Я жил в суровый век - Нурдаль Григ - Страница 36

— Да здравствует Франция! — кричат в толпе. Бывшие заключённые проходят, подняв головы.

— Бедненькие, бедненькие мои, — рыдает старушка. Парижане вглядываются в проходящих, надеясь увидеть знакомые лица.

А приехавшие идут вперёд. Они поражены, как будто попали в новый мир.

— Мама!

Один из бывших заключённых роняет картонку, которую держал под мышкой. Прорывая цепь охраны, он бросается к седой женщине.

— Странно, все плачут, — замечает сосед Рэймона.

— Никто из вас не видел Пьера Порталя? — спрашивает какая-то женщина.

— Жака Треба? Люсьена Маршаля?

И со всех сторон сыплются имена и фамилии. На тротуаре мужчина хватает Робера за руку и показывает ему снимок.

— Это мой сын, вы его не знаете? Парижские автобусы стоят на мостовой.

— Возьмите себе, — говорит какая-то женщина Рэймону и протягивает ему букетик ландышей.

Бывшие заключённые проходят к автобусам. Их окружают парижане.

— Есть среди вас такие, у кого нет семьи? — спрашивает дрожащий голос.

— У него вот не осталось близких, — указывает Робер на одного из своих товарищей. — Его родителей и двух сестёр убили в Освенциме.

— Я его приглашаю к себе.

Кондуктор автобуса угощает всех папиросами. Это его недельный паёк.

— Слушайте, ребята, говорят, что нас везут в гостиницу «Лютеция».

— Здорово! Там помещалось гестапо.

Каждый пассажир в автобусе, в котором едут Рэймон и Робер, выражает радость по-своему. Пение. Крики. Восклицания.

— Представляешь себе, — рассказывает один, — какой-то старичок во что бы то ни стало хотел мне дать пятьсот франков.

— А мне всунули в руку банку сгущённого молока.

— Сена! Вот Сена!

— Да ведь это Париж!

— Париж! — повторяет кто-то сдавленным голосом.

— Смотри, узнаёшь башню?

— Ещё бы!

Автобус едет по бульвару Сен-Жермен.

— Видишь кабачок, вот тут у меня было первое свидание с Жеженом.

Некоторые прохожие снимают шляпы.

У входа в гостиницу «Лютеция» толкотня. Не успел ещё Робер выйти из автобуса, как его уже спрашивает какая- то женщина:

— Не знаете Мишеля Лурье?

— Мишель, а дальше?

— Лурье.

— Нет, мадам, его нет с нами. В каком он был лагере?

— Не знаю.

— А Поля Леви? — спрашивает другая. — Он был в Маутхаузене.

Робер вспоминает молодого еврея, которого эсэсовцы сбросили со скалы в каменоломне. Он безжизненно распластался на камнях. Его фамилия была Леви.

— Нет, мадам, я его не знал.

Вокруг Реймона уже образовалась толпа.

— Вы уверены, что он умер? — спрашивает девушка.

— К сожалению, да.

— А вы его видели мёртвым? Видели его могилу?

— Нет.

— Может быть, вы ошиблись? У моего брата было железное здоровье. Он был спортсменом. Он не мог умереть от простуды. Он, наверно, выздоровел.

— Да я же вам говорю, что нет.

— Но ведь его арестовали всего десять месяцев тому назад. Он был полон сил.

— Она мне не верит, — говорит Рэймон, видя, как девушка подходит к другим.

— О ком она?

— Он был служащим метро. Возвращаясь с работы, он потерял сознание. Тогда его прямо отправили в крематорий вместо лазарета.

— Ты рассказал правду сестре?

— Не хватало рассказать ей, что его сожгли живым. Робер с трудом вырывается из толпы женщин, которые протягивают ему фотокарточки.

— Стройтесь, — кричит кто-то. — Наша очередь.

В залах «Лютеции» — полно. Утомительные формальности.

— Вот те на! Такая же волынка, как и в лагере, — говорит насмешливый голос.

— Потише, пожалуйста, — кричит молоденький офицер, сидящий за столом. — Ничего не слышно.

— Идёмте со мной, — любезно приглашает пожилая женщина. — Пока что мы раздадим вам пайки.

— Нет-нет, сударыня, — возражает офицер, поднимая голову. — Сперва они должны зарегистрироваться у меня.

Всякого рода чиновники — мужчины, женщины — сидят за целым рядом столов. Нужно переходить от одного к другому. Карточки, одежда, пайки, анкеты. Беспрерывные подписи. Печати...

— Не забудьте пройти медосмотр. Вон там. Нет, постойте. Сперва подойдите сюда.

— Ваш домашний адрес? — спрашивает у Рэймона лейтенант, заполняющий его анкету.

— Не знаю.

— Как не знаете?

— Откуда мне знать? Я был в подполье. После моего ареста жена, несомненно, переменила местожительство.

— В подполье? А чем вы занимались до того, как вас арестовали?

— Участвовал в Сопротивлении.

— В какой системе?

— Что вы хотите сказать?

— Ну в какой системе вы были?

— Я не входил ни в какую систему.

— Значит, вы не принадлежали ни к одной из организаций Сопротивления?

— Принадлежал.

— К какой?

— ФТП.

— Как?

— Французских франтирёров и партизан. Этого недостаточно?

— Кто был вашим непосредственным начальником?

— А это вас касается?

— Будьте вежливы, прошу вас. Где вы сражались?

— Во Франции.

— В каких операциях вы принимали участие?

— А вы? Что вы делали?

— Я был с генералом де Голлем, и я вам не позволю...

— Я тоже вам не позволю, — говорит Рэймон, повывшая голос. — Я сражался, чтобы быть свободным человеком.

Он побледнел.

— Ладно, ладно, оставьте, — успокаивает сидящий рядом с офицером человек в штатском. — Следующий...

— Недурной у тебя вид, — смеётся Рэймон над своим другом Робером, который примеряет в раздаточной пиджак. — На тебе он сидит, как на корове седло.

Робер плавает в огромном клетчатом пиджаке, доходящем ему до коленей.

— Говорят, лучше не подберёшь. Остальное всё слишком коротко.

— У вас нет ничего другого? — спрашивает Рэймон.

— Нет, все одинаковы. Прислали из Америки.

— Да в этом же нельзя ходить.

— Мы не виноваты.

— Не сомневаюсь.

— Из того, что предназначалось для вернувшихся из концлагерей, вы могли быть полностью обеспечены. А взамен министерство присылает нам никуда не годное барахло.

— Да, я вижу.

— И даже этого не хватит на всех.

— Ничего. Не огорчайся. Мы видали виды.

— Приходи через несколько дней на базу, на улицу Артуа. Может, там что- нибудь найдём тебе,

— Что нам ещё полагается?