Что известно о Терри Конистон? - Гарфилд Брайан - Страница 27

Он не знал, радоваться ему этому или возмущаться. Но то, что Эрл сказал десять лет назад, осталось в его голове так, будто было написано огненными буквами: «Во всем, что ты делаешь, риск определен не тем, что ты ставишь, чтобы победить, а тем, что ты ставишь, чтобы потерять». Сегодня впервые в жизни Оукли согласился с ним полностью: он ставил, чтобы потерять все, абсолютно все. И это его испугало.

В общем-то он был фаталистом. Считал, что все зависит от случая так же часто, как и не зависит. Например, сам факт его рождения был только делом случая. Как случилось, что его отец встретил его мать? Как произошло, что его, одаренного, но ничем не примечательного молодого адвоката, случайно встретил Эрл Коннистон, причем в момент, точно подходящий для них обоих? Это было как если бы он выиграл в покер — ему нравилось такое сравнение. Образ жизни человека создается не только его собственными решениями и реакциями, но в той же степени и слепым совпадением, чистой случайностью, простой удачей.

То, что Эрл не вовремя вошел в спальню Луизы, наткнулся на прыжок Фрэнки Адамса и на ножку кровати, было неудачей Эрла, но, возможно, его — удачей. Оукли поразило, что его совесть осталась спокойной. Он не чувствовал никакой вины относительно цели, которую преследовал, так же как не нес и никакой ответственности за смерть Коннистона.

Карл еще раз раздраженно посмотрел на часы и опустил манжету. Одиннадцать десять. Он прибыл сюда около восьми, после того как в соответствии с требованием похитителя выбросил чемодан с деньгами на дороге. Пора признать, что на площадке для пикника никто не появится. Остается надеяться лишь на то, что оперативные работники Орозко в Ногалесе не упустят радиосигнал передатчика, спрятанного в чемодане вместе с половиной миллиона долларов.

Оукли подождал еще двадцать минут, а когда они истекли, вышел из автомобиля и обошел небольшую рощицу возле площадки, заглядывая под каждый куст и страшно опасаясь наткнуться на тело Терри. Но не нашел ничего, что указывало бы на появление здесь похитителей. Он вернулся в автомобиль, съехал с площадки для пикника и включил мягко ворчащий кондиционер. Большой автомобиль, пружиня на рессорах, быстро помчался по сухой колее. К тому времени, когда Карл достиг Патагонии, он сжевал незажженную сигару до конца. Выбросив ее остатки в пепельницу на приборной панели, Оукли выбрался на асфальтированную дорогу, ведущую к Сонойте, и разогнался на ровной долине до отметки на спидометре «90». Около часа дня он добрался до ранчо. Оно тянулось до горизонта — тысяча миль забора, сотни ветряных мельниц, пятнадцать тысяч рогатого скота, пять тысяч акров орошаемого хлопка, две сотни ковбоев и рабочих, шесть сотен лошадей, восемнадцать тракторов, бесчисленные койоты и выводки перепелов — маленький кусочек империи Коннистона. Сейчас, привычно подъезжая к большому дому, Карл осмотрел все это с видом собственника.

Орозко поджидал его у гаража.

— Никаких следов Терри. Я ждал три с половиной часа, — ответил на его немой вопрос Оукли.

— Мне очень жаль, Карл.

— Думаешь, она мертва?

— Скорее всего, да. Но надо продолжать поиски, так или иначе.

По дороге к дому Орозко сообщил:

— Твой приятель из Пентагона поболтал с диспетчером в Дэвис-Монтане. Они предоставили нам графики всех вчерашних вылетов, из них мы отобрали пять возможных. Теперь мои люди проверяют их, но пока никакой информации. Дело почти безнадежное. Твой знакомый из Пентагона объяснил, что реактивные самолеты преодолевают за минуту десять миль, попробуй определить место, где он был с двенадцати сорока трех с половиной до двенадцати сорока четырех с половиной!

В гостиной Луиза и Адамс, сидя за столом, уныло играли в нарды.

— Она не нашлась, — сказал Оукли, не ожидая возможных вопросов, и направился по коридору в офис. А после того как

Орозко закрыл дверь, спросил: — Что там с «жучком» в чемодане?

— Он пересек границу в Лохиеле, и они потеряли сигнал.

— Они что?

— Пойми, Карл, у такого передатчика небольшой диапазон. Надеюсь, мы поймаем его снова. У меня расставлены люди на всех дорогах к югу от Лохиела.

— Проклятье! Пусть лучше ищут.

— Мы стараемся. Но не можем дать никаких гарантий.

— Ты говоришь, словно спятивший продавец подержанных машин с Шестой Южной в Тусоне.

Орозко усмехнулся, показал пухлым пальцем на карту, прикрепленную напротив книжных полок, которой прежде там не было, и сказал:

— Извини, что я превратил твое место в военный штаб, пытаюсь вести отсюда по телефону всю операцию. — Он подошел к карте и подозвал Оукли: — Посмотри сюда. Мои люди в Ногалесе и Магдалене. Это ничего, что от Лохиела идет много дорог, рано или поздно передатчик должен где-нибудь здесь объявиться, если, конечно, разбогатев, они не выбросили чемодан в канаву или не решат остаться по эту сторону границы. Но и на такой случай у меня есть человек в Лохиеле. Мы возьмем их. Это только вопрос времени.

— Если, поделив деньги, они не оставят чемодан на свалке.

— Если и так, ребята его найдут.

— Не сомневаюсь. И что теперь?

Орозко пожал плечами:

— О чем ты, Карл?

— Я имею в виду, что мне сейчас делать? Просиживать задницу и попусту терять время?

Орозко взял стул, развернул его и, усевшись по-ковбойски верхом, скрестил толстые руки на высокой спинке:

— Помнишь, вчера я заговорил с тобой о чиканос...

— Сейчас не время, Диего.

— К черту! Тогда о чем ты можешь сейчас говорить?

— Я не хочу говорить вообще.

— Плохо, потому что у меня есть что тебе сказать.

Сидя в кожаном кресле Эрла, Оукли закрыл глаза. Однако это не помешало Орозко начать монотонную речь:

— В прошлом году у Эрла было сломано четыре забора и сожжены до основания два амбара. Это — только детские игрушки, уверен, ничего нельзя доказать. Но если оставаться к этим чиканос глухим, они способны поднять восстание. Мексиканцы видят, что черные повсеместно получают уступки, и полагают, что теперь их очередь. Понимаешь? Если можно чернокожим, то можно и им. Ты когда-нибудь был позади этого ранчо с востока, Карл? Ты когда-нибудь посещал этих мексиканцев, живущих по четырнадцать человек в трехкомнатной саманной хижине? В их семьях недоедание, туберкулез, безработица, детская смертность. Когда есть возможность, они убирают горох за доллар в день, остальное время живут на кукурузных лепешках и фасоли. Редкий подросток имеет работу на скотном дворе или устраивается курьером. И вот, сидя там, на холмах, они смотрят вниз на это ранчо и большой дом, на землю, которую отняли у их дедов. А ты знаешь, как это делалось, Карл? Очень просто. Мексиканец приходил в лавку гринго, чтобы купить продукты, и хозяин ему говорил: «Поставь вот здесь подпись, дам тебе в кредит». И не умеющий читать и писать мексикашка подписывал какой-то документ, потому что нуждался в кредите. А оказывается, подписывал дарственную на свою землю! Судьи и адвокаты, налоговые инспекторы и каждый гринго в Аризоне лишали этих людей их законных прав. Теперь они хотят получить землю назад. И желают знать, собираетесь ли вы отдать им их землю или они должны взять ее сами.

Оукли продолжал сидеть с закрытыми глазами. Его молчание спорило с Орозко, а тот упрямо гудел:

— У меня есть кузен в дальних холмах, живущий, как все там, на фасоли и хлебе. Ни мяса, ни молока. Питьевую воду они берут из оросительной канавы. А Коннистон получает от правительства за аренду ферм суммы, которые превышают доход всех мексиканцев в этом округе, вместе взятых. Мой кузен умирает от голода, Карл.

Оукли наконец открыл глаза и посмотрел на него с изумлением:

— Если он твой кузен, почему же ты позволяешь ему так жить?

— Потому что он слишком горд, чтобы принять мою помощь. Я предлагал ему деньги множество раз.

— Но не слишком горд, чтобы требовать землю, право на которую не имеет.

— Это подлый аргумент, Карл. Не ожидал от тебя такого.

— Это логика лентяя, не годного ни на что, но жаждущего жить в благополучии.