Миссия выполнима - Гарфилд Брайан - Страница 36

– Я сидел в другом крыле.

– Многих демократов я знаю гораздо хуже, чем некоторых из тех парней, которые сидели в другом крыле.

– Вы хотите сказать, что я не проявлял большой активности?

– Простите, если это кажется вам неделикатным, но именно это я хочу сказать. Конечно, вас нельзя было назвать отщепенцем или безмозглым крикуном, с которым ни о чем нельзя толком поговорить. Ничего похожего. Но вы были чертовски тихим сенатором, Декс. – Глаза президента уставились на него, как два ружейных дула. – Чертовски тихим сенатором.

– Не в моем стиле поднимать много шума, господин президент.

– Если через девять дней вы войдете в этот дом, то вам придется поднять очень большой шум, Декс. Иначе вас никто здесь не услышит.

– Что ж, раз так, я буду достаточно шумным.

– Вы думаете, вам это под силу?

– Я надеюсь, что мне не придется делать ничего подобного. Я надеюсь, что Клифф вернется. Но если дела будут обстоять так, как вы говорите, то мой ответ – да. Я думаю, что мне это под силу, господин президент.

– Хорошо. Прекрасно.

Брюстер уселся в кресло, сунув в рот сигару и скрестив ноги. На нем был спортивный твидовый пиджак от «Харрис», узел на его галстуке выглядел безупречно, брюки были отлично выглажены, ботинки сияли, но при всем этом он, как всегда, производил впечатление мешковатого и чуть неряшливого человека.

– Похоже, я вас не слишком убедил.

– Декс, многие люди в моей партии очень беспокоятся на ваш счет. Вы пробыли в Вашингтоне двадцать четыре года, и за это время никто не видел, чтобы вы занимались чем-нибудь другим, кроме проталкивания законопроектов, полезных для ваших избирателей в Детройте. Может быть, я говорю слишком резко, но ситуация этого требует. Последние восемь лет в сенате вы занимались юстицией, финансами и торговлей – все это очень теплые местечки. Насколько я знаю, вы никогда не выступали по вопросам международных отношений или обороны. Ваше голосование по этим вопросам всегда было очень сдержанным и разумным, однако, когда парни с Холма обращают свой взгляд на Пенсильвания-авеню, им нужно руководство, а не списки голосов.

– Боюсь, я не могу изменить свой послужной список в угоду сложившейся ситуации, господин президент.

– Я хочу лишь предупредить, с чем вам придется иметь дело. Ваша большая дубина – это конгресс Соединенных Штатов. И если вы хотите прихлопнуть ваших мух, вам нужно уметь с ней обращаться.

Сигара, описав плавную дугу, вернулась обратно в пепельницу.

– В конгрессе вам придется столкнуться со множеством разных правил и предрассудков. Большинство из них – чистейший анахронизм. Я знаю, что у Фэрли есть грандиозные планы по поводу расчистки этих завалов, но у него ничего не выйдет: такие попытки уже были и всегда кончались ничем. Вы должны научиться балансировать дубиной на кончике пальца, Декс, другого пути нет. Если вы попытаетесь ухватиться за нее с одного конца, она вывалится у вас из рук. Вы республиканец, а у демократов в конгрессе большинство.

Еще двенадцать часов назад мысль о возможности стать президентом США казалась Этриджу чем-то далеким и туманным. Хотя после выборов ему поневоле приходилось с ней считаться, до сих пор он смотрел на президентство, как на выигрыш в лотерее, когда в руках всего один билет. Конечно, такие выигрыши иногда случаются, но не стоит рассчитывать на них всерьез.

Потом он узнал о похищении Фэрли, и Секретная служба усилила его охрану. В первый раз он почувствовал значимость своего положения. То, что казалось далеким, стало очень близким. Он не хотел додумывать до конца и взвешивать свои шансы, это было бы некрасиво по отношению к Фэрли. Но похищенных часто убивают. Этридж вполне мог стать президентом Соединенных Штатов на следующие четыре года.

Впрочем, у него не было времени как следует прочувствовать эту перемену. Его срочно вызвали в Белый дом, президент приветствовал его теплыми словами, в которых озабоченность и горечь смешивались с покровительственной симпатией. За этим последовали ругань в сторону радикалов, настойчивые напоминания о важности испанских баз и, наконец, беспокойство о здоровье Этриджа и неприятные сомнения в его компетентности.

Он повернулся лицом к Брюстеру, стараясь двигаться не слишком резко.

– Господин президент, когда в Денвере я согласился баллотироваться на пост вице-президента, я принял на себя всю соответствующую ответственность.

– Но вы не очень-то боролись за этот пост.

– Пожалуй. Я был скорее темной лошадкой.

– Вы когда-нибудь боролись за что-нибудь по-настоящему, Декс?

– Думаю, что да. – Он медленно улыбнулся. – Мы изо всех сил боролись против вас.

Брюстер остался невозмутим:

– Кампанию вел Фэрли, а не вы.

– Мне казалось, что я тоже приложил к этому руку. Или я просто обольщаюсь?

– Вовсе нет. Вы помогли ему получить множество голосов – можно даже сказать, именно благодаря вам он победил на выборах. Но обращение с дубиной потребует от вас совсем других навыков. – Президент докурил свою сигару и достал из кармана новую. – Ладно, черт с этим. Мы должны как следует выложиться за эти девять дней, вот и все. По крайней мере, вы на Холме не новичок и у вас мало врагов. Когда сюда пришел Франклин Рузвельт, он был губернатором штата, те немногие люди, которых он знал, его ненавидели, и у него не было никакого представления о том, как руководить страной. Однако он справился – все справляются.

Этридж ясно понимал, что президент пытается убедить скорее самого себя и при этом чего-то недоговаривает. Это можно было прочитать в его глазах. «Но вы-то не Франклин Рузвельт, Декс. Вы не станете таким, как он, даже через миллион лет».

«Ну что ж, посмотрим», – подумал Этридж. Он принял свое решение и чувствовал, что его поднимает волна ликования и торжества.

Президент говорил по телефону.

– Билл? Расскажите мне о новостях. – Его большое лицо кивало, а глаза блуждали по комнате. Он слушал в течение нескольких минут, на протяжении которых на его лице, как у актера, сменялись разные эмоции. Изредка он бросал в ответ что-нибудь односложное; напоследок он сказал: – Держите меня в курсе, – и повесил трубку.

– Что нового?

– Испанская полиция нашла вертолет. Пустой.

– Где?

– На ферме в Пиренеях.

У Брюстера был хороший искусственный загар, но сейчас его лицо казалось старым. За последние два-три года он заметно постарел. «Так всегда и бывает», – подумал Этридж, чувствуя, что в эту мысль прокралось что-то слишком личное, он сам довольно болезненно относился к своему возрасту.

– Может быть, они найдут отпечатки пальцев, – прибавил президент без особой убежденности. – Или какие-нибудь улики.

– От Фэрли ничего?

– Нет. Ни от него, ни от людей, которые его похитили.

– Это ужасно.

– Все могло бы быть иначе, – заметил Брюстер, – если бы я тогда не позволил ему переубедить себя насчет расправы с этими ублюдками.

– Я так не думаю. Мы бы взялись за них здесь, а не в Европе.

Глаза президента сузились.

– Декс, я хочу покончить с этими ублюдками. Мне нужна ваша помощь.

– Неделю назад вы предлагали то же самое Фэрли.

– С тех пор ситуация стала гораздо хуже. Она выходит из-под контроля.

– Мы даже не знаем, кто за этим стоит, господин президент.

– Один из них американец. Черный. Нам это известно.

– Это еще не причина, чтобы устроить массовое линчевание.

– Никто не говорит о линчевании, Декс.

– В сети попадется много ни в чем не повинной рыбешки.

– Но это покажет им, что мы не собираемся отступать. – Он сделал широкий жест рукой, в которой обычно держал сигару. – Сейчас это очень важно – гораздо важнее, чем считает большинство.

Этридж понимал, что президент хочет начать атаку против радикалов не ради каких-то стратегических целей, а просто чтобы показать, что его администрация способна на твердые и эффективные шаги. Сейчас необходимо успокоить общественность. Он признавал мотивы президента, но прекрасно сознавал и то, что жесткие меры правительства могут спровоцировать в стране массовые беспорядки, которые потребуют от Вашингтона еще более суровых действий. Иными словами, придется использовать армию. Но если вы начинаете применять военную силу против части собственного населения, это ставит под удар всю демократическую структуру власти. Этридж меньше всего хотел идти на такой риск именно теперь, когда благодаря Фэрли у страны было больше шансов на реформы, перестройку и политическую стабильность, чем за все последние десятилетия.