодыми.

Поначалу Эстер была привлекательной девушкой. Она грациозно двигалась, и с языка ее не слетали те гадости, которые так и вертелись у большинства девушек той поры. Полу казалось, что они понравились друг другу с первого взгляда. Они и дальше нравились друг другу. Ссор и даже битв было всего несколько– это удивительное обстоятельство зависело оттого, что они оба были сдержанными людьми и долго накалялись, прежде чем дать парам выйти, а когда паров становилось чересчур, обычно находились иные пути для удаления – через контору, работу, добровольные группы по помощи населению, в которых Эстер работала почти полный день, а Пол столько, сколько мог.

Оглядываясь назад, Пол с огорчением подумал о том, что жизнь была для них обоих чересчур ровной. Откуда печаль? Оттого, что он не любил свою жену, или оттого, что любил? Ничего не осталось – лишь пригоршня несбывшихся надежд. Но они давным-давно угасли, и смерть Эстер была всего лишь знаком пунктуации. Почти все время их отношения напоминали крепкую, хорошую дружбу, совсем не такими представлялись они в дни юности, но единственно для их способностей возможными. Они ни в чем друг друга не упрекали; и все-таки когда кто-нибудь из друзей или знакомых отзывался о своих половинах с горячей любовью или нежностью, Пол испытывал зависть.

И что теперь он станет делать на уик-эндах? Конечно, их совместное проживание не очень-то напоминало рекламу, но Эстер стала условием – и необходимым – его существования. Оказалось очень важно иметь кого-нибудь рядом. Теперь Пол понимал, что приходилось выносить его отцу, который большую часть своей жизни прожил в одиночестве.

И снова на него накатило: перехватило дыхание, появилась изнурительная ярость, захлестнувшая каждую мышцу.

Пол вяло выкарабкался из-под смятых простыней и прошел в ванну; зажег свет и уставился на свое отражение в зеркале. Седеющая шевелюра на макушке совсем прохудилась. Пятна, покрывавшие щеки и руки увеличились в размере и объеме. Глаза были в красных прожилках, на лице и шее появились глубокие морщины, а внизу живота стал намечаться выпуклый подсумок, от которого на бока нависали жировые складки, Использованный, никому не нужный каркас. Пол прошел в кухню, еле-еле передвигая ноги, налил новую порцию мартини – десять к одной части воды – не стал утруждаться со льдом и прошаркал обратно в гостиную. Сев, он внезапно осознал, что впервые за многие годы, бродил голым по квартире. Ни ему, ни Эстер так и не удалось преодолеть невинную стыдливость: переодевались они обычно в ванной и никогда не ходили голыми в гостиной или кухне.

По телу яростно ползли мурашки. Пол взял со стола новый, непрочитанный журнал, открыл его наугад и пробежал глазами длинный параграф, а потом вернулся к началу, открыв для себя, что совершенно не вникает в суть слов. После второго неудачного раза, он сдался и закрыл журнал.

Пора было прекращать всю эту ерунду. Пора было начать что-нибудь делать. Пора было придумать какой-нибудь план.

Он решил утром позвонить в полицию. Может быть, их надо постоянно подгонять?..

Пол проглотил половину мартини и по новому оглядел комнату стараясь представить как именно здесь все произошло. Где они это сделали? На ковре? Прямо здесь, на кушетке? Он попытался воспроизвести сцену.

Это оказалось непросто. Пол никогда не видел настоящего насилия, кроме как в кино или по телевизору.

До того как все произошло, он был даже тайно убежден, что большая часть рассказов про насилие – надуманна: он не мог поверить в то, что мужчины созданы для того, чтобы постоянно убеждать себя и всех в своем “мачизме” – мужественности и жестокости окружающего мира. Интеллектуально это еще можно было понять, но в фантазиях и снах, в глубине души не верил в то, что насильники и убийцы существуют по-настоящему. Пол всю свою жизнь прожил в мировой Столице Греха, кроме тех двух лет, что они пробыли вне, но в непосредственной близи от нее, и все-таки никогда своими глазами не видел ни единого акта насилия, кроме уличных перебранок шоферов с пешеходами, которые так сильно на него действовали, что и он в непонятной злобе принимался орать на водителей такси и колошматить по крыльям автомобилей кулаками. Ни разу не видел букмекера, не знал ни одного гангстера. Полу было известно, что вся округа напичкана наркотиками: пройди квартал на восток и увидишь Игольный Парк, где увидишь лица полные апатичной тоски, которые – как он понимал – принадлежали несомненно наркоманам, но ни разу Пол не видел как наркотики переходят из рук в руки и никогда не видел шприцов, кроме как во врачебном кабинете. Иногда его пугали ржущие компании подростков, с гиканьем проносящихся по вагонам метро или кучкующихся на углах, но ему не приходилось замечать с их стороны каких-нибудь стремлений что-нибудь разбить или разрушить. Иногда бывало трудно поверить в то, что страницы “Дэйли Ньюс” или “Миррор” забиты не фактами, а безумными фантазиями или упражнениями начинающих авторов второсортной фантастики.

Пол знал множество людей, чьи квартиры были ограблены. Однажды, года три-четыре назад ловкая рука, высунувшаяся из закрывающихся дверей вагона метро, выхватила у ничего не подозревающей Кэрол сумочку. Да, подобные вещи происходили, но как бы это сказать – анонимно, что ли, в них не присутствовало чувства личного человеческого насилия.

И теперь Полу предстояло привыкать к совершенно новому миру реальности.

Глава 6

В воскресном номере “Таймс Мэгэзин” появилась статья, в которой упоминалось имя Эстер. Сэм Крейцер позвонил в десять часов утра и поведал об этом Полу.

– Как ты?

– В порядке.

– Поганое время. Мы можем что-нибудь для тебя сделать, Пол?

– Нет. Ничего.

– Может как-нибудь на недельке отобедаешь с нами?

– Давай я сообщу тебе чуть позже, хорошо? Сейчас у меня что-то нет настроения с кем-либо видеться. – Ему хотелось избежать сердечности своих друзей. С ними такого не случалось, для них это был уцененный товар. Кровоточат только твои раны. В человеческой жалости есть нечто липкое, она не помогает, а лишь раздражает, а сочувствие – жесточайшее из возможных испытаний.

Пол позвонил Джеку. Кэрол все еще спала. Пол сказал, что позвонит попозже: наверное лучше пока не появляться, по крайней мере, пока она не почувствует себя получше – как-нибудь в другой раз, о’кей?

Он вышел купить “Таймс”. Прошел до Семьдесят второй, и к газетному киоску возле Бродвей. Было очень тепло. Прищурившись, Пол наблюдал за плывущим людским потоком, разглядывая отдельных личностей, стараясь впервые в жизни угадать который из них убийца, который наркоман, а который невинен. До этого момента он ни разу не боялся выходить на переполненные улицы: всегда был осмотрителен, ночью пользовался такси, не шастал по темным закоулкам и незнакомым районам, но это была автоматическая привычка. Теперь же Пол искал на лицах печать жестокости.

“Таймс” он купил и пошел обратно по Семьдесят второй, медленно ступая, разглядывая то, что всегда пролетало мимо его сознания: грязь, серые торопящиеся лица, тощих девиц, сгрудившихся под тентом в центре квартала. Движение было не очень сильным: в эти теплые воскресенья, после Дня Труда все торопились уехать из города, стараясь продлить себе лето валяясь на пляжах и в поле, впитывая солнце.

Женщина бездумно стояла уставившись в окошко дешевого варьете. Красная табличка гласила: “Комо сабе веде ке но тьене энфермедад венериа?” Как узнать, что у тебя нет венерических заболеваний? Баба была простенькая, с лицом испещренным шрамами, отвисшей нижней губой, старая сука, злобная развалина с грязной авоськой свисавшей из вялой руки. Интересно сколько убийц вышло из этого лона? Сколько грабителей лежало между этими древними скрипящими бедрами?