Штурмовики идут на цель - Гареев Муса Гайсинович - Страница 36

Никогда не забыть мне командующего армией дважды Героя Советского Союза генерала Т.Т. Хрюкина. Это был прекрасный командир и замечательный летчик. Несмотря на огромную занятость, он находил время летать, часто появлялся на аэродроме нашей дивизии и сразу шел к летчикам, чтобы узнать, как они живут, о чем думают, в чем нуждаются? Летчики тянулись к нему, как к отцу родному, души в нем не чаяли. Он платил им такой же большой любовью.

В начале крупных наступательных операций Хрюкин отправлялся на станцию наведения и часто в гуле и грохоте боя мы, летчики 1-й воздушной армии, слышали его уверенный твердый голос:

— Я Тимофей Тимофеевич. Слушайте меня, орлы. Требуется нанести удар по батарее врага… ориентир…

Многих летчиков он узнавал по летному «почерку». Стоило появиться и мне над передним краем, как он весело подбадривал:

— Так его, Муса, так! Еще один заход! А теперь — по рощице, по рощице справа. Вот, теперь совсем молодец.

Услышать свое имя в такую минуту, да еще из уст командующего армией!.. Я готов был совершить самое трудное…

Превосходным летчиком был и наш командир дивизии полковник, ныне генерал-лейтенант авиации, С.Д. Прутков. Он умел душевно говорить с подчиненными, летал на задания, водил большие группы самолетов и авторитет его был высок и непререкаем.

Я старался подражать Хрюкину и Пруткову во всем: учился у них — любить самолет, заботливо, внимательно относиться к подчиненным, быть терпеливым и настойчивым…

Глава четырнадцатая

Падение цитадели

Серый февральский день. Мы вернулись на аэродром и готовимся снова вылететь на боевое задание. Пока вооруженцы снаряжают пушки и пулеметы, подвешивают бомбы, летчики тревожно поглядывают на хмурое небо…

Но вот дана команда, и наша группа самолетов в воздухе. Впереди вижу самолеты. Наверное, наши бомбардировщики нанесли удары по вражеским транспортам в заливе Фриш-Гаф и теперь возвращаются домой. Вон их сколько!

На всякий случай набираем высоту. Недавно казавшиеся точками, увеличиваются летящие навстречу нам самолеты, и вскоре я отчетливо вижу большую группу машин почему-то с выпущенными шасси. Протчев вызывает меня.

— Это же «лапотники» летят! — кричит он.

«Лапотниками» наши пилоты называли немецкие бомбардировщики Ю-87 с неубирающимися в полете шасси. По этому признаку мы узнавали их издалека.

Бомбардировщиков прикрывали «мессершмитты», нас — «яки». «Мессеры» схватились с ними, а мы вступаем в бой с бомбардировщиками врага. Нас всего шестеро, у него 40—50 машин. Отдаю команду «атаковать» и устремляюсь вперед. Смелой лобовой атакой сбиваем ведущего и нарушаем четкий строй вражеских бомбардировщиков. Первые самолеты гитлеровцев вынуждены пикировать и сбрасывать бомбы в расположение собственных войск. Следовавшие за ними, решив, что они уже над целью, принялись бомбить свои же наземные части. Нам хорошо видно, как внизу бушуют бомбовые разрывы.

Домой возвратились без потерь, на аэродром сели в сумерках. На нашем счету две артиллерийские батареи и два сбитых бомбардировщика. Неплохой результат для шести «илов» и четырех «яков»!

23 февраля Указом Президиума Верховного Совета СССР многим нашим летчикам, в том числе и мне, было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. К этому времени я уже был назначен штурманом полка, Виктор Протчев и Иван Воробьев — командирами эскадрилий, Михаил Степанищев — заместителем командира полка, Борис Заворызгин — начальником воздушно-стрелковой службы полка. Нас тепло поздравили с наградой товарищи, командование полка и дивизии.

Много дискуссий было о понятии подвига. Я часто сам был свидетелем героических поступков товарищей. Многие из них погибли, некоторые продолжали сражаться рядом со мной. Никогда не забыть мне бесстрашного капитана Безуглова, отчаянного Гришу Надточиева, Лариона Павлова. Их скромными могилами отмечен путь нашего полка. Трудный и доблестный путь к победе. Все они, несомненно, были героями.

Сотни советских летчиков совершили такие же бесстрашные подвиги, как капитан Гастелло, направивший свой горящий самолет в гущу скопившихся танков врага.

Размышляю и о себе; а в чем состоит мой подвиг? Вероятно, в том, что совершил более двухсот боевых вылетов, уничтожил много живой силы и техники врага: танков, бронетранспортеров, артиллерийских батарей, самолетов противника — в воздухе и на аэродромах. Случалось бывать в трудных переплетах, но ни разу не был серьезно ранен, и группы, которые водил на задания, почти не имели потерь.

Так в чем же, в конечном счете, заключается мой подвиг? Может быть, в тяжелой, суровой, каждодневной работе фронтового летчика-штурмовика? Пожалуй, и в этом. Но подвиг не рожден одним часом или днем, а складывался из многих и многих тяжелых периодов борьбы с врагом:

Сталинград, «Миус-фронт», Донбасс, Никопольский плацдарм, Крым, Белоруссия, Литва, Восточная Пруссия… Путь, который мы прошли, огромен и неимоверно труден. И все, кто его преодолел, совершили ратный подвиг!

Правильно, на мой взгляд, раскрыла суть подвига бывшая боевая летчица Герой Советского Союза Раиса Ермолаевна Аронова. В книге о своих подругах — летчицах первого в мире женского авиационного полка — она пишет:

«…Бывает так, что у человека в какой-то момент его жизни под влиянием сложившихся обстоятельств вдруг поднимается непреодолимо великое чувство долга; это чувство ведет его иногда на верную гибель ради высокой, благородной цели. Так было, например, у Гастелло, Матросова. А иногда про человека говорят: вся жизнь его была подвигом. Это, пожалуй, самый трудный подвиг. Но чаще всего подвиг складывается из многих поступков человека в течение какого-то периода его жизни. Каждый поступок сам по себе может быть и не столь уж велик, но вкупе с другими, ему подобными, позволяет говорить о подвиге… Не всегда подвиг венчается Золотой Звездой Героя. Думается, однако, что светлая память в сердцах людей — награда не меньшая».

Откровенно говоря, внимание, которым окружили нас в этот день товарищи, нас смущало. Мы чувствовали себя стеснительно. Очень хотелось побыть одному, чтобы глубже осознать случившееся, собраться с мыслями. И еще больше хотелось в бой, чтобы новыми делами достойно ответить Отчизне на высокую награду.

Вскоре мы получили новое задание и поднялись в воздух. Я повел группу штурмовиков на Цинтен. Это был мой первый боевой вылет после присвоения мне звания Героя Советского Союза.

Советская авиация безраздельно господствует в воздухе, и мы часто ходим на задания без истребителей.

Враг окружен в городе-крепости Кенигсберге, прижат к морю на Земландском полуострове и в Хайльсбергском укрепленном районе. Целей много и на суше, и на море.

Считаю долгом сказать о больших и скромных друзьях летчиков — о техниках самолетов. С ними у нас была большая дружба. Сколько раз возвращались летчики на совершенно разбитых машинах, а утром самолеты уже снова готовы к бою. В течение ночи неутомимые труженики умудрялись возвращать их в строй. Спали ли они вообще? Пилоты восхищались их героическим трудом, всегда благодарно пожимали им руки.

Мы улетали, а они оставались ждать нас. Потом опять брались за ремонт: чинили, латали подбитые машины и снова провожали на задание… Все долгие годы войны они неустанно исполняли свой такой же по сути боевой долг, как и те, кто водил самолеты и защищал их в воздухе.

Вот они собрались проводить нас на «охоту» — в свободный поиск. Кто-то из них говорит стрелку Кирьянову:

— Бейте так, чтобы душа из них вон. Помните, что говорили фашисты в сорок первом году!

— Погода, вишь, какая. По земле ползти придется… — отвечает, будто оправдывается в чем-то, Кирьянов.

— Кроши все подряд!

— А вдруг — мирное население?..

— Мирное, говоришь? А они с нашим мирным населением считались? Сколько городов, деревень сожгли, сколько ни в чем не повинных людей уничтожили!..

Я понимаю, что творится в душе этого человека. Фашисты расстреляли его родителей за связь с партизанами, сестренку увезли на каторгу в Германию, жену с малыми детьми убили; вместо дома — огромная воронка от авиационной бомбы, уже поросшая лопухами и лебедой… Можно ли простить такое, и надо ли прощать?